Кстати, чтоб уж не возвращаться больше к герою: тебе не кажется, что его слишком много? В начале эта монологичность не чувствуется, главы через три-четыре — осознаётся, после середины текста здорово утомляет. Я посоветовала бы разнообразить действие, перебрасывая его от персонажа к персонажу: показать Владислава и его злокачественную трансмутацию глазами охранника, бывшей жены, матери и т. п. Не стоит выкладывать семейные данные одним куском в начале: лучше разбить их на небольшие порции и перемежать действием. И не забывай старый, но всё ещё работающий приём „на самом интересном месте“.
Ну и вот наконец с гробовым вздохом подхожу к самому проблемному органу нашего пациента — к мистической линии. Тут мой диагноз — аплазия: врождённое недоразвитие. Мистической линии, собственно, нет. Её якобы присутствие обозначают два слова: „энергетический вампиризм“. Боюсь, самими словами давно никого не удивить: тема вампиризма, в том числе и энергетического, обсосана уже со всех сторон. Есть в этой сфере произведения действительно выдающиеся, с которыми конкурировать трудно. Естественно, как знакомый с ними читатель, я жажду узреть: как же, по версии нового автора, всё это происходит? Энергетическая вампирша — как она дошла до жизни такой? Были ли у нее природные предпосылки, позволяющие видеть „чёрные дыры“ в мире и в человеке? Практиковала ли она дьявольские культы? Если основа вампиризма научно-фантастическая, то как выглядит (утрирую) машинка для отбирания энергии у других и присовокупления её себе? Что и как именно проделывала вампирша с жертвами? И всё это надо показать! В красках, в действии! А без этого остаётся пародийная „училка-кровопийца“, к которой не испытываешь ни неприязни, ни жалости, ни вообще каких-либо чувств. Для статьи в газете наподобие „Знака судьбы“ (16 тыс. зн.) это было бы туда-сюда. Для романа в 10 а.л. — прискорбно мало.
В общем, мой вывод: двумя-тремя страшными эпизодами тут не отделаешься. Нужна полноценная параллельная линия энергетической вампирши».
Алла поблагодарила за дельные замечания и снова исчезла. А я вернулась к своему Двудомскому.
Загадка звонящего по ночам редактора разъяснилась случайно. Однажды трубку снял Олег и, передавая её мне, предупредил:
— В зюзю пьяный.
Так вот оно что! Сама могла бы догадаться — что я, пьяных не встречала? Просто представление о пьянстве не вязалось в моём уме с имиджем работника крупного издательства… Но если задуматься, почему нет? Постоянно, изо дня в день, из года в год редактировать Двудомского, и ещё Двудомского, и тонны Двудомского, тут не то что запьёшь, а, пожалуй, на психотропные подсядешь! В тот раз я выслушивала редакторские излияния наиболее терпеливо и благосклонно, но он непривычно быстро свернул монолог. И больше не звонил. То ли услышал реплику мужа, то ли сам факт наличия мужского голоса по моему телефону обескуражил его, — во всяком случае, ночные признания в любви к стилю прекратились.
Глава 12Издательские мистерии
Когда роман сочиняется, это такая штуковина, с которой трудно что-либо поделать, кроме как записывать. А вот когда он закончен, делать с ним ничего уже и не нужно, кроме как предложить какому-нибудь издательству. Какому? Своё отпадает: Хоттабыч не возьмёт. Ну просто ясно как день, что не возьмёт: зачем ему ужасы? Правда, мой роман о музыкантах получился не слишком хоррорным: слишком откровенно кивал он в сторону любимых Майринка, Жана Рэ и других авторов, которыми был устлан мой юношеский путь к Искушевичу, Дудину и всей этой эзотерической компашке, которой я по-прежнему была увлечена. Так почему бы не направиться в идейно близкое издательство?
Близкое не только идейно, но и территориально — пять минут ходьбы от моего дома — издательство носило громкое название «Мистериум»… «Спасибо, что не Магнум», — шутка, понятная лишь посвящённым, ну о-о-о-очень посвящённым, которых в основном и привлекал его ассортимент. Помню — и воспоминание это, вырывая из жёсткой реальности литнегритянства, дохнуло теплом, — как Федькин, колыхая необъятным балахоном над не менее необъятными телесами, втаскивает на себе четыре упаковки только что вышедшего романа, представлявшего собой согласно рецензии «скрывающего под маской научно-фантастического романа о путешествии десяти простецов аллегорию учения Алистера Кроули, преломлённую через призму немецкой романтической новеллы». «Мистериум» охотно издавал писателей, у которых эзотерика пересекалась с жанром ужасов — и тех, чьи старомодные хоррор-вымыслы по прошествии столетия обросли эзотерическими ракушками. Не такая уж, кстати, малая была у них популярность: натыкалась я на их обложки цвета красного вина и в крупных книжных магазинах, и в библиотеках, и на полках у добрых знакомых, не принадлежавших к нашей тусовке. Так почему бы не преодолеть эти пять минут ходьбы?
