– Куда же прикажете нам ехать, товарищ комиссар второго ранга? – несколько обескураженно спросил полковник.
– Куда-нибудь подальше от этого места, – сказал Серов. – Вам все понятно?
– Так точно!
– Исполнять!
Подкатил автобус. Старый, весьма помятый, с треснувшими стеклами, как если бы только что выскочивший из-под бомбежки и выдержавший ни один артналет. Среди развалин и разбитой техники автобус выглядел весьма мирно. Странно было лишь то, что люди, загружавшиеся в автобус, сплошь призывного возраста, были одеты в гражданскую одежду.
В автобус забились до отказа. Но салон всех не вмещал, и подле дверей продолжали толпиться мужички, намереваясь протиснуться поглубже, как это бывает в транспорте в самый час пик.
– Ну куда прете! – раздраженно приговаривал полковник, ответственный за погрузку. – Неужели непонятно? Автобус не резиновый! Загружайся в полуторку!
Подъехала полуторка, крытая выцветшим брезентом. На лобовом стекле приклеен ночной пропуск. Водитель, единственный из всех присутствующих одетый в форму бойца Красной армии, с грохотом открыл борт и великодушно скомандовал охране:
– Эй, железнодорожники, полезай сюда!
Проворно, будто бы дожидаясь именно этой бодрой команды, сталинская охрана загрузилась в полуторку и совсем по-мирному устроилась на скамейках, расставленных вдоль бортов.
Молодой озороватый водитель закрыл борта, тщательно зашнуровал брезент и весомо произнес:
– Теперь они, голубчики, никуда отсюда не денутся. Так куда их доставить, товарищ полковник?
– Следуй за автобусом, в двух километрах отсюда барак стоит, вот там и расположимся.
Водитель понимающе кивнул и быстро заскочил в кабину грузовика, стараясь успеть за уже отъехавшим автобусом.
Приоткрыв занавеску, комиссар второго ранга Серов увидел, как в грузовик быстро загружалась охрана Сталина. Улица сразу опустела. На душе сделалось тревожно. Вместе с ним, включая двух водителей и Ефимова, в охране Верховного оставалось всего лишь шесть человек. Остальные, в количестве не менее сотни, будут размещены где-то на окраине города.
Немного утешало то, что неподалеку отсюда стояли две войсковые части и фильтрационный полк. Но если произойдет нечто непредвиденное, например нападение немецких диверсантов (о чем не хотелось даже думать), то они просто не сумеют вовремя подъехать. О том, чтобы нарушить сталинский приказ, не могло быть и речи, но вот охрану в ближайшие часы следует расквартировать несколько ближе.
Собрав всех, кто остался, Иван Серов заговорил:
– Товарищ Сталин распорядился снять свою охрану… Всю! Приказы Верховного не обсуждаются. Теперь нас только шесть человек. И на каждом из нас лежит ответственность за безопасность товарища Сталина.
Комиссар второго ранга задержал взгляд на полковнике Хрусталеве, выглядевшем невероятно серьезно. Его старший брат когда-то охранял Ленина, а ему выпал удел оберегать другого вождя – товарища Сталина.
– Мы понимаем возложенную ответственность, товарищ комиссар второго ранга, – за всех произнес Хрусталев. – Мы не подведем.
– Разделимся на две группы и будем спать попеременно. В первой буду старшим я, а во второй вы, товарищ Хрусталев. Общее руководство я беру на себя.
В соседней комнате натужно и несколько суховато прокашлял Сталин. Потом послышался его мягкий и спокойный голос, что-то говоривший по ВЧ-связи.
– Спасибо за доверие, товарищ комиссар второго ранга, – спокойно и строго произнес полковник.
– Хочу сразу всех предупредить, хоть Гжатск и далековат от боевых действий, но это все еще прифронтовая полоса со всеми вытекающими последствиями. Военная контрразведка работает исправно, но я совсем не исключаю того, что в городе могла остаться агентурная сеть, которая может предпринять попытку уничтожить товарища Сталина. Любого человека, кто бы ни проник в дом, следует воспринимать как смертельную опасность для жизни товарища Сталина, и этот человек подлежит немедленному уничтожению. Вражеские агенты могут действовать под видом почтальонов, интендантов, хозяйственников. Кого угодно! Дверь никому не открывать! Сейчас двое будут дежурить снаружи, это вы, товарищ Хрусталев, и ты, Смирнов, – показал Серов на запасного шофера, – а мы вчетвером пока остаемся внутри. – Через три часа сменяемся. – Посмотрев на часы, добавил: – Сейчас девятнадцать ноль-ноль. Проверьте еще раз оружие и будьте бдительны!
Закинув за плечо автомат, Хрусталев вышел из комнаты, за ним, не сказав ни слова, заторопился Смирнов.
Глава 13Гжатск. У меня есть план
До Гжатска добрались далеко за полдень. Погода выдалась неустойчивой: то налетал порывистый ветер, намереваясь растрепать полы шинели, а то вдруг утихал, и через бледную пленку облаков пробивалось солнце.
– И куда мы сейчас потопаем? – спросил Храпов Алексей.
Свиридов хмыкнул:
– А ты бы поменьше вопросов задавал. – И уже спокойно, явно примирительно, стараясь успокоить нахмурившегося товарища, продолжил: – Если идем, значит, так надо. Встреча у меня здесь.
– Может, пивка хлебнем? – с некоторой надеждой предложил Храпов. – А то шарахаемся, как неприкаянные, а так хоть дух переведем.
