Все было кончено. Юровский вытер ладонью лоб, размазывая по нему липкую, темную кровь, которой, казалось, до самого потолка была заполнена вся комната, и вышел наружу. Во дворе стоял грузовик с откинутым задним бортом. В его кузове, как и было приказано, Медведев уже успел постелить сукно.
– Тащите их всех сюда и укладывайте в машину, – сказал Юровский и, отойдя к крыльцу, тяжело опустился на ступеньку.
Медведев с Ермаковым и принимавшие участие в убийстве мадьяры начали на простынях вытаскивать трупы из подвала. Первым уложили в кузов Государя. Но когда вынесли Анастасию, Юровский приказал положить ее на землю возле машины. Он вдруг вспомнил, что не снял украшения ни с нее, ни с ее сестер. Великих княжон на простынях положили друг около друга. Казалось, что перед этим их окунали в кровь. Бывшие еще недавно прекрасными девичьи лица оказались настолько залиты ею, что их невозможно было рассмотреть. К тому же во дворе не было освещения, и Юровский снимал украшения на ощупь. Потом велел всех положить в кузов. Алексея он осматривать не стал. Когда вынесли длинного и тяжелого Боткина, жестом дал команду положить его на землю, подошел к нему и вытащил из нагрудного кармана жилетки серебряные часы, о которых вспомнил только в эту минуту.
Между тем небо понемногу начало сереть, звезды терять свой блеск, из крупных и ярких становиться мелкими и расплывчатыми. Надо было умыться и сменить одежду, но на это у Юровского не было времени, да и желания тоже. Он чувствовал усталость и заполнившую все тело опустошенность. Открыв дверку кабины грузовика и поставив ногу на ступеньку, он еще раз окинул взглядом двор и взобрался на сиденье. Охрана открыла ворота, и грузовик выехал на темную, притихшую улицу Екатеринбурга. Из всей команды он взял с собой только Ермакова и Медведева, которые молча залезли в кузов и уселись прямо на тела убитых.
Водитель грузовика Люханов хорошо знал дорогу в Коптяковский лес. На въезде в него была выставлена заранее посланная сюда охрана. Небо уже совсем посветлело, но в лесу было еще темно. Юровский радовался тому, что все уже закончилось. Разделать трупы, залить их кислотой, а затем сжечь представлялось ему делом несложным и недолгим. Но когда он приехал на поляну, где его должен был ждать Войков с серной кислотой и керосином, там никого не оказалось.
Подождав четверть часа, Юровский стал нервно расхаживать по поляне. Оставлять машину с трупами на день было опасно. На нее обязательно наткнутся люди, а никаких свидетелей быть не должно. Медведев тоже стал нервничать. Подойдя к Юровскому, он спросил:
– Что будем делать?
– Ждать, – рявкнул Юровский и торопливо пошел к ближайшим кустам. У него вдруг неожиданно началась резь в животе.
Над краем леса разлилась широкая полоса зари, разрывая которую над деревьями стало подниматься огромное, кровавое солнце. Все это время Ермаков молча стоял около машины, прислонившись к ее борту. В щели кузова крупными, тяжелыми каплями просачивалась кровь. Она падала вниз, но земля была покрыта мягким зеленым мхом, и ударов капель не было слышно. Ермаков долго и сосредоточенно провожал взглядом каждую каплю, затем неожиданно сказал:
– А может, нам сбросить их в шахту? Потом, если что, вытащим назад.
Юровский просверлил его маленькими черными глазами, почесал бороду, отдирая ногтями засохшие капли крови, и громко скомандовал:
– Поехали.
Люханов крутанул несколько раз рукоятку, но машина не заводилась. Глотнув воздуха, он с придыханием начал крутить ее еще сильнее, но мотор не издавал ни звука. Ермаков с Медведевым испуганно посмотрели на Юровского. Оставаться на весь день рядом с машиной, в кузове которой лежали одиннадцать окровавленных трупов, им не хотелось. Юровский шагнул вперед, отодвинул рукой Люханова и с такой злобой крутанул ручку, что у машины поднялся передок. Мотор затарахтел, выбрасывая на поляну сизый, ядовитый дым. Люханов сел за руль и поехал к шахте. Остальные пошли пешком, им не хотелось влезать в кузов и снова смотреть на дела своих рук.
Остановившись у шахты и не глуша мотор, Люханов вышел из кабины и открыл борт. Черная кровь ручейком побежала из кузова на землю. Он отвернулся и отошел на несколько шагов, ожидая Юровского и его товарищей. Они подошли, угрюмые и насупившиеся. Юровский никак не мог понять, почему в лесу до сих пор не появился Войков. Кивнув на машину, он скомандовал Ермакову:
– Берите и сбрасывайте.
Ермаков ухватился обеими руками за торчащую из-под намокшего сукна женскую ногу в черной, застегнутой на ремешок туфле и потянул на себя. Тело скользнуло вниз и с глухим стуком упало на землю. Это была горничная Анна Демидова. Медведев подскочил к ней, схватил за руки, они волоком дотащили тело до шахты и сбросили его вниз. Юровский впервые отвернулся. Ермаков с Медведевым, злясь на то, что Юровский не помогает им, продолжали сбрасывать трупы в шахту. Последним сбросили Алексея, его тело почему-то оказалось в самом низу.
– Поехали, – сказал Юровский и, подойдя к Люханову, помог ему закрыть борт.
