Мама-человек подумает и разрешит оставить этот мяукающий и царапающийся комок шерсти. Так уж устроены кошки: они умеют царапать, мяукать и при этом нравится почти всем.
Котенок вырастет, положим, в кота. Обретет лоск, его шерсть будет блестеть, он будет ступать с достоинством.
Но в душе так и останется предельно независимым существом…
— Да что ты делать станешь?.. Только разгружать его надо.
В сгущающихся сумерках с головного грузовика заметили воронку, сбавили скорость, объехали ее. А второй грузовик, ведомый штабс-капитаном, отвернуть не успел, заскользил колесами по краю, сполз вниз и едва не перевернулся. Дело житейское: бывало, грузовики переворачивались днем на ровной дороге, а тут все один к одному. Попытались вытолкать руками, но грузовик сполз еще глубже. Тогда нашли трос, попытались вытянуть головным грузовиком — тот буксовал и не мог стронуться с места.
— Привал, господа… — заключил штабс-капитан. — Утро вечера мудренее. Отдохнем, а завтра с новыми силами. Разгрузим — он сам выедет.
Андрею оставалось лишь кивнуть: действительно делать нечего. Сумерки тут долгие, пока стемнеет, можно было бы проехать еще верст десять. Но коль так получилось — что поделать. Солдаты ломали в заброшенном саду хворост, разжигали костер. Солдат с нелепо слепленным лицом принялся варить кулеш. Из казанка пахло буквально божественно.
Из кабины грузовика штабс-капитан достал ящик пива:
— Вот, господа… Шампаньи в городе не было, видать все австрияки выпили. Так что отпразднуем победу…
— Вы это осторожней, — заметили осторожный Генрих Карлович. — Я слышал немцы нарочно оставляют винные погреба, чтоб солдаты перепились и не наступали. А порой и яду подмешивают!
— Да бросьте! Тут мы наступаем, а им делать больше нечего, чем яд разливать? Да они позавчера еще не знали, что мы атакуем. Налетайте, угощайтесь… Да мне оставьте.
Ящик разошелся довольно быстро. Предпоследнюю бутылку взял Данилин, последнюю — штабс-капитан.
Андрей осмотрелся, ожидая увидеть кота. Но тот, видимо, опасаясь людей в форме, скрылся. Взгляд Данилина был истолкован штабс-капитаном неверно:
— Ищите, чем открыть?.. Давайте сюда… — он забрал бутылку назад и лихо откупорил ее маленьким пистолетом. — Угощайтесь…
Стемнело. Ужинали у костра. У ученых нашлось немного спирта — как оказалось, инопланетные устройства тоже требовали вполне земную жидкость. Сейчас вроде бы оборудование уже было не нужно: и, стало быть, необходимости в спирте уже не было. По чарке спирта хотели выдать всем, но «самострельщик» от своей порции отказался.
— Какой-то ты странный, земляк, — удивился солдат со странно сложенным лицом. — у нас кажут: если мужик не пьет, то он или хворый, или падлюка. Ты, часом, не германский шниён?
Остальные солдаты весело загоготали.
В сумерках было начала куковать кукушка, но быстро раздумала: видно нашлись дела поважнее.
— Кукушка, чего так мало? Ты жадная? — удивился какой-то солдат.
— Скорее — ленивая… — ответил Беглецкий.
Сидящие за костром переглянулись. Ну, надо же какие ученые у нас: и спирта не пожалели, и шуткой поддержать не дураки. Захмелев, пели песни — все более печальные, как водится на войне. Про солдата, которого не дождалась любимая, про крейсер «Варяг». Наконец затянули песню, в которой чуть не каждый солдат узнавал свою судьбу:
Умер бедняга в больнице военной,
Долго родимый лежал.
Эту солдатскую жизнь постепенно
Тяжкий недуг доконал.
Рано его от семьи оторвали,
Горько заплакала мать,
Всю глубину материнской печали
Трудно пером описать!
Подпевал и Андрей. На то была причина. Пока ждали генерала, батюшка отпел воинов, погибших во время наступления. Среди павших Данилин обнаружил знакомого — совершенно необязательную, шальную пулю схлопотал богатырь-гренадер. Он лежал улыбающийся, почти счастливый. Казалось невероятным, что такая маленькая пуля могла остановить столь огромного человека. Заветного солдатского Георгия он получит. Но посмертно…
Когда время пошло к полуночи, разбрелись спать. Андрей назначил посты6 против этого шумно возмущались ученые: они считали, что война для них закончена и сейчас колонна пребывает в тылу. Но Андрей был непоколебим.
Первым в дозор заступил «самострельщик» Василий Степанов. Он вызвался сам, ссылаясь на свою трезвость и бессонницу. Данилин, возражать не стал: он прилег в тени дерева, оставив на коленях пулемет. Этой ночью он собирался не спать, глядеть всю ночь на костер…
…Он проснулся ранним утром. Ночью на мундир и пулемет легла роса, вода просочилась сквозь ткань, стало зябко. Андрей очнулся резко, словно нырнул в холодную воду. Осмотрел лагерь: ученые спали у грузовиков: даже ночью они не могли расстаться со своими игрушками. Солдаты расположились среди развалин хуторка.
Самострельщик давно сменился, его должен был сменить солдат с нелепым лицом…
Он, конечно же, спал. Рядом валялась бутылка из-под спирта.
