По мере того, как охладевали мои отношения с Хоттабычем и его издательством, ноутбучок мой, словно предчувствуя расставание с работой, ради которой он был куплен, загрустил и начал шалить. Вообще-то это было не в новинку и лечилось живительной оплеу… переустановкой системы с пиратского диска: действие, которое я научилась выполнять одной левой, не напрягаясь. И всё же такие шалости серьёзно тормозили работу. Так что был куплен новый ноутбук, на сей раз честь по чести: лёгкий, современный и подключаемый к интернету: сёрфить по сети с ним — одно удовольствие! Туда переехали все важные документы, в том числе заказные романы с черновиками. Ноут был плоским с бронзово-блестящей, как жужелица, крышкой. Прежний рядом с ним смотрелся чёрным кирпичом. Он зря стоял и занимал место. И было решено отвезти его свекрови, которая смысл и назначение интернета понимать отказывается, а вот читать любит. Ради неё я сгруппировала удобнее документы в папке, где хранились чужие книги. Облагодетельствовала также играми, среди которых был вечный и неистребимый «Тетрис», различные варианты «Линий» со взрывающимися разноцветными шариками, а также «Redneck», повествующий о том, как фермер-алкоголик из американской глубинки пошёл войной на инопланетян. Эта игра выпуска 1997 года, полная грубого юмора и галлюцинативно-прекрасных пейзажей, стояла у меня давно, но я её так и не прошла. И уже не пройду: такие старые игрухи на новые виндузёвые отродья не ставятся. Ещё одна упущенная возможность, ещё одно расставание с несбывшимся, — до чего же я устала вести их подсчёт…
«Redneck'ом» свекровь не увлеклась. А вот скопированные мною книги нашли у неё отклик, которого я тщетно добивалась от её сына. Всё-таки когда у свекрови с невесткой совпадают вкусы, это ценно. А ещё более ценно, что мать моего мужа — читательница отважная, проницательная и изысканная. Читательница из старого времени. А ещё она высказывается иногда чудно, но точно. Так, пожив месяц-другой с ноутбучком, свекровь сказала:
— Она такая милая…
— Кто? — не поняла я.
— Ну, машинка…
— Компьютер?
— Ну да… — таинственно понизив голос. — Я поняла, что это — она…
Надо же, мне никогда не случалось антропоморфизировать технику. Но знаю, что некоторые люди, вне зависимости от пола, спрашивают: «А у тебя компьютер кто, мальчик или девочка?» И слегка обижаются, получив в ответ: «У меня — коробка с железяками». Так что я считала себя человеком совершенно не сентиментальным по этой части. Но сейчас что-то торкнуло. Будто какой-то мой дефект, моя недоработка состояла в том, что я пробыла с машинкой столько времени, фактически присутствовала при зарождении её виртуальной личности, но так и не распознала в ней женщину. Ну что же, пусть свекрови будет подруга.
Подруги хватило ненадолго: меньше чем на год. Олег, навестив мать, сообщил мне, что с ноутбучком что-то происходит: экран уменьшился. Нет, экран остался тот же самый, а вот показываемая на нём область ужалась до размеров едва ли четверти от всей площади. Я попросила привезти машинку (кажется, уже привыкла так называть). Когда привёз, убедилась: да, есть такое дело! Причём, не исчезло оно и после двух традиционных переустановок операционки. Приходилось признать: моему железному коллеге настал полный и окончательный конец. Всё, что на нём было видно, умещалось в крохотный прямоугольничек в правом верхнем углу экрана. Значит, пришло его время… Свидетель моих литнегритянских успехов и терзаний был загнан на Савёловском и, предположительно, стал донором — удостоился посмертного бытия в виде запчастей. Ведь души в виде своих текстов, любимых произведений, игр я его уже лишила, грохнув систему…
На деньги от продажи ноутбука я купила целый пакет конфет «Рот Фронт» — соевых батончиков, которые с самого советского детства люблю больше всяких шоколадных. Придя с Савёлы, мы с мужем устроили поминки по ноутбуку, закусывая чай соевыми батончиками, — самые сладкие поминки из всех, которые я помню. В окно лез настырный закат. Облака кучковались на горизонте.
Чёрт, чёрт, чёрт! Может, если бы я знала, что мой ноутбук — это на самом деле она, я отнеслась бы к ней по-другому? Не сбагрила бы в чужой дом, а дала бы умереть у себя на руках точно кошке — старой, облезлой, со слезящимися глазами, которая для тебя всё равно когдатошний котёнок? Но ведь, в сущности, так и произошло: из чужого дома техника вернулась в родной, чтобы умереть на руках у хозяйки?
Не стоит. Надо быть в самом деле жёстче. Функциональнее. Перестать быть девочкой, которая думает, что если она будет стараться, у неё всё получится, на неё обратят внимание и поймут, какая она замечательная. Хрена с два. Мир жесток. Если ты хорошо стараешься, на тебе удобно ездить, только и всего…
Это можно твердить себе бесконечно. Можно обрасти цинизмом, медицинской профессией и много чем ещё. Но в один прекрасный момент всё равно обнаружишь, что ты всё та же девочка, рыдающая над варежкой из мультфильма. Или над ноутбуком, о котором теперь известно, что он на самом деле был — она.
