Знай я чуть больше о нравах и обычаях издательства, не стала бы во дворе топтаться: гендиректор является рано, раньше всех за исключением вахтера, и восемь часов утра — нормальное рабочее время. Но я пребывала в неведении. Как и гендиректор относительно меня. Он пригласил меня присесть и цепко вобрал глазами, задержав взгляд на моей трости. Я прислонила трость к стене рядом со стулом и уставилась на работодателя с большим интересом. По дребезжавшему в телефонной трубке голосу я вообразила его старым, исчезающе-тощим, как чахнущий над златом Кощей; в действительности кожаное гендиректорское кресло занимал лысоватый и седой, но крепкий и даже моложавый мужчина. Длинный хрящеватый нос, глаза темные, неяркие, но пронзительные. Померещилось, что на его аккуратную круглую лысину очень удачно легла бы чёрная ермолка, но, возможно, так действовало его имя.
Гендиректора звали Александр Давидович Берензон.
Между прочим, при взгляде в прошлое мне начинает казаться, что Давидыч (или Хоттабыч, как вскоре мы с Аллой станем его называть между собой) иногда всё-таки надевал ермолку. Я даже вижу потёртый вышитый узор на войлочной черноте… Интересно, настоящее ли это воспоминание или дань литературным штампам, которые вылезают из подвала сознания, чуть только речь заходит о массовой книжной продукции?
Принесённый секретаршей кофе бесполезно остыл. Я к нему не прикоснулась: еле успевала отвечать на вопросы. Какие учебные заведения окончила. Чем раньше занималась. Где печаталась. Что пишу…
— Ужасы? — замахал руками Александр сын Давида, стоило мне честно ответить на последний вопрос. — Нет, ужасы — это тяжело. Читатель хочет отдохнуть, расслабиться… Нет, ужасы мы печатать не будем, — придя в себя после этого тягостного известия, гендиректор вновь сделался скептически-любезен. — А детективы когда-нибудь писать пробовали?
Стряслась со мной как-то раз такая попытка, но детектив после тридцатой примерно страницы перерос в нечто столь неудержимо-мрачно-ирреальное, что я с лёгким сердцем сказала:
— Нет.
— Но согласны писать детективы?
Почему нет? Главное, чтоб не любовные романы! Поручили мне как-то серию статеек об авторах (авторессах) любовных романов для дочернего ответвления газеты «Знак судьбы», долго потом отплеваться не могла: описания типа «он прижался губами к её отвердевшему под шёлковой тканью соску и ощутил в нижней части туловища горячий взмыв страсти», — это же просто какой-то вирус, превращающий нейроны в губчатую массу, после этого, пожалуй, писать своё уже будет невозможно, а после милицейских детективов — ещё туда-сюда…
— Согласна.
— Вам придётся писать по синопсису.
Я тогда понятия не имела, что такое синопсис, но влёгкую заявила:
— Напишу.
— Объём — шестьсот, ну, в крайнем случае, пятьсот пятьдесят тысяч знаков…
— Сделаю.
— Что-то вы на всё соглашаетесь!
«Естественно. Я же к вам сюда не с дуба рухнула. Знала, на что иду».
Эту реплику, как ты догадался, мой проницательный читатель, пришлось отмочить мысленно. Фамильярничанье с работодателем чревато неприятностями. С ним надлежит общаться в рамках своих функций — строго по делу.
Строго по делу я спросила, могу ли уже сегодня подписать контракт. Сказали, что могу, если паспорт с собой (конечно, обижаете, всегда при себе, как сердце в груди). Договор был стандартный, подготовили его быстро. Я листала документ в состоянии, близком к панике. Сумев однако прочесть, что согласно ему я не обязуюсь передать в собственность издательства свою квартиру и миллион долларов в придачу, а, наоборот, издательство и писатель Двудомский лично намереваются мне кое-чего заплатить за текст, права на который я им отдам, подмахнула подпись на полях каждой страницы плюс ещё на отдельных листах.
Впоследствии мне не раз доводилось держать в руках договоры — и на этот роман, и на следующие, — и все они были примерно одинаковы. Автор обязуется в соавторстве с Двудомским Н. Е. (далее Соавтор) создать по заказу Издательства литературное произведение под условным названием… допустим, «Предсмертный выстрел»… объёмом не менее 15 а.л. В случае, если Автор не представил Произведение в соответствии с условиями настоящего договора, он обязан возместить ущерб, нанесённый издательству.
Что касается денег, сумму мне сулили смешную: 3000 (да, три тысячи) рублей. В 2004 году, о котором идет речь, они весили побольше, чем в том, в котором я пишу эту правдивую книгу, но всё-таки… Зато имелось дополнение, согласно которому издательство выплачивало мне гонорар — 1750 долларов США в рублёвом эквиваленте по курсу. И наделяло тремя экземплярами вышедшей книги. Все права на произведение тоже принадлежали издательству. Кто бы сомневался!
