Скрыть налет не было никакой возможности. От взрыва во всем городе вылетели стекла даже в будильниках. Кареты скорой помощи развозили раненых по больницам до поздних сумерек. И в течение недели на кладбищах появился целый квартал с новыми могилами.
В городе имелись журналисты, просто обыватели из других, нейтральных стран. И очень скоро газеты всех стран пестрели заголовками вроде: «Избиение в Данциге» и «Рейд русского воздушного флота».
Немецкие же газеты писали о варварском терроризме и твердили про неотвратимость возмездия. Впрочем, признавали потерю транспорта, двух миноносцев и повреждение еще двух судов. Писали о сбитом русском авиаторе, похороненном со всеми почестями. Упоминали и о сбитом Данилиным «Шукерте».
Вышла целая серия патриотических открыток «Налет дирижабля «Генерал-адьютант Скобелев» под командованием капитана первого ранга Сабурова на Данциг».
На целых трех открытках был изображен «Сикорский» Данилина: вот он вылетает из-под чрева дирижабля, вот — сбивает германский аппарат, вот, наконец, пролетает над линией фронта. Последняя была, пожалуй, самой фантастичной: на ней германцы палили по аппарату, а русские солдаты самолет штабс-капитана приветствовали, подбрасывая фуражки. Разумеется, все это было неправдой: пролет «Сикорского» над позициями войск обошелся без стрельбы. Данилин вел машину очень низко, поэтому аппарат, вылетевший из-за леса, стал для солдат полной неожиданностью.
И Сабурову, и Данилину приходили целые мешки писем. Андрей находи в них щедро надушенные листки писчей бумаги, часто — фотокарточки, на которых корреспондентки были изображены во фривольных нарядах и позах.
Прочтя по диагонали, Андрей отдавал письма Сабурову.
Тот же подходил к делу серьезней. Он отвечал часто и за Данилина, украшал стены своей палатки фотокарточками, имел целую карту, на которой отмечал местожительство корреспонденток.
И, очутившись с оказией в том или ином городе, наносил даме визит.
По причине знаменитого рейда поступил приказ: «Скобелеву» вместе со всем экипажем, участвовавшем в налете, идти в Гатчину.
Сабуров велел снять с подвесок аэропланы, и приказал драить палубы, начищать до блеска все, что могло блестеть по определению. Наведение порядка продолжалось, даже когда дирижабль был в воздухе.
Затем спешно гладили мундиры. И к месту прибыли в полном порядке, в чистоте.
Дирижабль пришвартовался к мачте, Андрей сошел на землю, отдал рапорт встречающему дирижабль начальнику летной школы — бессменному и незаменимому Александру Матвеевичу.
Кованько улыбнулся, узнав в офицере своего выпускника:
— Как долетели, Андрей Михайлович?..
— Великолепно! «Скобелев» на ходу — идет мягче «пульмана».
— И то хорошо… С прибытием вас.
…У поля Андрея ждала жена. Днем раньше Андрей отбил ей телеграмму, вызывая Алену в Гатчину, впрочем, подозревая, что сообщение затеряется. Потому собирался по прибытию отправить еще одну депешу.
Однако вопреки, а может даже благодаря околовоенной суете, телеграмма была доставлена в срок. Аленка прибыла в Гатчину раньше своего мужа и даже успела снять комнатенку где-то на окраине.
Впрочем, Гатчина городком была совсем небольшим и почти вся являлась окраиной. Андрей попросил у Сабурова увольнение. Капитан дирижабля его легко разрешил. Лишь попросил:
— Будьте завтра утром к семи. А лучше — к пол-седьмого.
Около аэродрома дежурили извозчики, чувствующие в прилетевшем аппарате возможность подзаработать.
Пока ехали, Аленка обронила:
— Это, конечно, тайно, но завтра вас будет награждать сам император.
— А ты откуда знаешь?..
— Город стал синим от жандармских мундиров…
— Может, будет шеф Военно-Воздушного флота… Великий князь Александр Михайлович…
— Вот не думаю. Из-за троюродного брата Государя столько бы людей не топтали бы этот городишко.
В снятом доме его ждал еще один сюрприз: Аленка приехала не сама, привезла с собой сына. Отправляясь на аэродром, спящего Фрола будить не стала, оставила его на попеченье хозяйки.
И теперь Фрол занимался тем, что пытался дрессировать гатчинских гусей. Он объяснял им что-то, но те хоть и смотрели на мальчика со вниманием, команды выполнять категорически не хотела.
Но скрипнула калитка, пропуская сперва Аленку, затем Андрея.
Гуси были забыты. Фрол бросился со всех ног, повис на шее у отца.
— Экий ты тяжелый! Вырос-то как! Что ты с гусями творил-то?.. Воспитывал?
— Дрессировал! — отвечал Фрол. — Я им рассказал, что мой папка летает куда лучше, чем они… Я хотел, чтоб они строем сперва ходили, потом летали… Чтоб можно было из них повозку сделать воздушную! Я хочу, как ты летать!
— Подожди, вырастишь — полетишь.
Потом обедали.
— Как там на фронте?.. — интересовалась хозяйка. — Верно, страшно, грязно?..
— Да я как-то и не замечаю. Я в воздухе все больше. Грязь-то на земле остается… — попытался отшутиться Андрей.
Хозяйка кивнула: аэропланами местных жителей удивить было трудно. Редкий день обходился без того, чтоб над огородами не проносился самолет.