– Пивка? – призадумался Свиридов. Лицо его разом подобрело, выразило некоторую мечтательность. Похоже, что предложение ему пришлось по душе. – Почему бы и нет? Только где тут пиво отыщешь, среди полной разрухи.
– Пиво есть. Мужику без него никак нельзя, – повеселел Храпов. – Надо только спросить у местных. С пивом и живется, и работается легче, так сам товарищ Сталин сказал!
– Про пиво он не говорил, он сказал, что «жить стало легче, жить стало веселее», – усмехнулся Свиридов. – Хотя один хрен!
Городок провинциальный, местами зеленый, каковых в стране не одна сотня. Встречались преимущественно бабы, реже – мужички в армейской форме, явно тыловики, какие-нибудь интенданты или из прочих хозяйственных структур. Обмундирование на них было отглажено, даже без случайного пятнышка. Неожиданно Михаил Свиридов поймал себя на неприязни к тыловикам, какая может быть только у повоевавшего человека. Небрежно, как дозволительно лишь пришедшему с передовой, отдавал честь.
Зашли в пивную, разместившуюся между двумя уцелевшими домами. Павильон небольшой, рассчитанный на несколько столиков, за которыми в выцветших гимнастерках без знаков различия сидели побитые и покалеченные войной мужички: у кого не было руки, кто-то был без ног. И пиво для них оставалось едва ли не единственной отрадой.
За небольшим прилавком, укрытым старой влажной клеенкой, стояла тощая женщина лет сорока, хмуро посматривающая на куцую очередь. Взяли по кружке пенящегося напитка, тонкими струйками стекавшими по стеклянным бокам. Здесь же за умеренную цену прикупили по худосочной вобле и, осмотревшись, выбрали столик в самом углу павильона, где цедил пиво безрукий парень лет двадцати пяти. Левый, пустой рукав гимнастерки аккуратно заправлен под ремень; правая рука покалечена – тремя оставшимися пальцами он крепко держал кружку, отхлебывая понемногу, явно смакуя и посматривая по сторонам, точно на таких же покалеченных солдатиков, как и он сам. На гимнастерке красовался орден Красного Знамени. Судя по его молодым и ясным глазам, было понятно, что он не тужил, считая, что ему еще крепко повезло. За соседним столиком стоял безрукий молодой боец, его ровесник, которому товарищи, со всем бережением, приставляли кружку с пивом к самым губам. Отпив несколько глотков, он просил воблы, и тотчас ее получал, вкусно пережевывая. Среди боевых товарищей инвалид не чувствовал себя одиноким, принимал участие в оживленном разговоре, весело смеялся над какой-нибудь незатейливой солдатской шуткой, на какое-то время позабыв про страшные увечья. А если вдруг ослабеют ноги, знал, что товарищи не оставят в одиночестве и препроводят до самого дома.
– Давно с фронта? – спросил сосед, когда Свиридов, сделав первые несколько глотков, шумно выдохнул.
– Два месяца прошло, – отвечал Михаил Свиридов, разрывая воблу на двое. – В госпитале валялся… Сейчас иду в запасной полк. Он недалеко тут.
– Понятно, – не то посочувствовал, не то порадовался за бойцов безрукий. – Только ведь прежде чем в часть определят, особисты наизнанку всю душу вывернут.
– Фильтрация, брат, – согласился невесело Свиридов, – с этим ничего не поделаешь. Где-то их тоже понять можно, а вдруг враг решил затесаться.
Алексей Храпов стоял рядышком, участия в разговоре не принимал, тихонько обсасывал плавник сухонькой рыбки, небольшими глотками пил пиво.
– Все так. Где воевал, товарищ старший лейтенант?
– Степной фронт, вот там меня и зацепило. Ладно, выкарабкался, а многим не удалось.
– Мне вот тоже не повезло, – показал безрукий на пустой рукав. Немного подумав, добавил: – Хотя кто знает, может, и повезло… Помню, рванула мина, ударила по глазам желтым светом. Когда очнулся, огляделся, из шести человек только я один в живых остался, да и то весь поломанный. Тут не только тело, всю душу разворотило. Так что списали меня три месяца назад подчистую.
– Да, браток, трудно об этом вспоминать, – согласился Свиридов. – Я вот походил немного по вашему городу и вижу, что война здесь тоже крепенько прошлась.
– Почти все разрушили, гады! – выругался безрукий. – Люди ютятся где придется. Землянки роют… Ладно мне повезло, мой дом на окраине стоит, как-то сумел уцелеть. Сейчас я там с матушкой живу. А вот другим как?
– Это хорошо, когда есть куда подругу привести, – улыбнулся Свиридов.
– Есть… Сейчас даже я за красавца сойду. Только приводить сегодня не придется.
– А что так? – удивился Михаил Свиридов, отставив кружку в сторону.
– Сам толком ничего не пойму. Пришли какие-то в гражданском, удостоверения показали, меня и мать выставили, сказали, что на пару дней. А сам я должен на это время жилье подыскать. Миноискателем по дому прошли, не знаю, чего они там выискивали. Вот мы с маманей и ломаем голову, где нам притулиться. Родни-то у нас не осталось – или поубивало, или уехали куда-то. Ладно, придумаем что-нибудь… Свет не без добрых людей. Мы там огородик небольшой держим, картошка хорошо завязалась, огурцы пошли, лучок вот насобирал, чеснок есть. Так что будет чем за постой расплатиться.