Глава 32«Режиссёр» стучится в дверь
Будучи занята своими играми с майором Пронюшкиным, я совершенно позабыла об Алле, которая привела меня к этому неуважаемому труду. Создавалось впечатление, что я была гострайтером всегда, что всегда я писала только милицейские романы, и нет от этого спасения, потому что все кругом читают милицейские романы, а значит ничто другое не нужно… Однако моя литнегритянская фея внезапно явилась, чтобы снова изменить мою судьбу — причём во вполне-таки фейном антураже: в облаке снега. Снег был ноябрьский, он мёл за окном, в комнате было серо и уютно, писать очередное изделие о майоре Пронюшкине совершенно не хотелось, хотелось куда-нибудь сходить погулять, развеяться, но хотелось вяло, не хватало сил стащить своё бренное тело с дивана и одеть его по-зимнему… В этих сумеречных декорациях раздалась трель мобильника. Чирикающий голосок, хотя такого ни у кого кроме Аллы нет, я не сразу узнала, настолько он донёсся до меня из другого мира.
— Небольшая работа… Всего несколько страничек… Сутки-двое…
Насколько я поняла, из нескольких эпизодов, из наброска требовалось сделать нечто похожее на сценарий. Наметить основную линию, развить то, что было у автора. Не на большой объём, чуть больший, чем там есть, но чтобы было внятно. Да, набросок она сейчас перешлёт. И да, это не детектив. Это — мистика. О расплате за ошибки прошлого.
— Перезвони мне минут через пятнадцать, — взяла я тайм-аут.
Вообще-то у меня своя работа имеется. Большая. Настоящая. Которую надо делать изо дня в день. А тут сваливается не пойми откуда не пойми что. Не люблю такие произведения без начала и конца, никогда не стала бы участвовать в проекте, где много человек пишут один роман — рехнуться можно от такого! Но, с другой стороны, лёгкая безответственность — спутница пустяковой работы. Почему бы, в самом деле, и не расслабиться на выходных? (Да, точно помню, стояли выходные). И мистика — это ж моё, это ж я одной левой могу, и так давно этого не случалось в моей жизни: написать что-то нравящееся за деньги. Поэтому когда через пятнадцать минут в трубке зачирикало: «Ну так как же?» — я ответила:
— Так и быть, присылай.
Присланное меня не впечатлило: набор штампов, характерных для доморощенной постсоветской мистики. Во времена, когда хоррор в нашей стране ещё только появился, незнакомство с его зарубежными образцами рождало такие шедевры, как «Господин оформитель», теперь же рождает только кустарщину вида «Капустник нашенский псевдогоголевский обнаковенный». Но всё же в присланном имелась понятная идея. И достаточное количество традиционных элементов (кладбище, выходцы с того света и т. п.), которые можно было украсить и расцветить как бог на душу положит. Так что, вникнув в суть дела и уяснив, что на всё про всё у меня меньше суток, я…
Правильно. Пошла прогуляться.
Гулять с сюжетом — это совсем не то, что гулять без сюжета. Более того: слоняние по городу и обдумывание сюжета — вещи, по отдельности могущие быть неприятными, — вместе составляют отличный микс. Выходя из квартиры, я ещё не знала, куда еду, но уже у подъезда тело приняло решение за меня: на Крымский вал в сад скульптур возле нового отделения Третьяковки. Когда я стояла на троллейбусной остановке, в голове на абсолютно белом фоне — фоне зимы и пустоты — вертелись и расходились пазловые кусочки того, что успело усвоиться из двухстраничного документа; но уже возле метро «Парк Культуры» я увидела единственное пока живое, а не бумажное лицо — это была жена главного героя, которую он лишил любимой работы журналиста и усадил дома следить за хозяйством, создавать глянцевый фасад семьи. И при этом был уверен, что «моя дражайшая половина с жиру бесится» — что, по-видимому, совпадало с точкой зрения самого Тока. Из моего возмущения этим сыто-патриархальным отказом понимать, что жену бесит необходимость изображать из себя половинного человека, родилась целая сценка, где супруги выясняют отношения, и жена предъявляет мужу счёт за собственную жизнь, от которой он вынудил её отказаться. А из этой сценки родился и сам супруг — настолько самодовольный от своего богатства и успешности, что все неприятности, которые он должен претерпеть на протяжении сценария, или что там у Аллы намечается, приобретали вид законного возмездия — удачный способ потрепать по холке чувство справедливости у читателя, поскольку истории о мести мироздания, настигающей самодовольного негодяя, всегда будут пользоваться успехом…
Вспоминая этот день, отчётливо вижу снежную отмель возле лужи, в которую я наступила по щиколотку. Мокрый холод в ботинке ощущался так же остро и свежо, как персонажи, которые задвигались, заговорили, зачувствовали. Я ещё не видела сцену откровенного разговора героя с женой, но уже сложился дословно кусочек диалога, от которого как от печки я буду танцевать. От которого можно натанцевать целый фильм… или спектакль… да нет мне дела до того, что там Алла с бывшим Розеткиным планируют, мне есть дело только до моего куска работы, который, чую, после прогулки попрёт как на дрожжах.