Подняв трубку фронтового телефона, полковник Мишин спросил:
– Что-нибудь по дешифровке последней радиограммы имеется?
– Делаем все возможное, товарищ полковник, – ответил лейтенант связи Леонид Никонов. – Но в этот раз радист вышел на другой волне и поменял шифр. Кое-какую работу мы уже проделали. Уже сейчас могу сказать, что в своей радиограмме они упоминали товарища Сталина.
– Что?! – невольно воскликнул Мишин. – Вы уверены?
– Вне всякого сомнения.
– Когда вы можете расшифровать радиограмму полностью?
– Группы цифр шифрованной радиограммы очень сложные, здесь нужно время, чтобы…
– Ускорьте дешифровку радиоперехватов! – гаркнул полковник.
– Попробуем сделать, товарищ полковник, – ответил начальник радиопеленгаторного пункта. – Но нам нужна помощь лучших дешифровщиков, а они сейчас заняты другой работой.
– Что вам для этого нужно?
– Нам нужен приказ начальника военной контрразведки фронта о подключении дешифровщиков к нашей работе.
– Считайте, что вы его уже получили. У вас еще что-нибудь есть?
– Нет.
– Тогда немедленно приступайте!
– Понял.
Закончив разговор, полковник Мишин поднял трубку ВЧ-связи.
– Соедините меня с Зелениным.
– Слушаю вас, – раздался командный голос начальника контрразведки Западного фронта.
– Товарищ генерал-майор, перехвачена немецкая радиограмма…
– Та-ак, что в ней?
– Полной расшифровки нет, но в ней упоминается товарищ Сталин. Нам нужны сильные дешифровщики, чтобы довести дела до конца, но они сейчас заняты другой работой.
– Кто именно занимается дешифровкой?
– Лейтенант Никонов.
– Хорошо, я вас понял. Сейчас же отдам приказ о переводе дешифровщиков в группу Никонова. Держите меня в курсе. – Генерал-майор положил трубку.
Разгладив листок бумаги, Тимофей макнул перо в чернильницу и принялся дописывать письмо. Концовка отчего-то не заладилась. Писать о личном не хотелось, каждое из отправленных писем будет перечитано цензурой, а на треугольнике будет поставлена соответствующая печать о прочтении. С одной стороны, такое распоряжение было оправданно – любой из бойцов мог случайно проговориться в письме о предстоящем наступлении или о том, чего гражданским лицам знать было не положено. Но с другой стороны, очень не хотелось, чтобы кто-то перечитывал сокровенное, адресованное любимой женщине. А потому слова получались суховатыми и такими же казенными, какие бывают только на бланке квитанции.
Прозвеневший звонок заставил отложить ручку в сторону. Подняв трубку, Тимофей Романцев привычно представился.
– Вот что, Романцев, езжай немедленно в Мелихово, там отмечен выход передатчика в эфир, разберись, в чем там дело!
– Товарищ полковник, сейчас я занимаюсь делом убитых диверсантов, одному из них удалось скрыться и нужно…
– Послушай, старший лейтенант, я много чем занимаюсь, а однако не прошу у начальства поблажки, когда оно меня нагружает чем-то еще! Так что взял ноги в руки и поскакал! Потом доложишь о выполнении задания!
Связь оборвалась. Тимофей Романцев медленно положил трубку.
После разговора с полковником Мишиным у Тимофея Романцева остался неприятный осадок. Мог бы как-то и поласковее поговорить, сейчас все на нервах, не только он.
Тимофей Романцев выехал в Мелихово на грузовике вместе с отделением автоматчиков контрразведки. Оказалось, что это была совсем крохотная станция, где было три железнодорожных пути, стиснутые с обоих сторон густым лесом. В ней не было ничего примечательного или запоминающегося. Такая же, как и сотни других. На перроне, где могут уместиться всего-то несколько человек, стояла небольшая будка стрелочника.
Постучавшись, Тимофей вошел в будку, где за столом, поглядывая через маленькое окошко на лес, сидел пожилой мужчина, почти старик, и из железной кружки попивал чаек.
Представившись, Романцев спросил:
– Вы дежурный смены?
– Что-то вроде того… И дежурный, и мастер, и стрелочник. Молодежь-то здесь не держится.
– А как вас звать?
– Никанор Данилович Мальцев.
– Вы можете сказать, какой поезд прошел здесь три часа назад?
Старик усмехнулся:
– Задали вы задачку. Это раньше я вам мог сказать с точностью до минуты, какой поезд проходил. А сейчас просто так и не ответишь. Расписание едва ли не каждый день меняется. Да и нет никакого расписания. – Посмотрев в журнал, отвечал: – Сначала две санлетучки прошли, а потом за ними порожняк проскочил. Вот здесь так и написано… Тринадцать ноль пять… Остановился на десять минут. Поездная бригада поменялась. Потом он дальше пошел.
– А кто здесь работал в прошлую смену?..
– Кузьмич работал… Игнат Кузьмич Селиверстов.
– Что это за человек?
– А чего о нем сказать? Обыкновенный, как и все мы.
– Никаких странностей за ним не замечали?
– Ты мне, мил человек, вот что скажи, а у кого сейчас странностей нет? Все-таки сейчас война, кругом сплошное горе! Людям не до улыбок. Каждый по-своему свою беду переживает. Кто-то в себе все носит, а кому-то сил на это не хватает, вот отсюда и странности.
– А вы мудрец.
