Второго Андрей видел впервые.
— Он?.. — спросил второй солдат.
— Да будто и он и не он. Не пойму, кум… Тот гад в форме был. А этот вишь — цивильный. А ну-ка, картуз сними…
Андрей послушно снял шляпу.
— Будто бы он… Эй, ваше благородие, может помните меня? Под Луцком вы мне промеж глаз саданули?
«Конечно, — вспомнил Андрей. — Под Луцком. И черт бы побрал те полевые испытания, шпиона и тот прорыв германських броневиков. А этот чуть не стал тогда дезертиром, за что и получил тумака…»
— Под Луцком? Никогда там не был… А в чем дело, граждане?
— Не бреши, я тебя узнал. Ты охфицер. А нонча с охфицерами разговор короткий.
— Да что вы ребята?.. Какой из меня охфицер? — невольно подражая солдатскому говору, заторопился Андрей. — Я телеграфист. Клоподав! Ти-ти-ти-та…
И он изобразил рукой, как телеграфист ключом отбивает сообщение.
— Ладно брешет… Так чего с ним делать будем?..
— Да чего с ним делать? Заколем — и дело с концом. Шо охфицер, шо телеграфист — все одно мироеды. Сидят себе в тылу, за нашими спинами. Ты, кум, хоть одного телеграфиста убитого видел?
Кум не видел.
— Ну шо, шмальнем его?
— Шмальнем?.. Я тебе шмальну! Заколем… Почто пули переводить?..
Солдат ударил штыком, целя в живот. В последнее мгновение Андрей уклонился, штык порвал пальто, Данилин забалансировал на краю площадки над водой, влекущей обломки льда. Инстинктивно Андрей вцепился в цевье винтовки. Отпусти солдат тогда свое оружие — и Андрей бы упал в воду и часом позже уже кормил бы рыб в Финском заливе.
Но нет, солдат шагнул назад, потянул винтовку на себя, и оттащил Андрея от воды. Тот, сделав шаг, ушел вниз, волчком ввернулся между солдатами, ударил кривого ногой по коленке. Отскочил от реки.
Теперь позиция немного улучшилась — за спиной у Андрея была не река, а каменная стена
— Шо баба, ногами лягается! Ну ниче, щас мы его, курва-мать… Он это, он! Тот самый! Под Луцком тожить юркий был что ртуть. Дави гада!
Теперь они заходили с двух сторон. Пистолет все также мертвым грузом лежал в кармане — уж точно пока его удастся достать, солдаты всадят в Андрея две обоймы и еще добавят дыр штыками.
Кривой сделал небыстрый ложный выпад, Андрей отступил еще на шаг.
Солдат усмехнулся: улыбка вышла гадкой.
И вдруг — ударил!
Андрей ушел в сторону. Тут же напал второй — теперь бил выше, куда-то в грудь. Андрею ни за что бы уйти от этого удара, но «кум» поскользнулся на едва заметной луже. Штык, вместо того чтоб вонзиться в грудь, прошел в дюйме от лица.
Солдат грохнулся наземь. Андрей тут же попытался выдрать из рук упавшего винтовку — но тот держал ее крепко. Было не до широких жестов: Андрей сначала ударил несколько раз ногами по ребрам. Когда это не помогло, смазал ботинком в голову. Что-то хруснуло,
После фехтовали зло, молчаливо и недолго. Солдат ударил сверху, Андрей отвел штыком удар, сблизился и прикладом смазал по щеке солдата. Тот удивленно пошатнулся сделал шаг назад. И рухнул в воды Невы.
Андрей дослал в ствол патрон, задумчиво посмотрел на солдата, барахтающегося через прицел. Пристрелить его? Как ни странно, но ненависти к солдатам не было, как не было ее и к германцам на фронте. Но вот дать этому шанс выбраться, и третья встреча неизбежна. Ведь закон подлости куда сильнее даже закона всемирного тяготения: велика Россия, а вот встретились же…
Но природа решила все за Андрея. Солдат все глубже, все чаще уходил под воду, его сносило к центру реки.
Голова солдатика последний раз мелькнула над невскими волнами. После то место накрыла льдина…
Солдат исчез.
Еще с минут Андрей ожидал, что увидит человека в шинели опять, но на Неве не было ничего кроме льда.
Кум утонувшего лежал мертвее мертвого — в его стекленеющих глазах читалось удивление.
Винтовку Андрей зашвырнул подальше, и заспешил домой.
Руки дрожали…
Как подумала Алена — от озноба:
— Да ты же замерз! Простудишься — возись с тобой! Быстро раздевайся!
От возможной простуды лечили народным средством — водкой наружно и немножко внутрь.
После Андрей показал жене распоротое пальто.
— Где это ты умудрился?..
— Да об оградку зацепился…
— Ну что же ты так… — штопая пальто, бранилась Аленка. — Сейчас времена такие — все надо беречь. А ты месяц не проходил, порвал!
Андрей кивал: да, надо беречь. Да, садовая голова, неаккуратно как вышло, не уследил. Виноват, что поделать.
Лето
Так уж повелось, что за весной всегда приходит лето. Никак не иначе, никак не наоборот.
В том году лето было полным на события, как вспоминал позже Андрей — пьяным.