От костра высоко в небо тянулся сноп рыжего дыма. Андрей отставил пулемет, бросился к костру, принялся его затаптывать. Утро было слегка туманное, имелся незначительный шанс, что знак незамечен.
— Пропустил таки, — корил он себя. — Проспал.
— Отойдите от костра… — услышал он за спиной.
Обернулся.
Перед ним стоял штабс-капитан. В руках он держал трофейный «Медсен», оставленный Андреем.
— Все же… — удивился Андрей. — Так просто…
— Но-но… — обиделся штабс-капитан.
— Меня интересует только. Телеграфист был ни при чем или вы его пожертвовали, как мелкую сошку?.. Я это понял по каплям крови у командного пункта.
— На войне кровь — не редкость… Но вы правы, конечно. Иногда нужно пожертвовать пешкой, чтоб спасти всю игру. Я через перископ увидел, что вы обнаружили провод…
— …И застрелили в грудь, после сделали контрольный в голову… Пули, извлеченные нашим хирургом казались одинаковыми, пистолетными. Меня ввел в заблуждение ваш «Манлихер». Я не подумал, что у вас будет второй пистолет…
— Очень удобно. Я бы вам порекомендовал — но ваша карьера уже заканчивается… От «Манлихера» была бы куча следов, крови. А «Байярд» делает аккуратные дырочки.
— Потом вы оттащили тело и вывезли его на штабном авто к мосту.
Штабс-капитан кивнул: именно так.
— И что теперь?..
— Теперь вы пленный… Сейчас ко мне прибудет подмога, грузовики поедут на запад. Конечная станция — Берлин.
Андрей кивнул, повернулся к костру и принялся его расшвыривать.
— Эй, что вы делаете! — закричал штабс-капитан. — Эй! Вы чего?.. Я вас застрелю.
— Стреляйте, — разрешил Андрей.
— Я стреляю, стреляю!!!..
— Угу…
От крика просыпались солдаты: они видели двух офицеров. Андрей словно танцевал на углях костра, его соперник целил из пулемета.
— Ваше благородия! Да шо ж это происходит!
— А-ну брысь, мрази, — отвечал штабс-капитан. — Не вашего умишка дело. Стоять на месте, а то застрелю.
Винтовки охраны были сложены в пирамиды около костра, и только у заснувшего дежурного она была в руках — но тот с похмелья и спросонья быстро моргал и никак ничего не понимал.
— Да стреляйте уже! Надоело слушать ваш голос. Чего медлите! Все равно ваши хозяева нас расстреляют — зачем им возня с пленными? К чему мы им в Германии?
Хозяева? Пленные? Германия?..
— Да, господа… — пояснял Андрей переглядывающимся солдатам. — Господин штабс-капитан — шпион. Он, выражаясь его же словами — мразь…
И штабс-капитан не выдержал: приложил пулемет к плечу, нажал на спусковой крючок.
Механика сухо лязгнула, но выстрела не произошло — будто осечка. Чертыхаясь, штабс-капитан передернул затвор, патрон вылетел наземь, нажал спуск еще раз — тот же результат…
Лишь после пятого раза понял, что пулемет неисправен.
— Вы это нарочно, да?..
Из кармана кителя Андрей достал крошечную деталь, похожую на иглу:
— Надо же, не работает без нее… У меня ведь не было доказательств против вас… Так, только догадки… Надо было вас разговорить.
Штабс-капитан зарычал, бросил пулемет на землю, попытался достать «Манлихер». Не успел.
Грянул «Парабеллум».
Штабс-капитан сделал удивленный шаг назад, потом будто оступился и рухнул наземь.
— Будем считать, что погиб смертию храбрых… — заключил Андрей. — Хоть и не за царя и отечество, а за кайзера и фатерланд… Но все же…
Андрей смерил взглядом проштрафившегося охранника — думал сделать внушение, но времени не было совсем.
— Скорее! Надо вытащить грузовик!
Попытались вытолкать на арапа, нахрапом. Но вместо того, чтоб выскользнуть, грузовик стал еще глубже сползать в яму.
— Разгружайте! — распорядился Андрей.
Может, пронесет, — думал он. — может не успели рассмотреть сигнал. А даже если и рассмотрели — мы предупреждены, отобьем.
Но нет, не пронесло.
— Панцерники!
Из-за рощи двигалось четыре броневика: изящные, даже облеченные в броню «Даймлеры».
— Мамочки, пропали… Пропали мы!
Второй пулемет! Он должен быть в замыкающем грузовике. Андрей бросила туда, но его опередили. «Самострельщик» уже выходил наперерез броневикам. Он выпустил почти треть магазина, когда его заметили с броневика. Из блиндированной башни огрызнулся пулемет — храбрый солдат рухнул.
По броневикам палили из винтовок, Андрей пару раз выстрелили из пистолета — но все с одним результатом: высек из брони искры.
— Спасайся, кто только может! — крикнул один солдат.
Рванул к леску, за ним заторопились другие. Ученые, было тоже отступили, но задумались, вернулись: страх смерти оказался слабее страха потерять предметы своих исследований. Увидев это, охранники останавливались, возвращались.
— Быстрее! — крикнул Андрей. — Помните, вы в девятом году Столыпину показывали?..
Беглецкий понял: от реакторной машины размотал провод, к чему-то подсоединил. Протянул Андрею нечто средн