Андрей пообедал, принял холодную ванную. Вода сняла жар, усталость дала о себе знать и полковник первый раз заснул прямо в ванной. Проснулся где-то через час лишь для того, чтоб, даже не обтираясь от сбегающей воды, перебраться на кровать и снова заснуть.
За пределами здания собирались и расходились жители городка. Говорили полушепотом, опасаясь разбудить полковника. Обсуждали немногочисленные в маленьком городке слухи, вспоминали знаки: с кем говорил прибывший, на кого смотрел.
К сумеркам решили: раз Данилин так беззаветно спит, то и остальным опасаться нечего. Расходились по домам, жгли торопливый электрический свет, ложились спать.
Лишь казаки на сторожевых вышках внимательней всматривались в пустыню — не исторгнет ли она еще кого. Беда ведь не ходит одна.
Но до утра все было спокойно.
Как и обычно.
Утром Андрей проснулся с первыми лучами солнца, поднялся. Осмотрелся: его старая комната в Аккуме, за окнами — тот же город. Будто и не было десяти лет. Вот только на стуле другая одежда, да нет былой легкости в суставах.
Наскоро одевшись, Андрей отправился по привычному маршруту. У угловой башни остановился, присел на камешке, любуясь морем.
Подошел Шульга, присел рядом: о пробежке ему доложил караульный.
— А у вас тут хорошо… — пробормотал Андрей.
Шульга осмотрел море, скалы, землю, которая еще не вполне проснулась от зимы. С моря дул зябкий ветер. Что же хорошего в такой вот природе. А дальше — хуже. Бывало сорок градусов в тени. Зайдешь куда-то в подъезд где всего лишь тридцать — и блаженствуешь, потому как прохладней. Неужели Андрей этого не помнит?
Но Андрей имел в виду совсем не природу. Может, забыть все, остаться тут, в этом осколке прошлого. Жить, как десять лет назад. Но нет… Революция когда-то доберется сюда. Есть шанс остановить ее на подступах…
Полковник вспомнил, как в 1908, в какой-то деревушке покойный ныне Грабе как бы шутя сообщил, что конец света переносится Высочайшим рескриптом на десять лет. Вот и настал он, год всероссийского Армаггедона — 1918…
— А казачий старшина преставился с год назад, — продолжал рассказывать Шульга. — Ай-я-яй, как жаль! Он ведь с нами и в тайге был в восьмом году, и в городе чуть не с самого основания. Мечтал о смерти во славу отчизны, в бою, а умер в своей кровати…
— Счастливчик… По нынешним временам это роскошь — умереть в своей постели.
— Неужели дела в мире так плохи, как передают по радио?
— Еще хуже… По радио передают не все. Астрахань, Царицын — под большевиками. Дон — колобродит. Генерал Алексеев и Корнилов собрали армию — собрались идти на Кубань… Я вам после расскажу, когда все соберутся вечером… А остальные как? Все ли живы?.. Как Пахом?..
— А что Пахом? Что с ним станется. Бьет птиц из своих ружей, удит рыбу. Ладно, пойдемте что ли?.. Там уже все собрались — ждут нас…
В зал набилось так много людей, что сразу стало душно. На одном стуле сидели по двое, по трое. Караульный, сообщивший весть о пробуждении, Шульгой был направлен к Беглецкому. Тот располошил весь научный городок. Караульный же по собственному почину донес казакам. Офицеров кроме Шульги в городе не было, но имелись унтера, кои тоже пришли на собрание — а вдруг не выгонят.
Не выгнали…
Ждали долго, нервно. Почти не было разговоров. Генрих Карлович любовно гладил в кармане футляр с ланцетом, профессор Стригун повторял инопланетную азбуку им же и придуманную.
Наконец, появился Андрей, стал у доски, на которой остались следы каких-то математических споров, инопланетных тайн. Стал словно школяр, не выучивший урок и, потому, не знающий что говорить…
— Андрей Михайлович! — бросил кто-то с места. — Так что там с царем, чего слышно, новый будет, али нет?..
Так и заговорили…
— Такие дела, разлюбезные мои… — закончил Андрей. — Были вы подданными, стали гражданами… А теперь и вовсе непонятно кто. Желаете быть «товарищами»?
Зал зашумел: «товарищи» в изложении Андрея выходили крайне нехорошими типусами. Что толку с их лозунгов? Земли и мира? Так земли у казаков и так имеется сколь угодно, правда неплодородной. Ну так что с того, выдумают чего-то ученые…
— В той России вы чужие, словно пришельцы из других миров, словно инопланетяне. Нет более той России, из которой вы уехали в одна тысяча восьмом году.
— Что делать-то будем?.. — спросил кто-то из унтеров.
— Вот и я хотел вас спросить: что делать-то?..
— За Веру, Царя, Отечество!..
— Царя свергли…
— Значит надоть его спасать!
— Император — болван, — полковник Данилин говорил резко, словно стрелял словами. — Проиграл японскую, германскую… Престол профукал. Не связывайтесь с неудачниками — себе дороже станет. Император… Он погибнет… Ежели уже не погиб.
Андрей был усталым, говорил голосом отрешенным, потому походил на оракула. Многие ему поверили тут же.
Лишь один урядник спросил:
— Почему погибнет?.. Он же помазанник Божий.
