самого Яковлева возникли сомнения в этом.
Стоявший рядом Государь был молчалив и казался отрешенным. Наконец он повернул голову и посмотрел на Яковлева.
– Да, – не совсем уверенно произнес Яковлев, прочитав вопрос во взгляде Государя. – Пора отправляться, Ваше Величество.
Он прошел к Александре Федоровне и, слегка наклонившись, сказал:
– Пойдемте к карете.
Его тон показался Государыне необычным, она внимательно посмотрела на Яковлева, потом на Николая и молча направилась к карете. Сегодня Яковлев был не только учтивым, в его взгляде Государыня увидела сочувствие к себе. Все двадцать с лишним лет жизни в России больше всего ей не хватало именно сочувствия. Чаще она сталкивалась с завистью, интригами, отвратительной человеческой подлостью среди тех, кто ее окружал. Сочувственный взгляд Яковлева она приняла за хороший знак, посланный ей Богом. В эту минуту она думала об Алексее и поняла, что сын идет на поправку. Яковлев помог Государыне сесть в карету, потом подсадил Марию. Затем проводил к повозке Государя и, подойдя к лошадям, начал нарочито внимательно осматривать сбрую.
К нему тут же подошли Гузаков с Семеновым.
– Что произошло в Тюмени? – негромко спросил Яковлев и оглянулся по сторонам, боясь, что разговор могут подслушать.
– Из Екатеринбурга приехали больше пятидесяти чекистов во главе с Семеном Заславским, – так же негромко ответил Семенов. – Заславский ведет себя вежливо, даже заискивающе. Но есть в этом заискивании какая-то недоговоренность, может быть, даже скрытая подлость. Мне он сказал, что они прибыли для усиления охраны. А его головорезы заявили, что, начиная с Тюмени, всю охрану они возьмут на себя. По их словам, царскую семью приказано оставить в Екатеринбурге. Отряд Заславского расположился на вокзале и двигаться оттуда не собирается.
– А что наши? – спросил Яковлев.
– Наши в полном порядке. Когда приедем в Тюмень, литерный поезд уже будет ждать нас на первом пути. Его подаст и будет охранять со своими людьми Костя Шамков.
– Как думаешь, не может Заславский устроить провокацию еще до нашего прибытия в Тюмень?
– Думаю, это исключено, – уверенно ответил Семенов. – Вся дорога до Тюмени под нашим контролем. Для провокации самое удобное место Екатеринбург. Но и в Тюмени надо быть готовыми ко всему.
– Будьте внимательны, – сказал Яковлев. – Особенно следите за Авдеевым.
Он отпустил узду лошади и направился к Государю. Николай сидел в повозке, укрывшись поверх шинели плащом. Солнце уже поднялось над лесом, и подмерзшая за ночь дорога начала подтаивать. Гузаков, подняв руку, дал знак передней подводе двигаться, и вся колонна тронулась в путь. Государь подождал, пока Яковлев поудобнее расположится на своем месте и спросил:
– У вас сегодня озабоченный вид. Что-то случилось?
– Ничего необычного, Ваше Величество, – спокойно ответил Яковлев. – Вчера вечером прискакал мой человек из Тюмени. Я его расспрашивал о дороге. Она, к сожалению, ничуть не лучше той, по которой мы ехали до сих пор.
– Вчера вас это не заботило, – заметил Государь.
– Мне искренне жаль Александру Федоровну, – опустив голову, произнес Яковлев. – Такую дорогу нелегко вынести даже сильному мужчине. А для женщины – это настоящее испытание. Я удивляюсь и вам, Ваше Величество.
– Я солдат, – спокойно, безо всякой рисовки ответил Николай. – А солдаты должны уметь переносить тяготы.
– Вы часто бывали на фронте? – спросил Яковлев.
– Я постоянно бывал в Ставке. Но выезжал и на фронт. Иногда с Алексеем. А вы разве не были в армии?
– Нет, Ваше Величество. Я не был вашим солдатом. Во время войны я жил за границей.
– Вот как? – удивился Николай. – Вы тоже прибыли в Россию из Германии в пломбированном вагоне?
– Нет, – ответил Яковлев. – Я жил в Бельгии. Откуда вам известно о пломбированном вагоне?
– Я регулярно читаю петроградские газеты. Прошлым летом они все писали об этом.
– Я приехал в Россию как обычный гражданин, – сказал Яковлев. – Сначала купил билет из Амстердама до Стокгольма, а затем из Стокгольма приехал в Петроград.
– Значит, вы были активным участником переворота.
– Какой переворот вы имеете в виду? – спросил Яковлев.
– Октябрь прошлого года.
– По большому счету никакого переворота в октябре не было, потому что в стране не оказалось власти, – сказал Яковлев. – Отсюда и некого было свергать. Я удивляюсь вам, Ваше Величество, как вы могли передать управление страной таким людям?
Яковлев замер от своей неожиданной смелости. Еще никогда он не разговаривал с Государем с такой откровенностью. И теперь с некоторым смущением ждал, как тот отреагирует на это. Николай не ответил, понуро опустив голову. Вопрос, который задал Яковлев, он неоднократно задавал самому себе. Если подходить ко всему, что произошло, формально, то свою власть он передал не каким-то людям, а брату Михаилу. Все, что случилось потом, было уже без него. С другой стороны, имел ли он право вот так легко снимать с себя ответственность за страну и народ? Что подвигло его на это? Предательство окружения, разочарование властью, а может быть, просто усталость? Постоянно думая в последние месяцы об этом, он возвращался к одному и тому же – ни то, ни другое, ни третье. Главная причина была в том, что он боялся ввергнуть народ в кровопролитную междоусобицу. Когда он думал об этом, перед глазами вставала картина детства, врезавшаяся в память на всю жизнь.
