Из Кургана шли будто на запад — солнце висело слева. Побережье, на котором размещался город будто бы было восточным.
Море было, вероятно Каспийское, хотя, может быть и Аральское…
— А кто был командиром дирижабля?..
— Сабуров Михаил Федорович.
— Кто он? Где его найти? Где остальной экипаж?..
— Да тут недалеко… Рядком на кладбище лежат…
— Я, верно, один остался со «Скобелева», — рассказывал Илья. — Сабуров-то всех убил.
— А вы не знали?.. Совет солдатских депутатов местный решил: летим в Петроград в помощь восстающих. Дескать, флотские пошли, «Аврора» опять же, а мы, в смысле — они, чем хуже… Пришли на дирижабль, говорят, вези нас… Он — не повезу. Ему прикладом — в зубы, с ног сбили. Погрузились, как-то, отчалили. А Сабуров очухался, зубы выбитые выплюнул, говорит мне, мол, Илья Осипович, помоги мне двигатель на аэроплане крутануть. Взлетел, дирижабль догнал, обстрелял его, а после на таран пошел… Бабахнуло — мать честная, ярче солнца. Никто не уцелел.
— Помянем? — предложил Андрей.
Возражений не последовало.
Илья ровным счетом ничего не знал ни о «Ривьере», ни о Белых песках. Ни того, что происходило там…
Это определенно было к лучшему…
Генерал Марков
…Ближе к полудню стало слышно звуки боя: часто палили из винтовок, астматично кашлял пулемет. Пару раз громыхнуло — рванули гранаты.
На переезде встретилась телега с ранеными. Возница сообщил: за станцией добровольцы дерутся с большевиками.
На станции, завидев дым, их вышел встречать генерал — щеголеватый, одетый с иголочки, с подкрученными усиками:
— Неужто подкрепление? Ба! Даже с артиллерией! Вы очень кстати, тут у нас война! Совсем беда с правым флангом — подоприте его до подхода кавалерии.
От станции к элеватору отходила железнодорожная ветка, к высокой насыпи которой сейчас прижали казаков. Бойцы укрылись в ковылях, вжались в землю и беспорядочно отстреливались. Кто-то пытался бежать вверх по скату — но превращался сперва в отличную мишень, а после — в мертвеца.
Андрей осмотрелся, кивнул:
— Хорошо, сейчас я велю сгружаться…
Андрей осмотрелся: выгрузить стапятидесятипудовое трехдюймовое орудие было затруднительно.
— Отставить разгружаться, — распорядился генерал. — Времени нет совсем. Ударьте прямо с платформы.
Перевели стрелку, паровоз стал толкать перед собою платформу. Казаки залегли за невысоким бортом, ударили из пулеметов. Тремя залпами на картечь остановили наступающих. Теперь роли поменялись — с высоты насыпи большевики были словно на ладони, но подняться не могли, потому отползали.
Зацокали копыта — железнодорожное полотно переходила кавалерия. Красная пехота вовсе обратилась в бегство. Вот один бросил винтовку, поднял руки — сдавался. Но свистнула шашка… Андрей закрыл глаза, перекрестился. Дал знак на паровоз — возвращаться.
…На станции их ждал все тот же генерал:
— Вас послал нам господь! Мы, кажется, не знакомы…
— Полковник Данилин…
— Тот самый? Ах, ну надо же! У меня сын — ваш поклонник, тоже желает стать авиатором. В иное время познакомил бы вас. Моя фамилия Марков — генерального штаба генерал-лейтенант, Сергей Леонидович. Будем знакомы. Заходите ко мне запросто!
— А где генерал Корнилов?.. Алексеев?.. Я по их распоряжению отбывал… К ним направляюсь.
— Типун вам на язык — «к ним». Вас, верно, давно не было. Лавр Георгиевич погиб под Екатеринославом… Алексеев расхворался… Каледина знали? Алексея Михайловича?
— Воевал с ним против германцев.
— Застрелился.
— Как жаль!
— Что поделать. Этот год стал значительным по количеству печальных дат. Но не скорбите, ибо они уже в царстве господнем. Нам же место рядом с ним еще надлежит заслужить.
Генералу Маркову осталось жить что-то около двух недель…
— А кто вместо них?.. — спросил Андрей.
— В некотором роде — я…
— В какую часть нас определите?..
— В часть? — генерал задумался. — А зачем вам в часть?.. Это ваш паровоз?..
— Да вот подобрали…
— Вы ведь смыслите в этих всех технических штучках, как я погляжу?.. Я предписываю вам сформировать из подручных материалов бронепоезд… Первый опыт вы сегодня, так понимаю, получили. Выполняйте…
На станции принялись сооружать бронепоезд. Собирали его из того что было: на запасных путях нашли угольный «пульман», еще одну — открытую платформу. За станцией лежала пачка пропитанных креазотом шпал. На заводике, куда шла ветка, где отряд получил боевое крещение, нашли пачку стальных листов в одну шестнадцатую дюйма и мешки просроченного цемента.
Казалось бы — как из такого построить бронепоезд. Но Илья взялся за дело споро.
