Так что генералитет, оставшийся при штабе, обходил избу Иосифа Виссарионовича стороной, опасаясь угодить под его горячую руку.
Сразу после завтрака Иван Серов подошел к Сталину:
– Иосиф Виссарионович, машины готовы.
– Едем обратно в Гжатск?
– Так точно! Там уже дожидается спецпоезд, который повезет вас в Ржев.
Иосиф Виссарионович на этот раз выглядел куда более благодушно: жареный барашек сыграл свою положительную роль.
– А вы куда?
– А я с военного аэродрома отправлюсь на самолете во Ржев, подыщу там для вас жилье и встречу.
– Весьма дельно, – согласился Иосиф Виссарионович.
Поднявшись, Главнокомандующий вышел из избы и направился к «Паккарду», спрятавшемуся в тени большого клена.
Марчуку повезло: едва он вышел из леса, как на проселочной дороге зашумела, задребезжала разболтанная трехтонка. С поломанными бортами, помятой кабиной и с лобовым стеклом, простреленным в нескольких местах, грузовик казался инвалидом войны, продолжавшим бодриться и в меру сил помогать фронту. Если уж не стоять на передовой, то хотя бы подносить снаряды. Казалось, что через какую-то сотню метров трехтонка подустанет, зайдется в хроническом кашле и остановится где-нибудь на пустыре. Но нет, шофер лихо рулил, с нешуточным азартом преодолевал колдобины и буераки и был готов без капитального ремонта докатить до Берлина.
Водитель, лихой и словоохотливый малый, за полтора часа выматывающей душу езды, успел рассказать о себе и о своих родственниках до седьмого колена. Похвастался, что его в поселке ждет «дивчина всем на загляденье» и после войны нарожает ему с десяток ребятишек. В общем-то, он был славным малым, убивать его было жаль. Если его и достанет пуля, так только не сейчас. Уж если надумал настрогать пацанят, так пусть так оно и случится.
Щедро расплатившись с водителем, Марчук сказал:
– Купишь на эти деньги свадебный подарок жене.
Водитель, видно сроду не видавший таких больших денег, вдруг заволновался, а потом проговорил:
– Подарок дорогой будет, на мое жалованье такого не купишь.
– Скажешь, что случайно подвез одного старшего лейтенанта, а ему деньги некуда было девать.
Захлопнув дверцу, потопал в сторону вокзала, оставив озадаченного водителя на дороге. Бедолага даже не заподозрил, что находился всего-то на волосок от гибели.
Марчук отошел подальше от дороги, прошел в разрушенный дом и, спрятавшись ото всех за поломанным забором, сбросил с плеч вещмешок. Вряд ли его кто-нибудь здесь разыскивает, расставался он с Гжатском с такой помпой, что об этом даже привыкшие к артиллерийским обстрелам горожане будут помнить еще долго. Но все-таки стоит поберечься. Внимательно осмотрелся – за ним никто не наблюдал, – вокруг только разбитые строения. Война прошла по городу крепко – не уцелело ни одного здания. Затем снял с себя гимнастерку, отстегнул погоны старшего лейтенанта и, сложив их вместе, зашвырнул далеко в развалины. Затем развязал вещмешок, достал из него погоны капитана и закрепил на плечах. После чего вновь надел гимнастерку. Подобный случай был предусмотрен, еще в абвере, были подготовлены соответствующие документы и, судя по заверениям, абсолютно надежные. Достав старый военный билет, продовольственные аттестаты, справку из госпиталя, направление в военную часть, он порвал их на мелкие кусочки и, сложив в небольшую кучку, чиркнул зажигалкой. Огонь охотно поедал угощение, пуская в безоблачное небо серые струйки дыма. Когда от документов остался лишь пепел, Федор Марчук вытащил из вещевого мешка новый военный билет на имя Гундарева Павла Петровича и аккуратно уложил его в нагрудный карман гимнастерки. Что ж, на этом месте закончился старший лейтенант Свиридов Михаил Степанович. Каким он был, знает только бог, а может быть, и дьявол. Вот пусть они и рассудят. Не тот случай, чтобы грустить о прошлом и о всех тех, кто там остался. Каждый из них знал, на что шел, а риск – составляющая их службы.
Теперь у него другое имя, за которым пряталась совершенно иная жизнь, что совершенно не отменяет полученного задания.
Не сумев преодолеть соблазна, Федор Марчук зашагал по улице Строительней. На месте семнадцатого дома теперь стоял обугленный остов, в центре которого торчала каменная обожженная печь. Если бы в доме находился Сталин, то у него не было ни одного шанса выбраться из комнат живым.
В руинах ковырялся тот самый безрукий сержант, которого они с Храповым повстречали в пивной. Рядом с ним, охая и причитая, растаскивала груды почерневших досок немолодая женщина, очевидно, его мать. Теперь им придется подыскивать себе другое жилье. Нужно было им крепко подумать, прежде чем брать Сталина на постой.
Протопав улицу от начала до конца, Марчук повернул к вокзалу.
Сталину как-то нужно будет выбираться из Юхнова. Подходящих аэродромов дальнего действия поблизости не наблюдаются. Вот разве что «У-2», но на нем он полетит вряд ли. Значит, вернется на вокзал, на который прибыл.