Трясясь всеми поджилками, я набрала номер Василия Мишнёва, главного редактора. Я его уже видела на ижлтэвских сборищах: такой себе загадочный дяденька с бородой. Составила список своих достижений из той области, которая идеологически близкая: печаталась в газете «Завтра», в том разделе, который создал и продвинул Дудин… в альманахе «Алюминиевый век»… Я собралась даже, против обыкновения, козырять именами знакомых, с которыми издательство точно пересекалось, и только обдумывала, стоит ли упоминать Федькина, который был в «Мистериуме» частым гостем, что, конечно, хорошо, но наверняка уже успел засесть там всем в печёнки, так как больше пятнадцати минут его селевой поток сознания выносить трудно, а это не слишком хорошо.
— А, Фотина! — обрадовался мне Мишнёв точно старой знакомой. — Я как раз собирался вам звонить. Федькин дал мне ваш телефон. Вы же специалист по Дракуле, правда?
Э-э. Ну да. По Дракуле. Точнее, по румынской его стороне — по тому валашскому князю, который носил это громкое имя и с которого Стокер списал своего вампира — или не списал, кое-кто утверждает, что ирландец о носителе этого исторического имени не знал почти ничего… Стоп-стоп, меня уже понесло. Ну, вот видите, на эту тему я могу говорить бесконечно. Медицина и дракуловедение — да, это моё, моё до последней косточки.
Так что я охотно согласилась написать статью для академического издания знаменитого романа Стокера. Как же в таком деле не поучаствовать? Да и то, что издать предполагается новый современный перевод, лишённый отсебятины всем знакомого старого, мне понравилось. Может, там уберут наконец ляп, когда граф говорит заезжему англичанину: «Я — магнат»? На самом деле у Стокера он в начале знакомства с Джонатаном Харкером произносит: «I am а Воуаг»; румынское слово boierul — «боярин» — русскому понятно без перевода… Заметьте, я уже завожусь. Я уже завелась как старинная юла, внутри которой скачет лошадка, и моя лошадка берёт всё новые и новые препятствия, и дайте, умоляю, ей поскакать. Я немедленно попросила выслать перевод: аж чесалось поскорее с ним ознакомиться.
С Василием мы встретились в мистериальн… э, нет, мистериумском офисе, размещённом в недрах удивительно молчаливого и на вид даже безлюдного как вампирский замок здания. Беседа наша была приятной и даже напомнила прежние времена… как, неужели они успели стать прежними? Почему я столько времени ни с кем не разговаривала ни о вампирах, ни о древних божествах? Ни о Дракуле, в конце-то концов, который тоже по-своему божество; по крайней мере, образ его включает черты свирепых древних божеств, таких как греческий Аполлон и фракийский Кандаон… Ну вот, опять я завелась. Мысль о том, что надо бы заговорить о своём романе, попискивала, прихлопнутая подсознанием. О романе — потом. Сейчас главное — наладить контакт. Показать, какая я замечательная, умная и ценная для издательства. Тем более, что ради этого всего-то и надо — потрепаться на тему, которая мне самой нравится.
Разойдясь, я даже слегка прошлась по переводу. В целом он, конечно, получился более правильным, но вот Boyar так и остался не у дел: переводчик обошёлся безликим «господин». Я сказала, что это румынское слово означает «боярин», почти как по-русски, ну мы то с румынами фактически родственники…
В это время Василию кто-то позвонил по телефону. Он попросил прощения за то, что приходится отлучаться, и пригласил меня подождать. И если захочется, посмотреть издания в соседней комнате…
Зачем только я заглянула в эту комнату?
Мне предстало поистине жуткое зрелище. Подобное впечатление производил на меня только фрагмент фильма «Секретные материалы», где агент Малдер глубоко под землёй в Антарктиде видит хранилище, полное стеклянных банок с инопланетными зародышами — колоссальную, уходящую ввысь и вширь стену с бесконечным количеством ячеек! Нет, ячеек в этой комнате не было. Были колонны, сложенные из книг. Книги громоздились повсюду: на столах, почти из-под них невидимых, на подоконниках, на шкафах и в шкафах; издания несколькогодовой давности и совсем новые. Раскрыв одну из них наугад, я наткнулась на средневеково-сексуальную картинку: алхимический союз Солнца и Луны. В начале восьмидесятых за одну такую картинку скупили бы целый том с хитрозавёрнутыми рассуждениями о Великом Делании и Гермесе Трисмегисте. Сейчас в качестве его аудитории представлялись то ли студенты-гуманитарии, то ли алхимики, сидящие таинственно где-нибудь в подземельях рядом с библиотекой Ивана Грозного. «Мистериум» издаёт всё это не потому, что надеется продать, а потому, что это — Великое Делание.
Мой роман — быстрый, напряжённый — по сравнению с фундаментальной книжной кладкой, которую никто никогда не раскопает, показался тощим и ничтожным. Нет, не издадут его здесь, дохлый номер, разве что по прошествии ста лет, и то лишь в том случае, если сочтут аллегорией учения Гурджиева или Дудина, или кого-то ещё в этом роде. Тихо-тихо, почти на цыпочках, покинула я местную Антарктиду. Пожалуй, ограничусь статьёй о Дракуле. Брем Стокер — дело верное. Его книга о графе-вампире выдержала чёрт знает сколько изданий на разных языках и выдержит ещё. А остальное…