Старик печально вздохнул и ответил:
– Поживи с мое, тогда тоже мудрым станешь. Хотя одну странность за ним подмечу, в лес он любит ходить. Вроде бы и не рыбак и не охотник. Грибы и ягоды тоже не собирает. И вот ты скажи мне, мил человек, что он там делает?
– Вы его в лесу сами видели или кто-то сказал?
– Сам видел, чего мне о других говорить… Иной раз пойдешь за грибами, а он впереди маячит.
– А вы еще и наблюдательны. А вчера он что делал?
– Вчера у него как раз после ночного дежурства отдых был. Но мужик-то он непоседливый, его все чего-то беспокоит. А встретил я его на Красных буграх с мешком за спиной, – махнул он рукой в сторону соседней станции. – Я ему еще тогда сказал, чего ты по лесу-то шатаешься? А он мне отвечал, что дело у него срочное есть. Спрашиваю, что за дело-то? А он мне и говорит: «Агрегат нужно починить». Я еще тогда удивился, что у него за агрегат такой. Он ведь никогда ни с каким агрегатами дело не имел. Тут мне совсем интересно стало, что за агрегат, спрашиваю. А он отвечает, что от трактора, свояк просил починить. Хотя свояка у него отродясь не было. Да и не общается он ни с кем особо, нелюдимый он.
– А вы случайно не заметили, может, к нему кто-то заходил накануне? Или он разговаривал с кем-нибудь?
– Во время пересменки к нему какой-то майор-железнодорожник подходил. Они немного поговорили, и он ушел.
– Как выглядел этот майор?
– Да такой же, как и ты. Большой! Вот только взгляд у него дурной, тяжелый взгляд.
– А мешок у него был тяжелый? – продолжал допытываться Тимофей.
– Не хочу сказать, что большой, но вот тяжелый – это точно!
– Как выглядел этот агрегат через мешок?
– Что это был за агрегат, сказать не могу, но уж больно на ящик он был похож.
– А где сейчас может быть этот Кузьмич?
– У себя дома, наверное. Отдыхает. Где же ему еще быть?
– А дом его не покажете?
– Ох, нелегкая вас принесла, – в досаде покачал головой старик. – Вы думаете, что я вот так могу встать со своего места и куда-то потопать, чтобы вас уважить? Да с меня потом три шкуры снимут! И даже на мою старость не посмотрят! У нас хоть и не боевой пост, а дело серьезное. А вдруг где рельс лопнет, тогда что? Кто за это будет отвечать? Никанор Данилович! – Расценив молчание Тимофея в свою пользу, добавил многозначительно: – Вот и я о том же… А домишко его недалеко отсюда будет. В небольшой деревушке. Пройдете по «чугунке» метров триста, а там через поле небольшая тропа вниз идет. Вот у речки домик стоит с большим огородом. Вот это и будет хозяйство Кузьмича.
Поблагодарив, Тимофей Романцев вместе с автоматчиками заторопился по железной дороге.
Деревушка оказалась именно в том месте, где и указывал старик. На недавнюю линию боевого соприкосновения указывали еще не заросшие травой окопы, где стояли два подбитых танка. Один – немецкий, а другой – советский. Теперь им нечего было делить, стояли рядышком на взрыхленной снарядами земле, как два старинных приятеля, у которых было немало общего и которым было о чем поговорить и что повспоминать. Немецкие и советские окопы, тесня нейтральную полосу, близко подступали друг к другу, так что солдаты вражеских армий слышали удары ложек о котелки во время обеда своих противников.
По всему полю были разбросаны расщепленные от блиндажей бревна, будто бы мачты кораблей, выброшенных штормом на берег. На пригорке подле самого хутора паслась лошадь, усиленно разгоняя длинным лохматым хвостом одолевавший ее гнус. Мальчуган лет пяти усердно гонял в огороде козу, покушавшуюся на разросшуюся у плетней капусту. Стояла великолепная тишина, которую едва нарушали отдаленные отголоски эшелонов, проезжавших по железной дороге.
Совсем довоенная идиллия.
И все-таки такая тишина показалась Тимофею Романцеву зловещей. Остановившись у кромки поля, он сказал бойцам:
– Делимся на две группы. Ты, старшина, возьмешь четверых и пойдешь по дороге. Зайдешь через вход. А я с этими бойцами, – показал он на оставшихся троих, – пойду огородами. Попробуем пройти в дом с другой стороны. Постараемся взять его живым. Хотя что-то мне подсказывает, дядька он непростой.
Не скрываясь, на глазах у всей деревни, старшина Захарчук вместе с четверкой бойцов запылили по дороге, выжженной ветром.
Прячась за кустами разросшейся вишни, Тимофей Романцев с автоматчиками заторопился к дому. Во дворе усиленно затявкала собака, предупреждая хозяина о приближении гостей. Раздался сдержанный стук в дверь, и старшина простуженным голосом сообщил:
– Хозяин, открывай! Разговор есть.
Собака продолжала хрипло надрываться, гремя цепью, как вдруг неожиданно в ответ прозвучали три выстрела, заставив старшину крепко матюгнуться.
– За мной! – скомандовал Романцев.
Увидел в окнах мелькнувшую тень и, отрезая путь к отступлению, перескочил через плетень, подмяв под себя кусты малины, и устремился во внутреннюю дверь. Висок обожгла пролетевшая пуля, и Тимофей, невольно пригнувшись, дважды пальнул в ответ.