Он играл в комнате Зимнего дворца со своим младшим братом Георгием, когда они вдруг услышали в коридорах беготню, шум, женский плач. Николай приоткрыл дверь и увидел испуганную мать, которая смотрела в конец коридора. Четыре казака, громко стуча подкованными сапогами по паркету, опустив головы, несли кого-то на тонкой, серой, обшитой по краям голубым шелком попоне. Рядом с ними торопливо, чтобы не отстать, одетая в пальто и шляпку, семенила княгиня Екатерина Долгорукая, вторая жена деда. В одной руке ее был платочек, который она постоянно прикладывала к глазам. В шаге от нее, угрюмо, как и солдаты, опустив голову, шел отец, сзади двигались несколько человек челяди. Кто-то из них плакал. Николай с братом бросились к процессии.
На попоне лежал бледный, как простыня, дед, Император России Александр II. Николаю бросились в глаза его разорванные, залитые кровью брюки. Дед молчал, широко раскрыв глаза, в которых застыла непереносимая боль. Николай сначала смотрел в лицо деда. Но когда перевел взгляд на его брюки, увидел, что у деда вместо ног из разорванных штанин торчат окровавленные кости и куски мяса. Николай пошатнулся, теряя равновесие, но тут же почувствовал, как его за куртку схватила могучая рука отца. На несколько мгновений он закрыл глаза, а когда открыл их, понял, что головокружение прошло. Но смотреть на изуродованные ноги деда он не мог.
Александра II внесли в кабинет и положили на кровать. Доктор начал торопливо бинтовать ноги, а Екатерина Долгорукая, смочив ватку эфиром, стала протирать Императору виски. Он лежал, закрыв глаза, без единой кровинки в лице и походил на мертвого. И только по тому, как поднималась и опускалась его грудь, можно было догадаться, что Император еще жив. В кабинет один за другим входили люди – великие князья и княгини, уже оповещенные кем-то о случившейся трагедии. Министр внутренних дел князь Лорис-Меликов полушепотом повторял им то, о чем перед этим рассказывал отцу.
В два часа пополудни Император возвращался в Зимний дворец после развода караулов. Миновав Инженерную улицу, карета выехала на Екатерининский канал. Дорога, вдоль которой были расставлены полицейские агенты, была пустынной. И когда на ней показался длинноволосый молодой человек со свертком в руках, на него никто не обратил внимания. Он неторопливо шел навстречу карете Императора, которую сопровождали шесть верховых казаков и двое саней с полицейскими.
Длинноволосый человек ничем не выдавал своего волнения. Но когда карета поравнялась с ним, он бросил сверток под ноги рысаков. Раздался страшный взрыв. Лошади и два казака, сидевшие на облучке, были убиты, передок кареты разворочен, стекла выбиты. Но Император оказался цел и невредим. Он выбрался из развороченной кареты и направился к террористу, которого уже схватили полицейские. Александру II хотелось посмотреть в глаза того, кто пытался убить его. Но оказалось, что он заглянул в глаза смерти.
Полицейский офицер, увидев Императора, кинулся к нему со словами:
– Ваше Величество, вы не ранены?
– Слава богу, я цел, – ответил Император, поворачиваясь к арестованному. Никто не заметил другого молодого человека, который, опершись о перила, ограждающие канал, стоял рядом с взорванной каретой.
– Вы рано благодарите Бога, – крикнул он и бросил под ноги Императора второй сверток.
Раздался еще один взрыв, жертвой которого теперь стал уже тот, за кем так долго охотились террористы из «Народной воли».
– Начальник охраны полковник Дворжецкий умолял Государя немедленно сесть в сани и уехать с этого несчастного места, – все еще не придя в себя от потрясения, перехваченным голосом говорил Лорис-Меликов. – Но Государь был непреклонен. Ему хотелось не только увидеть террориста, но и выяснить, почему он решил это сделать.
Тринадцатилетний Николай и его брат Георгий, оцепенев, стояли около умирающего деда. Император открыл глаза и обвел всех взглядом, остановившись на священнике. Тот торопливо поклонился и тут же начал причащать его. Причастившись, Александр II снова закрыл глаза и больше уже не открывал их. Через несколько минут он умер.
Эта сцена и многие годы спустя постоянно всплывала перед глазами Николая. Он никак не мог понять, за что убивают невинных людей. В 1905 году террор охватил всю страну. Убивали министров, губернаторов, городовых и просто случайных прохожих. Счет жертв шел на тысячи. Террорист Каляев убил великого князя Сергея Александровича, младшего сына Александра II, уже после того, как тот оставил пост генерал-губернатора Москвы. Столыпин, возглавивший Министерство внутренних дел, на время усмирил террористов. Но и его убили в киевском театре на глазах Николая. Убил из револьвера ничтожный негодяй Мордка Богров. И Николай подумал, что если он откажется оставить трон, недовольные окончательно выйдут из-под контроля. Стране, ведущей кровопролитную войну, не выдержать еще одного кровопролития.