ет. Но красная — вкусней, пикантней, что ли… Великое дерево — шелковица. Растет сотни лет. Говорят, в Священной земле есть древо, под коим сам Христос в тени почивал… Вот, закончится война, мы умрем, и дети наши и внуки… Я к примеру говорю… А древо сие будет стоять и далее.
— Вы мне другое лучше расскажите, — попросил Андрей.
— Что же?..
— Я слышал, что сейчас артиллерийские налеты ведутся несколько суток к ряду. А вы вот даже сегодня атаковать намерены. Нет ли тут какой ошибки?.. Извольте ответить?
— Изволю, — сказал генерал, срывая с веточки плод. — Я, как вы знаете, в артналет по площадям не верю. К тому же у нас тут наступления не предвидится. И артналет ведется по всему фронту, чтоб супостат не понял, где будут фронт прорывать. Впрочем, мне разрешена активная оборона и даже разведка боем. Но ежели враг побежит, я же его имею право преследовать.
— А ежели не побежит. Вы же сами сказали, что у вас превосходства нет…
— Не то что нет, а их даже, верно, более… Но у меня есть наблюдения и военные хитрости…
— Какие же?..
— Увидите… Непременно увидите. Ничего от вас скрывать не стану.
Как раз из окопа появился адъютант:
— Афанасий Никифорович, из артдивизиона телефонируют!
Генерал быстро выбил трубку, встал…
Затем спустились на командный пункт, генерал переговорил с артиллеристами, повернулся к адъютанту.
— Кажется, время… Артиллерия переносит огонь. Виссарион Николаевич… Извольте желтую ракету!
Штабс-капитан, ранее ожидающий распоряжения выбрал нужный снаряд, вышел из убежища, и дал выстрел. Ракета взлетела куда-то в направлении солнца, давая ярко-желтый дым.
Генерал удовлетворенно кивнул и освободил место.
— Извольте взглянуть! Пошла пехота.
Андрей действительно прильнул глазами к окулярам: огненный вал катился куда-то на запад. Где-то в саженях ста от него двигалась пехота. Через увеличительные стекла, солдаты были будто бы рядом, но издалека доносилось:
— Ур-р-р-а…
Про себя Данилин подивился хорошей выучке: во многих частях такое было бы невозможно. но хвалить генерала не стал, дабы не зазнался. Впрочем, тот и без того знал, что молодец, а потому и пояснял:
— Вот вы давеча меня про секреты спрашивали. Вот вам пожалуйста, один: германцы приучены, что артподготовка начинается ровно по часам, скажем, в два нуль-нуль ночи. И столь же ровно оканчивается. К примеру говорю: в одиннадцать нуль-нуль же… А еще перерывы делают, чтоб, значит, немца из окопов выманить. Вот мы и договорились, что артиллеристы огонь вели без остановки и перенесли его в любое некруглое время. Ну а я, после их звонка дам сигнал ракетой пехоте, дабы она поднималась.
— Не Бог весть какая тайна: ракету могли увидеть.
Чемоданов-Рундуков хитро улыбнулся:
— Вы спали и не видели. Мой адъютант раз в час выходил на улицу и пулял ракету. Всем известно, что атака по ракете, но не все знают по ракете какого цвета… Задача командира не в том, чтоб вести в атаку полки, не подымать струсивших. А руководить, дергать за ниточки. И сюда, — генерал постучал себе по темечку. — Все ниточки и сходятся.
В двери постучали — на пороге появился разжалованный прапорщик из охраны.
— Чего надобно?..
— Ваше высокоблагородие… Прислан с нарочным письмом.
Андрей принял конверт, развернул его, удовлетворенно кивнул:
— Мы готовы…
Сама победа — миг недолгий. Она похожа на вершину горы, на грань сложенного листа или на лезвие ножа, бритвы, штыка.
С одной стороны — неуверенность, волнение, бег по выжженной земле, с пониманием того, что каждый шаг может быть последним, что мир вот- вот станет тесным для тебя и для пули и ты рухнешь на эту вот землю, напоенную металлом и за то, что она вытерпела, отдашь ей свой последний дар — польешь своей кровью, удобришь плотью.
С другой, после короткого штыкового удара, понимание того, как же ты устал сегодня, как хочется пить… И счастье от того, что сегодня снова повезло…
С одной стороны: спокойствие в глубоком блиндаже, земля, что сыпется с потолка, уверенность в том, что ОНИ до тебя не доберутся. После артиллерийской стрельбы, чтоб успеть- бегом на укрепленные позиции.
Но с другой стороны — катастрофа. Не успели. Противник врывается в окопы. Выстрелы. Снова штыковой удар. И ты растоптан, убит, бежишь…
Вот и выходит, что победа — это и есть лезвие. Грань между прошлым и будущим. Тот перелом…
…Он оказался за русскими войсками. Первую линию окопов прошли почти без остановок. Вторую — просто быстро. Остановились, залегли у третей, стали медленно ее прогрызать.
В командный блиндаж стали прибывать посыльные. Явился и какой-то подпоручик видимо хорошо знакомый генералу. Подпоручик был без депеши, но на словах передал, что просит господина генерала взглянуть на нечто интересное.
Чемоданов-Рундуков как раз собирался взглянуть на продвиженье войск поближе и приглашение принял. С ним собрались Андрей и Виссарион Николаевич.