Железнодорожный вокзал состоял из длинного одноэтажного каменного здания, вдоль которого тянулась узкая железобетонная полоска, служившая, по всей видимости, перроном. Подле нее, укрепляя предположения о возможном возвращении Сталина, прохаживалась усиленная охрана. На дальних путях стояло несколько небольших поездов, в основном товарняки, среди которых два порожняка, еще была и санлетучка, подле которых деловито работали смазчики. На первом пути застыл старый пассажирский поезд с древним паровозом; в прицепе один мягкий вагон, две теплушки, вагоны с песком и дровами; еще две платформы, на которых были встроены зенитные установки. Но такие предостережения излишни: вряд ли кто-нибудь из бомбардировщиков позарится на жалкую развалюху.
Жизнь на станции с каждым пробитым часом приближалась к точке кипения. На запасных путях под задорные крики: «Давай!» – путейцы составляли товарный эшелон. У одного из сцепщиков работа отчего-то не заладилась, и он, негромко матерясь, продолжал закреплять между собой вагоны. Тотчас организовался технический осмотр ходовой части, мастера, вооружившись молоточками, проходили состав и, стуча по звонкому железу, вслушивались в музыку колес. На соседних путях шло переформирование проходящих эшелонов, и составители поездов ловко отцепляли нужные вагоны, и локомотив, пыхтя, отвозил их на задний путь, где шло спешное формирование.
Марчук подошел к вокзалу, точнее, к тому, что от него осталось, и тотчас услышал оклик:
– Товарищ капитан!
Повернувшись, увидел, что прямо к нему направляются два человека в железнодорожной форме. Приостановившись, Федор с удивлением посмотрел на служащих.
– Вы мне?
– Вам, товарищ, – сказал один из них с рябым лицом. – Покажите ваши документы.
– А по какому праву? – удивился Марчук. – Что-то не могу припомнить, чтобы железнодорожники проверяли документы на улице. Для этого транспортная милиция есть.
– Старшина Завируха, начальник патруля линейной комендатуры, – представился рябой. – Вам еще что-то разъяснить о наших правах?
– Не нужно, – буркнул Марчук. – Так чего же вы мне голову морочите? Маскарад этот с железнодорожной формой… От кого-то скрываетесь, что ли? – вытащив из кармана военный билет, протянул его старшине.
Рябой внимательно пролистал военный билет, подолгу вчитывался в записи, явно что-то выискивая (Марчук оставался непроницаем, военный билет был самый настоящий, а потому все тайные знаки должны присутствовать).
Удостоверившись в подлинности документа, спросил, продолжая держать его в руках:
– И что вы здесь делаете?
– Направляюсь в свою часть, – спокойно сообщил Марчук, осознавая, что это самая тонкая часть его «железобетонной легенды». При надлежащей проверке она может не выдержать испытания. Но у патруля просто нет времени выяснять все детально. – С переформирования отправили в отдел охраны дивизионного отдела СМЕРШ.
– Держите. – Рябой вернул Марчуку документы. – Сейчас все вокзалы это режимные объекты. Все мы должны соблюдать бдительность.
– Я все понимаю, товарищи, – серьезно отвечал Марчук, застегивая карман гимнастерки с документами.
– И держитесь подальше от того состава, – показал он на дремучий эшелон, – если не хотите влипнуть в неприятную историю.
– Понял, товарищи, – благодарно отвечал Марчук. – Спасибо, что предупредили.
Патруль ушел, растворившись в массе железнодорожников, коих в этот час прибыло немало.
Светиться на станции далее не стоило. Опасно! Следовало уходить. Все сомнения отпали: если Сталин надумает уезжать, то выберет именно этот неприметный состав со старым дореволюционным паровозом. Теперь вполне объяснимы бронированные платформы с зенитными установками.
Марчук сошел с перрона и направился вдоль путей. Протопав метров двести, остановился у разрушенной сторожки, подле которой высокий железнодорожник убирал с путей кирпичные обломки.
– Послушай, земляк, – подошел к нему Марчук, – ты не подскажешь, когда пойдет двести четвертый?
Распрямившись, парень охотно сделал перерыв в работе, вытащив пачку папирос, отвечал:
– Двести четвертый здесь сроду не ходил. А тебе куда?
– Мне бы до Москвы добраться.
На нем была железнодорожная форма, слегка перепачканная красным каменным сором и цементной пылью. У каждого железнодорожника имелась бронь. Работа для фронта очень нужная, но вот этот успел уже повоевать, о чем свидетельствовала обезображенная левая ладонь с отсутствующими двумя пальцами.
– Понятно, – отвечал железнодорожник и концом зажженной папиросы показал в сторону вокзала: – Разбитую водокачку видишь?
– Так, вижу, – охотно откликнулся Марчук.
– Вот там поезда до Москвы…
Договорить железнодорожник не успел: коротким, но сильным ударом Марчук поддал ему кулаком под самые ребра, заставив переломиться пополам. Парень беспомощно открывал рот, пытаясь наполнить легкие воздухом, но рефлексирующий блуждающий нерв накрепко перекрыл дыхательные пути. Папироса, выпавшая из обезображенной ладони, упала в груду битого кирпича и ярым оком глянула в облака. Марчук с силой сдавил руками горло железнодорожника, приговаривая: