— Славно они тут окопались… — пояснял генерал, показывая в сторону противника.
Через бинокль позиции венгров рассматривал Андрей, но, разумеется, видел не все.
— Я затребовал себе аэроплан, посадил на него знаете кого? Фотографа! Нет, нет не глядите на меня как на сумасшедшего! Не с фотографической треногой и магниевой вспышкой, а с двумя наиновейшими «кодаковскими» аппаратами, чтоб он снимал вражеские позиции с воздуха. Получил две сотни снимков, сравнил их с картами. Нам предстоит прорвать три линии обороны. Первая — самая сложная: восемь-десять линий проволочных заграждений, три-четыре линии окопов. На проволоку подают электрический ток, подвешены мины-растяжки. Это у меня пластуны разведали. Они у меня даже за линию пробирались… Но меня более пугает не то…
Живость, задор на лице генерала сменили сомнения. Он потер подбородок.
Андрей, уже отложивший бинокль, пальцем провел по карте.
— Именно, — удовлетворительно кивнул генерал. — Река… Австрияки, верно, отойдут на западный берег реки по мостам, после их взорвут. Тут мы ничего поделать не можем: верно, заряды уже заложены и просто ждут своего часа. На том берегу у них вторая линия обороны. Саперы у меня лихо бы мост навели, так расстреляют их в сей же час… Опасаюсь я большого кровопролития. Гнать людей на убой ради звания, которое я уже три раза как заслужил — низко. Я к примеру говорю… Хорошо, если прорыв удастся, а коли нет?.. И звания не будет, и людей положу…
— А третья линия?..
— Ай! — от нее Чемоданов-Рундуков отмахнулся, как от чего-то несущественного.
— Вы знаете, а у меня есть мыслишка-то… А что, ежели нам пойти от противного?
На карте он быстро показал свои соображения. На лице генерала промелькнуло сомнение, раздражение. На своей идее про себя Андрей поставил крест: вот если бы он все же попал в академию, там бы научили…
— Юноша, — спросил он. — Вы где стратегию с тактикой изучали…
— Алексеевское пехотное училище… — и зачем-то добавил. — Это в Москве.
— Ну что же… Вполне уважаемое заведение. И учили, вас, видно, недурно… Мышеловка этакая получается. Недурно придумано, весьма недурно. А вы точно сделаете, что обещали…
— Вестимо…
Солдаты шли в баню, переодевались в чистое: имелась перед атакой такая традиция.
Отслужили молебен во славу не то русского, не то инопланетного оружия.
— Лишнее это, — заметил Данилин, впрочем усиленно крестясь. — Бани топятся, молебны служатся. Противник уже наверняка догадывается, что мы идем в наступление.
— Ай, бросьте! — махнул рукой генерал. — Германцы наш шифр читают как вы — книгу, Брусилов со Ставкой открытым текстом по прямому проводу беседует. Да знаю они наверняка, что наступление скоро. Да вот только когда: мы бани часто топим, о молельном усердии не забываем… К тому же силы у нас с австрияками примерно равны. А поскольку они обороняющиеся, вросли в землю — то и нападения не ожидают. Ждут, когда к нам будут переброски войск…
— Так как же вы атаковать намерены, ежели у вас нет преимущества? — удивился Беглецкий.
— Сразу видно, что человек вы невоенный. Следует создать локальное превосходство, рассечь противника, взять его в «котлы», в окружение. Тогда роли меняются — уже он пытается атаковать, прорываться. Это «альфа» и «омега» войсковой операции… Прошу со мной отужинать, господа, чем Бог послал! Поедим плотно, да отдыхать всем тут же. Этой ночью поспать никому не выйдет.
Ужин был плотным, но без изысков, каким он обычно бывает под дланью военно-полевого Господа. За столом генерал лишь поинтересовался у Беглецкого успеют ли они. Тот ответил утвердительно. После стали говорить о каких-то совершенно цивильных вещах.
Лишь раз спокойное течение разговора прервал гул двигателей. Над позициями плыла махина четырехмоторного «Сикорского». Андрей невольно залюбовался самолетом.
— Это же надо какая фря, а летает! Уму непостижимо! Я так вам скажу: ежели человеческий гений смог заставить летать эти проволочки и доски, то скоро появятся иные самолеты, может быть, я к примеру говорю, из цельного металла! Пройдет время — и именно такие аппараты тяжелее воздуха вытеснят дирижабли. Они будут больше, быстрее! Вы даже не представляете, как это будет.
— Отчего же? Легко представляем, — отвечал за всех Андрей.
После обеда разбрелись.
Генерал, как и было сказано, улегся спать. Андрей походил по лагерю, зашел к ученым, которые возились в овраге под присмотром охранной роты. Ученые весьма ревниво относились к своим установкам и постороннего просто прогнали прочь: не дай Бог повредит что-то.
Пожав плечами, Данилин остановился поговорить с часовыми. По его мнению, было большой ошибкой для охраны привлекать здешних солдат.
В Белых песках казаки рвались в полет и в бой. Казалось, дай им волю, они в одиночку если и не выиграют войну, то точно возьмут в плен императора Франца Иосифа. Андрей отвечал им, что в подвигах нет нужды, что нужна лишь охранная часть. Но казаки были согласны и на это: уж больно они засиделись в Аккуме, хотелось увидать мир хоть в щелочку.