Меня проводили в зал, по-зарубежному разделённый полупрозрачными перегородками на офисные отсеки, и пока в одном из них юрист — сердитая девочка со светлым конским хвостом на макушке и командирскими, со множеством подробностей и кнопочек, часами на загорелом запястье — оформляла мой контракт, я читала ещё тёплый, свежевыпеченный в принтере синопсис. Сперва пробовала читать медленно, вдумчиво, как учебник по геометрии, потом страницы, общим числом штук двадцать, начали перелистываться быстрее. Потом ещё быстрее. Потом превратились в кучу-малу, разобрать что-либо в которой не хватало ни сил, ни желания.
Общее впечатление? Никакое. Сюжет, основанный на хищениях произведений искусства, не задевал. Обилие оперативно-розыскных подробностей и милицейских званий создавало впечатление, что меня пригласили на работу в зоопарк с требованием срочно изучить повадки всех экзотических питомцев. Язык синопсиса был далёк от литературы, местами и от орфографии. Ну и что? Это работа. За неё платят деньги.
При чём здесь личный интерес? При чём здесь вдохновение и прочие архитектурные излишества?
Но страница номер восемь — о, эта страница номер восемь! Сначала безразлично перевернув, я снова вернулась к ней. Сквозь неё мельком проступала второстепенная линия: события, происходившие во время Второй мировой войны в пыльном городке на границе трёх государств — в регионе, который мне случалось и посещать, и описывать по собственной инициативе. Восточная Европа, Западная Украина — это ж самое оно, моё! Давние события, вымышленные автором синопсиса, были корявы и нелепы, а поступки героев неправдоподобны с точки зрения общераспространённого здравого смысла, но тем самым импонировали мне, которая всегда предпочитала чистеньким освещённым улицам тривиальной психики закоулки и лабиринты нелинейного бытия.
«А ведь это можно написать… А ведь это хочется написать!»
И вот забрезжила в тумане чужого милицейского мышления точка, вокруг которой начнёт собираться роман: какая-то микроскопическая магнитная зона, притягивающая железные опилки сюжетных подробностей, диалогов, описаний… Ведь каким способом для меня обычно и зарождается роман, повесть, рассказ? Сперва возникает какая-то вроде бы ерунда: обрывок диалога, а кто говорит, не видно. Или внутренний монолог героя, с которым я пока не знакома. Или сценка, в которой происходит нечто странное, и важно понять, что же именно происходит… Вот именно: важно понять! Главное — не сама эта мелочь, а красная нить, которая к ней привязана. А что на другом конце нити? Потяни — узнаешь, насколько крупна добыча.
И в минуту, когда я примирилась с тем, что буду писать не своё и не для себя, подоспел контракт, долженствующий удостоверить, что литературно я отныне не Фотина Морозова, а…
Мгновенное воспоминание. Кафедра патологической анатомии, кабинет, где обычно собираются сотрудники перед началом занятий. На столе в беспорядке кучкуются чашки с почернелыми чайными ложками, надорванный пакетик с печеньем, стопки книг — профессиональных и просто для развлечения, стёклышки с микропрепаратами — выцветшие и потрескавшиеся, как весь кафедральный инвентарь. «Нас утро встречает зарплатой!» — дежурная шутка. Чтобы занять себя в ожидании лаборантки, которая принесёт зарплату, беру забытую кем-то книгу. Это детектив Двудомского. Открываю на середине первой главы, начинаю читать про знаменитого майора Пронюшкина и его сложные взаимоотношения с женой, и спазм перехватывает горло: разве это так уж хорошо написано? Я пишу гораздо лучше! Почему Двудомского печатают, а меня нет? Как бы мне оказаться на его месте?
Сбылась мечта идиотки! Теперь ты — Двудомский.
Кстати, вместе с контрактом мне выдали телефон настоящего живого Двудомского. Звонок за границу стоил денег, но в случае крайней необходимости этим можно было воспользоваться. А еще — телефон майора милиции в отставке Елены Прошиной, консультантки по всем вопросам, связанным с технической и юридической стороной работы главных героев. А еще — телефон Хранителя Информации… Но кто это такой, пускай, читатель, для тебя останется загадкой. А пока небольшое лирическое отступление о том, куда я влезла. А называется это дело «проект».
«Проект» — это бригада незримых авторов, объединённых именем Писателя: заглавная буква здесь — не символ супергениальности, а знак того, что название профессии употреблено как замена фамилии. Почему не один автор, а целая бригада? Ну так, чисто арифметически, несколько литнегров в единицу времени способны написать больше книг, чем один-разъединственный литнегр. А от количества книг, выпущенных под раскрученным именем, зависят доходы издательства. Купив две-три книги Писателя, читатель привыкает к имени и встречает с распростёртыми объятиями всё, что под ним выходит.
Иногда человек, именем которого назван проект, на самом деле не существует; чаще всего существует, правда, ничего не пишет, кроме, в лучшем случае, синопсисов. Всё же и он выполняет свою часть общего задания: ему назначено играть роль себя. Создавать образ, привлекательный для читателей. Писатель обязан быть оснащён биографией, затрагивающей чувствительные струнки большинства, воплощающей определённый человеческий тип и т. п. Оснащён семейными связями, любимым домом, любимым садом-огородом, любимыми домашними животными: чтобы было о чём поговорить с интервьюерами! Можно, конечно, поговорить и о собственном творчестве, но для этой скудной темы довольно половины газетной колонки.