Около землянки стоял огромный детина, без винтовки, но с деревянной кобурой «Маузера» на боку и увешенный гранатами, словно елка шишками. Некоторых, впрочем, уже не имелось: видимо, были израсходованы в бою.
— А, Земнов! — представил его генерал Андрею — Мой лучший гренадер! Почти полный кавалер «солдатского Георгия».
— Так точно! Первой степени не хватает! — сообщил гигант.
— Ну, еще успеешь отличиться! до Берлина еще далече.
— Рад стараться, ваше высокоблагородие!
— В своем роде уникум — бросает гранаты с двух рук. Обидекстер двадцатого века! Ну, рассказывай, что тут у вас…
— Да что тут… Как ракета была, пошли мы, значит, в атаку…
— Короче… — попросил генерал.
— Можно и короче. Добрались мы до окопов. Ну я спрыгнул и побежал германца выкуривать… Я — к этой двери. Кричу им: «Зих гихабен! Гранатен ферфен!» Ну, думаю сейчас будут как порядочные кричать: «Нихт шиссен!» Я им ответно «хенде хох» и «Верлише»…
— Еще короче…
— А они мне в ответ из пулемета. Я осерчал и две гранаты бросил. Все.
— И стоило меня из-за такого пустяка тревожить?..
— А вы извольте взглянуть… — посоветовал подпоручик.
Действительно — вошли.
В бункере было беспорядочно: в печке, несмотря на лето, что-то догорало. Взрывом гранат перевернуло стол, разломало стулья. Убитых было двое: один сжимал в руках нечто среднее между пистолетом и ручным пулеметом с «троммелем» от артиллерийского «парабеллума».
Стрелок превратился в кровавое месиво. Зато второй лежал целехонек, словно не умер, не убит, а просто уснул. Из аккумуляторов вытекала дымная кислота. На полу валялись разбитые и сравнительно целые телефонные аппараты, телеграфные ключи, паутина проводов…
— Ну и чего тут такого?..
Подпоручик улыбнулся:
— Я когда увидел, что у них тут навроде телеграфного пункта, решил, значит, попользоваться… Узнать куда провода ведут, отбить, скажем, телеграммку германцу, что нужна помощь. Они придут, а мы в их в ловушку… Немецкий я, благодаренье тятеньке, знаю преотменно… Ну и стал смотреть, какой провод куда идет… Извольте за мной последовать!
Он вывел офицеров из блиндажа.
Пучок провода был проложен рядом с дверью и в окопе расходился на несколько направлений.
— Это, изволите видеть, — пояснял подпоручик, — Идет вдоль окопов, так что нам без интереса. Эта вот жила — уходит в тыл. Для меня она была самой интересной, пока я не узрел вот этот проводочек…
Андрей ахнул: «проводочек» в толстой каучуковой изоляции шел в сторону русских позиций.
— Братцы, да что же это делается? — ахнул генерал.
Он вылез из окопа и заспешил, выдергивая провод из земли. Был тот зарыт неглубоко, может быть только на пядь.
— Осторожней! — предупредил Андрей. — Может быть мина…
Но повезло — мин не было. Зато провод оказался несколько раз перебит снарядами. Уже к середине нейтральной полосы, Андрей расстегнул кобуру, достал и взвел свой «Парабеллум». Он уже понимал, куда ведет этот провод…
— Пригрел гадюку на груди… А где вы были? — обрушился генерал на своего адъютанта. — Я вас спрашиваю?..
Тот стал оправдываться:
— Я? Да по нужде отлучился. В нужник. Всю ночь терпел. А до нужника — сами знаете, далече. Вы же сами распорядились, чтоб отхожих мест рядом с окопами не было!
Генерал махнул рукой.
Все было ясней ясного. Очевидно, что телеграфист шпионил на германцев, прямым проводом передавал сообщение в блиндаж по ту сторону фронта. Верно, слал это шифром. Наверняка именно шифроблокноты и сгорели в печи… Конечно, приметы беглеца передали в контрразведку. Там будто начали поиски, но в их успех не верилось.
Андрей повел носом: запах обычный на фронте, но кажется не совсем уместный.
— Что-то не так? — спросил штабс-капитан.
— Да все не так… — ответил Андрей.
— Вот подлец! — разорялся далее Чемоданов-Рундуков. — Книжку мою украл! А я ведь ее людям обещал!
— На вашем бы месте я бы об этом думал в последнюю очередь, — заметил Андрей.
— Вы про шпиона-то? Не бойтесь, не утаю. Все в рапорте изложу наиподробнейшим образом! Но не сегодня, а завтра-послезавтра! Теперь или пан, или пропал: вся надежда на атаку. А победителей не судят!
— Да я не шпиона имел в виду. С ним-то пусть контрразведка разбирается. А именно про атаку я и говорил.
И буквально в трех фразах Данилин обрисовал свою точку зрения.
Генерал вскипел:
— Как завершать? Да вы же не начинали! Андрей Михайлович! Да вы же без ножа режете! Не погубите! У меня выхода нет! Это мой последний день в этих погонах! Я или завтра следующий чин получу, или меня в полковники разжалуют!
— Останавливайте атаку. Это приказ: я наделен чрезвычайными полномочиями. Какая у вас ракета значит «Перейти к обороне». Красная? Виссарион Николаевич, командуйте…
Но адъютант не шелохнулся: этой ниточкой он не владел.
— Выпускайте все подряд. По очереди! — не растерялся Андрей.
— Я вам не подчиняюсь, — наконец нашелся штабс-капитан.