— Летаете, значит… Наверное, страшно. Того глядишь и собьют!
— Да как же меня сбить? Небо вон смотрите какое большое, а самолет у меня махонький. Ну как же в меня попасть?..
В ответ хозяйка охала: аварии в летной школе были нередки, об этом знали все.
Но за столом сидел ребенок, его не хотелось пугать. И хозяйка удалилась по своим делам.
Андрей во все глаза смотрел на свою жену: они были женаты уже шесть лет, знал он ее вовсе сколько помнил себя. А вот все равно не мог ее налюбоваться…
— Что такое, Андрюша?.. — спросила Алена, поймав его взгляд.
— Запасаюсь красотой…
— …впрок… — закончила жена. — Я это уже слышала… Тебе хлеб намазать маслом? Кофе ты все так же пьешь черный?
— Ну вот еще! Я тебе про любовь, про красоту. А ты про кофе да масло! Обидно даже…
— Не обижайся, милый друг. Только ты мне не только любимый, но и муж… А муж должен быть сыт…
После обеда гуляли по городку: Данилин заметил не только жандармов, но и скользких типов в гражданском. Поцеловал жену в щечку, сообщил, что она, вероятно, права.
Подумалось: не следует ли вернуться на аэродром, сообщить Сабурову. Но вряд ли Кованько был не в курсе.
Поэтому гуляли далее. Зашли в фотографическое ателье: сделали портрет на память. Андрей про себя улыбался: он знал, что на фото они на самом деле не втроем, а вчетвером.
На квартиру пришли уже в сумерках, поужинали и сразу легли в свои постели — на следующий день надо было рано вставать.
Но где-то до полпервого ночи Андрей и Аленка не могли уснуть, шептались о чем-то самом важном, что неприлично подслушивать даже богам, не говоря уж о каких-то там романистах.
Андрей держал свою руку у своей жены на животе, порой его нежно поглаживая, словно ласкал своего будущего ребенка.
Затем заснули одновременно счастливым крепким сном. И, хотя, проспали совсем немного, проснулись полными сил.
После разбудили Фрола, засобирались. С извозчиком договорились еще вчера, чтоб он ждал около калитки в условленное время. И уже через четверть часа семейство Данилиных было у летной школы.
Первым на летном поле встретили главного механика авиаотряда.
Пельцман выглядел серьезным. Из-за перемены температуры и давления капризился левый задний двигатель, и приходилось чуть не каждый час регулировать бензиновый насос.
По торжества Илья был одет в черные куртку и брюки и белоснежную рубашку с накрахмаленным воротником. Это делало его похожим на гробовщика или пастора.
Но, увидав семейство Данилиных, Илья Пельцман изменился в лице, стал улыбаться, поспешил навстречу.
— Доброе утро, господин штабс-капитан! И вам мое почтение, Алена Викторовна!
Удивительно, но ранее Алену он никогда ранее не видел. Он ее как-то мог опознать по фото в каюте Данилина, но откуда он узнал имя и отчество возлюбленной Андрея — осталось тайной.
— Доброе утро, Илья Осипович! — поздоровался ответно Андрей и представил его семье. — Это главный механик нашего авиаотряда. Благодаря его стараниям… Я еще жив…
Аленка посмотрела на Пельцмана с благодарностью. Тот зарделся. Перевел взгляд на ребенка:
— А это ваш сынишка? Ай, ай, ну чисто ангелочек! Как звать этого красавчика?..
— Фрол Андреевич, — ответил Данилин-младший с достоинством, словно был раздражен тем, что с ним обращаются как с ребенком.
— Ай, ай, ай! Ну просто чудо какое-то!
Ильке ужасно захотелось что-то подарить мальчишке.
Механик порылся в карманах, надеясь обнаружить пряник или конфету. Но попалась пачка папирос, коробка спичек. Вот разве что…
Из кармана Илья достал гаечный ключ на четверть дюйма, которым только что регулировал бензонасос.
— Вот, держи ключик. Вырастешь — может, станешь инженером. Придет время покупать инструмент — а у тебя уже ключ имеется. А инженеры — это лучшие люди на земле. Не будь их — жили бы мы в пещерах и на своих бы двоих ходили. Ни тебе, брат, паровозов, ни аэропланов.
…Если бы механик протянул бы Фролу конфет, тот бы наверняка не взял. Конфеты — это для девочек и для маленьких, а ему уже четыре с половиной. Ну, почти-почти с половиной.
Но ключ привлекал: он был настоящим, из взрослой жизни. Сталь потемнела от пота, и напоминала вороненый отцовский «Parabellum».
Фрол незаметно скосил взгляд на отца. Тот кивнул.
Мальчишка принял ключ с едва заметным поклоном:
— Благодарствую, господин механик!
— Ай, ай, ай! — до слез расчувствовался Илья. — «Господин механик»! Смею заметить, господин штабс-капитан, но он весь в вас! Знаменитейшим человеком будет! Может даже и инженером! В один день диплом получит! Хорошо бы чтоб он вспомнил тогда Ильюху Пельцмана.
После они разделились. Андрей и Илья ушли к воздушному кораблю, а Алена с Фролом к павильону, поставленному для специально приглашенных гостей.
За ограждением летного поля, очевидно, собралась вся Гатчина. Всем хотелось посмотреть на огромную боевую машину — может быть самую большую в мире. Интерес вызывали славные герои: штабс-капитан Данилин и капитан первого ранга Сабуров.