И дело было даже не в том, что сухой закон, действующий всю войну, Временным правительством был отменен. Народ, конечно, снова запил, при этом пил как не в себя, словно старался наверстать недовыпитое почти за три года. В ход пошел «балтийский коктейль» — спирт, смешанный с кокаином. Но самым опасным оказалось не это. Еще более страшно на людей действовала вседозволенность: городовых арестовали еще в марте, порядок должны были защищать дружины. Но вместо уложений и свода закона в их головах обитало не совсем стройное понимание справедливости и порядка, к тому же изрядно подпорченное винными парами.
В июне началось последнее русское наступление в Первой мировой войне.
Чтоб не получить дурных вестей, Андрей за ним не следил. А что они будут — не сомневался. Последние полгода ничего хорошего не происходило.
Что делать?.. Кто знает, что делать?..
Внезапно пронзило: надо было сразу звонить в Запасного Бюро. Ну, конечно же, генерал Инокентьев знает, что делать… Андрей звонил на станцию, требовал соединить его с номером Бюро. Но измученная барышня отвечала, что абонент не отвечает, что, вероятно, оборвана линия. Что проверить провод нет никакой возможности, поскольку монтеры или пьяны или на демонстрации.
Андрей собрался, пешком прошел почти весь Петербург-Петроград к саду, в который он безнадежно далекие десять лет назад ходил на службу.
Сад встретил Андрея тишиной… Не было ни охраны, сорванные кованные ворота валялись в кустах.
На аллеях не было следов, в здании отсутствовали двери и окна. Андрей прошел туда, где некогда был кабинет Инокентьева.
Санитары из здешней больницы убрали трупы, дожди через пустые глазницы окон смыли следы с пола.
Но по ранам на стенах было ясно: тут случился бой, было жарко. Вот точки, проставленные из винтовки, вот полоса, оставленная пулеметной очередью. Здесь, похоже, рванули гранату, а тут, где некогда стоял сейф…
Сейфа не было. На его месте имелась изрядная яма. Вались какие-то куски искореженного металла, которые с равным успехом могли быть, скажем, частями рельс, кусками котельного железа.
Впрочем, откуда здесь, в саду взяться рельсам?..
Действительно: наступление продолжалось недолго, захлебнулось в братании и в немецких контратаках. Фронт неудержимо покатился на восток. Солдаты отходили неорганизованно, по сути, дезертировали. Кое-где по ним стреляли. Дезертиры отстреливались в ответ.
Когда стало известно, что наступление провалилось, в Петербурге вспыхнули беспорядки. Шалили все более большевики, недовольные своим положением: в существующем революционном двоевластии у партии Ленина место было и вовсе десятое.
В Совете Рабочих и Солдатских депутатов, который размещался в Таврическом дворце, у большевиков была хорошо если треть — верховодили все больше эсеры и примкнувшие к ним меньшевики. После того как в особняке Ксешинской появился Ленин, милейший Чхеидзе окончательно перебрался к своим, в Таврический и место там себе нашел видное. Партия эсеров в России была самой массовой, самой влиятельной. Казалось, что власть просто катится к ней в руки всего-то и оставалось: дождаться выборов, сменить Временное правительство а после — делить портфели.
Но, как водится, расслабились, в долгосрочной перспективе власть упустили. Первый звоночек прозвучал в начале июля. Четвертого числа большевики пошли на штурм Таврического.
Павел получил приказ: на броневике двигаться к дворцу, дабы поддержать огнем, если понадобится, наступающих большевиков.
Но по дороге «Остин-Путиловец» раздолбали в решето, в лоскуты. Его подбили на перекрестке Кирочной и Потемкинской улицы. Павлу следовало бы обратить внимание на вывороченную взрывом брусчатку, но он двинул машину вперед, повернул налево, к Таврическому дворцу. И тут — громыхнуло!
Впереди взметнулся сноп огня и дыма, по броне застучали булыжники, оторвало правое переднее колесо, и здорово изуродовало левое. Машина просела носом, легла на рессоры.
Павлу хватило мгновения, чтоб сложить все воедино: где-то впереди, может быть вот в той аллее Таврического сада — орудие, наверное, трехдюймовка. Перекресток уже пристрелян. А даже если бы и не пристрелян — так все равно, что броневик сможет сделать своими пулеметами с обслугой за броневым листом, да еще непонятно где.
Водителя лишь контузило, но он совершил глупость: вместо того бежать, он включил заднюю передачу и надавил на газ. Мотор завыл, и броневик медленно пополз назад.
Медленно. Слишком медленно!
— Тикай! — крикнул Павел водителю.
Но тот, оглушенный, не слышал.
Пашка открыл броневую дверь, выбросился на брусчатку. Набивая синяки и ссадины, кувыркнулся к тротуару. На четвереньках перебежал за угол.
И тут обслуга орудия перезарядила орудие и ударила второй раз. Снаряд влетел в боевую рубку и взорвался уже внутри бронеавтомобиля. Тот рассыпался, словно домик из фанеры. Экспериментальная модель, гордость Путиловского завода прекратила свое существование.
За углом Павел осмотрелся: кружилась голова, в ушах гудело, из носа текла кровь. Походило на то, что он ранен, контужен. Что делать? С пистолетом броситься на орудие? Глупо. Рвануть через сад к Таврическому, присоединиться к штурмующим?..
Ага, как же. А ежели они его не признают? Ежели ли в саду кроме орудия и пулемет?