Андрей не знал, что делать с их просьбой, и старался в суждениях воздерживаться. Иное дело — Шульга. Он начал хлопотать перед Сабуровым о казачках. Но безуспешно.
— Да ну! Я их на борт пущу, так они за собой и своих лошадей потянут?.. На фронте найдем кого-то. Пусть тут сидят…
Ничего другого, нежели покориться капитану воздушного корабля, не оставалось.
А зря: конечно же, Каледин приказу из Ставки подчинился, роту для охраны изыскал. Но в то же время генерал отлично понимал, что при большом наступлении каждая боевая часть на счету и лишней не бывает. Поэтому для особой колонны нашел роту сводную из выздоравливающих. Народец подобрался разночинный: бывший прапорщик, разжалованный в рядовые за самострел, какой-то мрачный типус с нелепо слепленным лицом. Были юнцы, этого вот года призыва, неопытные, а потому раненые чуть не в первом бою.
В разговоре с Андреем юнцы старались держаться бодрее, говорили, что желали бы попасть на передовую, чтоб делом показать свою любовь к Отчизне. В отдалении сидел мрачный бывший прапорщик. На свою винтовку он глядел так, будто бы раздумывал: не стрельнуться ли из нее так чтоб навсегда. Все одно жизнь закончилась?..
— Не извольте сумлеваться, ваше благородие, — говорил за всех солдат с нелепым лицом. — Энто для нас привыш-ш-ное…
Андрей зевнул и отправился к себе в палатку отдыхать.
Громыхнуло так, что Андрей едва не свалился с койки. Он поднялся на ноги, и, благо спал одетым, заспешил на полевой командный пункт. Потом передумал, завернул в овраг. У входа дежурил мрачный как туча «самострельщик». Он не спросил пароль, а лишь лениво отдал честь и кивнул, дескать, проходи. В иное время стоило бы устроить бывшему прапорщику если не выволочку, то внушение. Но время как раз было не иное.
Ученые продолжали работать при свете масляных ламп. Удивительно, но они не выглядели ни уставшими, ни сонными, хотя бодрствовали уже часов двадцать.
— Успеваете? — спросил Андрей, стараясь перекричать канонаду.
— А который час?.. — спросил ответно Беглецкий. — На моих завод кончился.
И действительно: который?.. Андрей достал из кармана часы, морщась, рассмотрел стрелки.
— Начало четвертого, — и зачем-то добавил, будто и без того непонятно, — Ночи…
— Успеваем. К полудню будет готово — кровь из носу!
Андрей заспешил на командный пункт. Под ногами, словно палуба корабля шаталась земля. Из-за спины били тяжелые орудия. Снаряды пролетали над головой и рушились где-то там у реки.
На вошедшего генерал обернулся:
— А, явились?.. Рано проснулись…
— С вами тут поспишь… Как дела?
— С Богом начали!
Андрей осмотрелся: он ожидал увидеть здесь посыльных, подчиненных Чемоданову командиров полков, может быть кого-то из штаба армии. Но на наблюдательном пункте Данилин застал генерала, его адъютанта в чине штабс-капитана да телефониста за столом заставленном полевыми аппаратами «Эрикссон».
— А где?.. — спросил Андрей и рукой обвел пустой командный пункт.
— Новая метода управления! Полковники находятся при своих частях, связь с ними — посредством телефонной связи. Также связываемся с соседями, с руководством… Нет смысла всех держать всех скучено. Это самый простой способ, чтоб всех уложило одним снарядом. Я даже свой штаб отвел за вторую линию! Если надобно — у меня к ним прямой телефонный провод.
Происходящее за передним краем недолго занимало генерала. Скоро он отошел от окуляров, оставив их адъютанту, сам же сел напротив телефониста, достал из ящика стола книжицу, начал читать.
Андрей прочел обложку:
— Морис Леблан? «L'uclat d'obus»- «Блестящий череп»… Про Арсена Люпена?
— Ага… — задумчиво ответил генерал.
— Вы читаете здесь детективы?..
— Ну при таком грохоте как-то стихи не воспринимаются… А ежели вы про молитвы, так то пусть они молятся… Нам тут страшно, а им каково?
И генерал указал в сторону австрийских окопов.
— А книга свежайшая, вот прошлого года только! Если желаете, я после дам вам ее почитать…
— Нет, благодарствую…
Незаметно для себя Андрей задремал. Когда проснулся, оказалось, что уже изрядно рассвело. Около дальномера скучал штабс-капитан, книгу читал телефонист. Грохот канонады продолжался.
Данилин достал часы: десятый час.
Вышел на улицу. Недалеко, под раскидистым деревом увидел генерала. Он сидел на поваленном стволе дерева и аппетитно курил трубку.
Когда Андрей подошел поближе, Чемоданов-Рундуков глазами на место рядом:
— Садитесь, только смотрите куда. Это шелковица. Испачкаете мундир — потом денщик не отстирает.
Громыхнуло еще: видно саданули из самого большого орудия, имеющегося в распоряжении. От удара вздрогнуло дерево. С шелковицы прямо в руку Андрею упал плод. Данилин, не долго думая, отправил его в рот.
— Любите шелковицу?.. — скосил взгляд генерал.
— Вкусно…
— А я белую не очень. Сладка, спору н