Едва выехали на поляну, как увидели, что навстречу им едет пролетка, в которой сидел Войков. Рядом с ним был охранник из гостиницы. Войков попросил его остановить коня и вышел из пролетки. Юровский тоже остановился. Открыв дверку и торопливо выскочив из машины, он, не здороваясь, угрожающе зарычал на Войкова:
– К стенке тебя поставить мало. Ты сегодня сорвал всю операцию.
– Сам бы попробовал привезти сюда кислоту, – оправдывался Войков. – Она в таких тонких стеклянных бутылях, что ее в руки взять боязно. Ты представляешь, что будет, если такая бутыль лопнет по дороге? – Войков покрутил головой и спросил: – Где они? – Он, конечно же, имел в виду тела членов царской семьи.
– Сбросили в шахту, – сказал Юровский. – Пока привезут твои кувшины, здесь может весь Екатеринбург собраться. Ты же знаешь этот народ, они такие зрелища любят.
– Может, и хорошо, что сбросили. Я тут вам пожрать привез, – Войков достал из пролетки корзину, прикрытую клетчатой салфеткой.
Медведев взял ее у него из рук, поставил на траву, снял салфетку. В корзине стояла небольшая кастрюля котлет, кусок сала, хлеб и литровая бутылка водки. Юровский протянул руку, взял бутылку и, заглянув в корзину, спросил:
– А где кружка?
– Вот черт, – выругался Войков. – Кружку я забыл.
– У меня есть, – сказал Люханов. Нырнув в кабину автомобиля, он достал кружку и протянул Юровскому.
Тот налил в кружку водки, обвел всех взглядом и спросил:
– Кому?
Никто не ответил. Юровский опрокинул водку в рот, передал бутылку Ермакову, достал из кармана нож, которым ночью отрезал палец Императрице, и начал резать им хлеб. Медведев с Ермаковым почувствовали, что проголодались. Они жадно пили водку и ели котлеты. Войков смотрел на их набитые рты, на Юровского, глаза которого от порохового дыма и бессонной ночи казались налившимися кровью, и думал о том, что сегодня Юровский является главным героем Екатеринбурга. В городе, да и во всей России еще никто не осознал значения того, что он совершил нынешней ночью. Юровский навсегда вписал свое имя золотыми буквами в историю человечества точно так же, как это сделал когда-то Понтий Пилат, пославший на плаху Иисуса Христа. Но ведь и он, Войков, тоже причастен к этой истории. Подумав об этом, он суетливо потер руки и сказал:
– Вы тут оставайтесь. Вам все равно надо караулить шахту. А я поеду в город. Проверю, что там с кислотой и заодно привезу керосин.
– Сколько у тебя кислоты? – спросил Юровский.
– Двенадцать пудов. Хватит на всех. – Войков засмеялся мелким, нервическим смешком.
– Езжай, думаю, что хватит, – ответил Юровский.
Войков уехал. Юровский допил водку, закусил салом и лег отдыхать в тени машины. Солнце уже поднялось высоко в небо, и в лесу становилось жарко. Он почти заснул, когда до него донеслось странное гудение. Казалось, что где-то рядом вьется рой пчел. Юровский встал и тут же замахал руками. Машину облепили полчища жирных, зеленых мух. Ему даже показалось, что он видит, как они своими маленькими, жесткими язычками слизывают кровь с сукна, на которое укладывали трупы.
– Отгони машину подальше, – сказал он Люханову, – здесь мухи не дадут покоя. А вечером у речки или пруда вымой ее хорошенько. Сукно можешь забрать себе, только отмочи его сначала. Вода кровь смоет.
Юровский снова лег, но уснуть больше не смог. Почему-то вспомнилось, как добивал прикладом Цесаревича. «Надо же, каким живучим оказался, – с удивлением думал Юровский. – Всю жизнь болел гемофилией, высох весь, посинел хуже ощипанного воробья, а убить никак не удавалось. А Анастасия? Сколько в нее стреляли, а получилось, что ни разу толком не попали».
На лесной дороге, ведущей из Екатеринбурга, послышался шум, и вскоре около поляны остановилась пролетка и две подводы. В пролетке сидел Голощекин, в обеих подводах человек десять чекистов. Юровский встал, пиная сапогами траву, нехотя пошел навстречу.
– Молодец, – сказал Голощекин, сначала пожав руку, а затем обняв за плечо Юровского. – Я уже разговаривал с Войковым, он мне все рассказал. Я тебе привез бензин, который оказался в гараже. За керосином надо идти в лавку, а это – лишние свидетели. – Голощекин кивнул на подводы. Только сейчас Юровский заметил, что в них стояли бидоны с бензином. – Двести литров хватит?
– Не знаю, – ответил Юровский. – Сжигать людей мне еще не приходилось.
– У меня в пролетке топор. Специально в мясную лавку заезжал. Их надо рубить на куски и потом сжигать. Так быстрее сгорят.
– А что с кислотой? – спросил Юровский.
– Кислоту привезут к вечеру. У Войкова горшков под нее не хватает.
– Мне что, здесь до вечера сидеть? – недовольно спросил Юровский.
– Пока не сожжешь, не закопаешь останки, будешь сидеть. Этих я оставляю у тебя, – Голощекин кивнул в сторону чекистов. – Надо выставить кругом охрану, чтобы ни одна живая душа сюда не проникла.
– Кто-нибудь из этих все равно разболтает, – сказал Юровский.