В бортах «пульмана» прорезал двери и бойницы, обшили его найденными стальными листами, но не впритык, а через дистанционные шайбы. В образовавшийся зазор залили цементный раствор. Из теса сделали крышу, нашли обрезок трубы, собрали простенькую печурку. Касательно же открытой платформы, на ней поставили башенку, сложенную из шпал, в которой разместили трехдюймовку, снятую с колес. Вокруг выложили дополнительный барбет с бойницами.
Сложнее вышло с паровозом — весил тот и без того изрядно, поэтому металлом его обшили скорее просто для вида. Сзади тендера снова поставили открытую платформу с маленькой пулеметной башенкой. Бронепоезд вышел даже не легкий, а какой-то полулегкий.
Поспешили бы еще немного — и был бы это первый бронепоезд в Белой армии. Но Андрей хоть и торопил казаков, в шею не гнал.
А через станцию уже проходили другие бронепоезда.
Вот, на соседнем пути остановился морской бронепоезд. Означало это то, что его команда его была набрана из офицеров-моряков. Когда-то их по какой-то причине, неясной часто им самим чуть не расстреляли на Малаховом кургане.
Из этого они сделали несколько выводов. Во-первых, второй раз так могло не повезти. Поэтому и, во-вторых, сдаваться нет никакой возможности.
И в-третьих: пощады красным не давать, ибо имеется за что мстить.
На бронепоезде царили морские традиции.
Пол они именовали палубой, вагоны — батареями, отбивали склянки.
Утром проводили подъем Андреевского флага с непременным сигналом горна. Затем следовала уборка со множеством вылитой воды.
Свой бронепоезд они выкрасили черной краской, для пущей острастки, нарисовав на некоторых вагонах «адамову голову».
В пику морякам Андрей велел нарисовать трехцветный круг Императорского Военно-воздушного флота. Красить не стал вовсе — столько краски не имелось.
Морским бронепоездом командовал полный тезка Данилина: Андрей и даже Михайлович Черномак, капитан второго ранга.
— Как вы свой броненосец именуете?..
Над названием заспорили: Данилин хотел его назвать в честь Всеслава Брячеславовича, именующегося также как Волхв.
— Что за название? — возмущался моряк. — Вот, скажем, куда лучше «Иван Калита» — Великий Князь Московский, собирателя земель Русских? А у вас кто? Князь удельный, стыдно сказать — белорус, и по прозвищу — колдун, ворожбит, наверное даже и чернокнижник!
— Так и он был Великим князем, только Киевским.
— Был. Но престол захватил мятежом, поправ право престолонаследования.
— Все не так! Когда мятеж был, сиречь первая русская революция, он в тюрьме прозябал. И после нее был избран миром. Он первый демократически избранный князь! Князь-революционер!
Но в личности Всеслава Андрея привлекало и другое: Всеслав Брячеславович прожил жизнь беспокойную, но по тем временам непозволительно долгую, оставил после себя многочисленное потомство. И еще: когда мир допекал его, мог исчезнуть, закутавшись словно в плащ, в туман ночной…
Разговор прервался: внезапно послышался звук знакомый, но будто бы лишний. Андрей огляделся, пытаясь вспомнить, откуда он ему знаком. И вдруг вспомнил: это же авиационные двигателя.
Когда над лесом появился бомбардировщик, Андрей крикнул:
— Берегись! Воздух! Прячься!
И сам первый нырнул под платформу остановившегося товарняка.
Перекатился по шпалам, достал «Браунинг» и успел сделать три выстрела, но промазал.
Тяжелый четырехмоторный бомбардировщик шел прямо на станцию, на бронепоезд.
Вот сейчас, сейчас рухнут бомбы и все наполнится взрывами, скрежетом рвущегося металла, криками… И все, что остается тем, кто на земле — молиться. И непонятно, дойдут ли сейчас молитвы, потому что между молящимися и Господом завис аэроплан.
И действительно: что-то ударило, зашелестел словно металлический снегопад.
Бомбардировщик уходил — шум двигателей становился все тише. Походило, что второго захода не будет. Немного опасаясь подвоха, Андрей выбрался из-под платформы. Из убежищ выходили и другие.
На земле и броне поездов лежали заточенные пруты — размером с пядь, с одной стороны, утяжеленные приваренной гайкой, с другой — имеющие полоски металла вместо стабилизатора.
— Что это было? — спросил Черномак. — Что это значит?..
Данилин подал ему стрелку: сброшенная с высоты саженей ста, она бы пробила человека от макушки до подметок.
— А значит это то, что не у нас одних проблемы с боеприпасами…
В тот же день пришел приказ бронепоездам выдвигаться: их направляли к Тихорецкой…
На большевиков
— Грузитесь, ребята, грузитесь! — поторапливал рядовых казаков урядник. — На вагон — сорок человек или восемь лошадей!
Стоя на подножке бронепоезда Андрей печально улыбнулся: сорок человек или восемь лошадей. Конечно, была такая вот норма.
Впрочем, людей в «столыпинский» вагон набивалось и поболее, а лошади против уплотнения протестовали единственным для них возможным способом — дохли.
На севере, помнил Андрей, лошади тоже не выносили не то долгой зимы, не то тоски и снова дохли. Но там их заменяли олени и собаки-лайки: умные, преданные, и, говорят, вкусные. Этого Данилин никак не понимал: как можно было есть тех, кому ты дал имя? Ведь совсем иное дело поглощать безымянных поросят, цыплят, чья единственная цель рождения — убой.