Андрей подумал: и правда почему?.. Ах да… Все, кто знали о «Ривьере», об Аккуме умерли, погибли: Грабе, Инокентьев, Столыпин. Теперь очередь императора. Казалось Аккум — это не город, а рок. Он хранит людей, которые обитают в нем, но если человек, знающий о тайне живет вне города — его жизнь под угрозой.
Но уряднику знать это было лишним.
— Погибнет… у Бога иные помыслы видать на императора и Россию. Верно, Россия не сможет пережить этот этап истории без потерь. Польшу мы уже потеряли, вероятно потеряем Украину, Финляндию, Закавказье… Но мы должны сохранить хоть что-то. Мне достаточно добраться до британцев, дать одну телеграмму, и начнется эвакуация, — тоном спокойным продолжил Андрей.
— Мы русские… Зачем нам британцы?
— Коммунисты тоже русские часто. А у союзников мы переждем смутные времена. Самое главное — это сохранить тайну, не дать ей попасть в дурные руки… А вы и есть та тайна… После того, как город будет эвакуирован, добровольцы могут вернуться и воевать, за кого посчитают нужным…
В зале зашумели: возмущенно переругивались казаки, забормотали ученые.
— А вы сами что делать будете, Андрей Михайлович?..
— Вернусь на Кубань…
Шум поднялся еще пуще прежнего.
Пришлось объявить перерыв, поставить пару самоваров, устроить спешное чаепитие. Андрей выглянул в окно: за ним, на площади уже бурлил весь город — каким-то образом произносимые в зале речи стали известны и за пределами зданий.
К Андрею подошел Шульга:
— Поздравляю. Начинается казачья буза. Я их держал относительно новостей на голодном пайке, и все было спокойно. А теперь вот началось. И про царя вы так зря сказали… Не удивлюсь, ежели вас объявят предателем и посадят под стражу.
— Вы мне поможете?
— С чего вдруг?.. Чтоб рядом посадили и меня?
Подошел профессор Стригун, спросил:
— Я понимаю, это нехорошо спрашивать, когда родина в опасности. Но как Алена?.. Где дети?
— С ней все хорошо, она эвакуирована из России. Сейчас они должны быть в Лондоне. Я напишу вам адрес, если что случится — выбирайтесь к ней.
И без того солидная гордость за зятя сейчас раздулась вовсе до неприличных размеров. Надо же, как ловко: и о жене с детьми позаботился, и отчизну не покинул, и, сейчас, верно, позаботится о нем, старике… Нет, решительно, о чем мечтать человеку в его годах, как не о таких вот родичах…
Андрей вернулся в зал, ударил в гонг, призывая продолжить совещание. Дать им еще времени — так и вовсе неизвестно, чего они выдумают.
Шульга оказался прав: за перерыв на клочке бумаги казаки все же успели написать некий документ, который именовался «прошением», но по своей сути был скорее ультиматумом. Казаки рвались «в дело». И ежели добро не будет получено, то они оставляют за собой право…
Дальше Андрей читать не стал…
— Мне тут передали бумагу, — сообщил он. — Я ее прочел… В ней имеется много правильного…
Казаки одобрительно загудели.
— …И в то же время, много недодуманного, ошибочного.
Гул сменил тональность на противоположную.
— Но я сюда приехал не приказывать, а советоваться со своими друзьями. Ежели я друзьям не люб, то пойду я, пожалуй…
Андрея, разумеется, не отпустили… Началось обсуждение, смахивающая на торг.
Сторговались на следующем: город пока не эвакуировать. Ведь пока ничего не ясно положение на фронтах. Город выставлял три десятка казаков — только добровольцев. Из арсенала выделялось одно орудие и шесть пулеметов. Командиром отряда избрали Андрея. Хотели еще присовокупить броневик, да только перевезти его на буксире было никак невозможно, а старая баржа сгнила…
Оставшийся на прежней должности Шульга повел в свой кабинет, указал в угол.
— Что это у вас? Телеграфный аппарат?.. — удивился Андрей. — Но с кем связь?..
— Нет… Это радиоприемник… Только я к нему присовокупил простейшее печатающее устройство. Теперь он будет включен и днем и ночью. Вы всегда сможете передать «морзянкой» сообщение, если запомните частоту… Я дам вам передатчик, собрал как-то со скуки…
Встреча с Ильей
— Не могу! Никак не могу! — кричал путеец. — На следующем разъезде — путь в двадцать четыре вагона! А я и так двадцать восемь прицепил! Будет встречный — и не разойдетесь!
— Так ты же уже прицепил четыре лишних?
— А вы мне наганом в зубы потыкайте, так я и еще пять прицеплю. Только ежели калекой в катастрофе сделаетесь, чур меня лихом не поминать!
Андрей махнул рукой: действительно лучше постоять на запасном пути, нежели по-дурацки сгинуть в катастрофе. Может, все обойдется, может, и не будет встречного. Ведь ему ранее везло… Но вот когда удачливость закончится — предупреждения не будет…
Эшелон с нештатным количеством вагонов ушел на север, платформу, на которой прибыло войско Данилина, оттянули першероном к пакгаузу — чтоб не мешались.
Сборы в Аккуме затянулись не на одну неделю. Оказалось, что после длительного простоя машина на буксире пришла в негодность и требует ремонта.