Распахнув дверцу «Виллиса», старшина сел в кресло рядом со старшим лейтенантом.
– Какой колючий попался, я ему говорю, предписание из штаба пришло, забрать его нужно, а он мне говорит: «Устав забыли, старшина? Как положено к старшему по званию обращаться?»
– Ладно, оставь подробности, едем в другую деревушку, она километрах в трех отсюда будет. И чего они в одной деревне не расквартировались? Места, что ли, не хватило на всех? Заводи машину!
«Виллис» тронулся и, избегая раскатанных мест, заторопился из деревни.
– Вот он! – неожиданно встрепенулся старик.
– Где? – удивленно переспросил Тимофей Романцев, посматривая по сторонам. Вокруг не было никакого офицера. Два старика, сидящие на лавочке подле дома, да мужчина, в стареньких портах, топающий по полю.
– Вон тот! – едва не закричал старик. – По тропе топает!
– В гражданском? – удивился Тимофей Романцев.
– Он самый!
По узкой тропочке, протоптанной косарями, в сторону леса торопливым шагом направлялся мужчина; одет он был в широкие полосатые штаны и в темный, несмотря на августовскую жару, пиджак. Голову от жары прикрывала кепка с козырьком, длинные ноги были обуты в стоптанные ботинки; за плечами вещмешок. На вид ладный, без каких бы то ни было изъянов – такому только пулемет на передовой таскать да с матерным ором бросаться на вражеский бруствер. Повстречать столь ладного человека в гражданской одежде во время войны большая редкость. Пожалуй, что в этом и заключалась самая большая странность.
А еще спина. Не такая, что бывает у мужиков, натруженных крестьянским трудом, работающих на пашне, а у молодцев, большую половину жизни прошагавших по плацу.
– Давай к нему! – скомандовал Романцев.
– Понял, – отозвался водитель и, нажав на педаль газа, устремился по полю.
Диверсант не мог не слышать звука приближающейся машины, но продолжал шагать уверенно, рассыпая тяжелыми ботинками в крошку спекшиеся на дороге комки грязи. Через полсотни метров начиналась небольшая низина, коридором уходившая к лесу. Опустившись на несколько метров, он не будет виден, а там может извлечь пару гранат и принять встречный бой.
– Останови, – сказал Тимофей Романцев. Едва дождавшись, когда водитель притормозит, выскочил из машины, за ним, столь же поспешно, выпрыгнул старшина.
Грузовик, поотставший на добрую сотню метров, оберегая ходовую, дисциплинированно объезжал глубокие ямы; сбавлял скорость перед колдобинами. В кузове горста бойцов, матерясь и проклиная водителя, глотала дорожную пыль и подлетала на неровностях. Грузовик швыряло и подбрасывало по неезженому полю, будто бы крохотный кораблик в девятибалльный шторм.
Романцев скорым шагом, едва ли не срываясь на бег, устремился наперерез.
– Гражданин, постойте! – крикнул Романцев.
Человек в кепке продолжал движение, придерживая левой рукой вещмешок; правая – свободно болталась вдоль тела. Теперь все внимание было направлено именно на нее, при должной сноровке пистолет из кармана можно извлечь в доли секунды. Предупредительно положив ладонь на кобуру, Тимофей Романцев прокричал:
– Стоять!
Мужчина остановился и недоуменно посмотрел на подошедшего Романцева.
– Вы это мне?
– Вам… Предъявите документы.
– Пожалуйста, – охотно проговорил задержанный и сунул правую ладонь во внутренний карман пиджака.
Хлестким и сильным ударом в челюсть Романцев сбил диверсанта с ног и, еще лежавшего в беспамятстве, скрутил руки за спиной веревкой.
– Ловко это у вас получается, товарищ старший лейтенант, – одобрительно проговорил подошедший старшина. – Сколько раз видел этот ваш трюк, а все не перестаю удивляться.
Сунув руку в карман пиджака, Тимофей выудил «вальтер».
– А что, по-твоему, мне нужно было делать? Лоб, что ли, ему подставлять? – хмуро проговорил Романцев, спрятав в карман пистолет. Ага, а тут что?.. Паспорт… – Раскрыв, прочитал: – На имя Хохлова Петра Васильевича. И справка по ранению имеется, все предусмотрел, гад!
– Тяжелая у вас рука, товарищ старший лейтенант.
– Это только на пользу дела. – Постучав легонько диверсанта по щекам, проговорил: – Поднимайся давай! Чего разлегся? Еще простудишься! – Диверсант открыл глаза. – Вот и славно. Очухался, приятель…
– Что вам от меня надо? – глухо произнес диверсант.
– У меня для тебя скверные новости, Петр Васильевич, ты попал в железные лапы военной контрразведки СМЕРШ.
– Это какое-то недоразумение, – попытался освободить тот руки.
– Не дергайся… Завязано крепко… Обо все этом ты нам подробно расскажешь. Уверяю тебя, в нашем лице ты найдешь благодарных слушателей. – Подоспели автоматчики. – Давай за шкирку этого кабана и в грузовик, – распорядился старший лейтенант. – Вижу, он не особенно торопится.
Диверсанта подхватили под руки и, ломая его сопротивление чувствительными тычками, поволокли к машине.
Полковник Мишин, попивая горячий чай из жестяной кружки, слушал доклад заместителя. Странное дело, в этой местности совершенно не признавали этого напитка – предпочитали пить квас или компоты. Пили их холодными, почти колодезными, такими, что буквально ломило зубы. Чай в этих местах представлялся едва ли не экзотической редкостью. А потому местные жители поглядывали на полковника, державшего в заскорузлых крепких ладонях едва ли не раскаленную чашку, с откровенным недоумением. Заместитель Мишина пристрастия начальства понимал, потому как сам был завзятый чаевник, но из деликатности отказался от предложенного напитка и лишь иной раз поглядывал на его руки, что любовно, будто бы женщину, поглаживали металлические бока кружки.
– И как там наблюдение?
– Этой ночью ушли двое. Майор Заболотов отправился на ночное дежурство – мы проверили… А вот майор Гнедой пошел куда-то через лес. К сожалению, наблюдатели его потеряли.
– И уже утром заработала рация.
– Так точно! По нашим предположениям – шпион именно он! Я взял на себя ответственность и задержал его. Сейчас он находится в комендатуре.
– Вы его уже допросили?
– Допросили. Все отрицает.
– Приведи его сюда, я сам с ним потолкую. Эх, хорош чаек! Зря отказался.
Валерий Николаевич отпил еще один раскаленный глоток. Заместителю было известно, что пьет он чай совершенно без сахара – следовало быть настоящим ценителем, чтобы нахваливать застоявшуюся горечь.
– Только он того… в ссадинах малость.
– Перестарались, что ли, с задержанием?
– Не хотел идти, упирался. Пришлось применить силу. А такой сильный оказался, и это несмотря на худобу.
Через несколько минут два красноармейца из комендантской роты привели худощавого человека в офицерском обмундировании без погон. Судя по его лицу, досталось ему крепко. Перебитый нос распух, левый глаз основательно заплыл, оставив лишь небольшую щелочку для обзора, а правый, здоровый и оттого выглядевший невероятно огромным, посматривал зло.
– Садись, – спокойно сказал полковник, указав на стул.
Майор Гнедой сел.
– Рассказывай, к кому ходил?
– Мне не о чем рассказывать, – произнес задержанный.
– Если не расскажешь, тогда тебя придется расстрелять!
– Расстреливайте, – равнодушно вымолвил Гнедой. – Теперь мне все равно. Но скажу одно: я не диверсант, а железнодорожник, строитель. Отдайте мне команду наладить переправу через реку – и я сделаю! Прикажите проложить железную дорогу через топь – и она будет проложена!
– А ты думаешь, строитель не может быть диверсантом?
– Товарищ полковник, – вошел в кабинет заместитель, – к вам военврач капитан Климова рвется.
– Что значит – рвется? – недоуменно переспросил полковник Мишин.
– Охрана ее не пускает, объясняют, что у вас срочное дело, а она опять за свое: нужно поговорить с полковником Мишиным.
Полковник Мишин невольно пожал плечами. Капитана медицинской службы Надежду Климову он знал без малого год. Замужем за подполковником Мальковым – весьма толковый офицер, служивший в прифронтовой зоне в тыловом обеспечении. Подобная характеристика Надежде никак не подходила, он знал ее как красивую, внимательную и невероятно сдержанную женщину. Что же такого должно было произойти, чтобы она так себя повела?
– Пропустите ее, – распорядился Мишин, на какое-то время потеряв интерес к задержанному.
В кабинет ворвалась встревоженная Климова и, глянув на связанного майора Гнедого, понуро сидевшего на стуле с завязанными руками, бросилась к нему на шею и, не обращая внимания на стоявших рядом мужчин, принялась усыпать его лицо поцелуями.
– Родненький мой, миленький мой, Степанушка, живой! А я уже думала, что не успею. – По щекам молодой женщины текли слезы. – Мне как сказали, что тебя забрали в СМЕРШ, так я сразу сюда. Какое же это счастье видеть тебя живым. Прости меня!
– Надя, не нужно, ну чего ты, люди ведь кругом, – с нежностью в голосе заговорил старший лейтенант.
Вне всякого сомнения, этих двоих красивых людей связывала большая любовь.
– Что здесь происходит, товарищ капитан медицинской службы? – холодным тоном спросил полковник Мишин.
– Это я виновата во всем, меня арестуйте!
– В чем это во всем? Объясните нам толком.
– Я не могу без него… Степан никакой не диверсант. Прошлую ночь Степан провел со мной. – Нахмурившись, полковник Мишин промолчал. Заместитель вышел, как-то неловко быть свидетелем личной драмы. – Не верите? – с некоторым вызовом спросила женщина. – А хотите, я покажу следы от его поцелуев, – и, не дожидаясь согласия, принялась расстегивать ворот гимнастерки.
– Отставить! – громко произнес полковник, строго посмотрев на женщину. – Капитан Климова, держите себя в руках. И приведите себя в порядок… А то за дверьми неизвестно что подумают.
Женщина достала платок, вытерла со щек слезы и, посмотревшись в крохотное зеркальце, попыталась улыбнуться. Получилось кисловато. Ей потребовалась всего-то минута, чтобы превратиться в прежнюю, сильную и волевую женщину, каковой он знал ее прежде.