Кусок получился! Мною владело счастливое ощущение: «Что хочу, то и ворочу», когда оно появляется, можно позволить себе на листе бумаги или в компьютерном файле что угодно. И я позволила. Я под корень похерила авторские трактовки персонажей и событий, сохранив внешнюю канву. Я родила и развернула на половину объёма два по-настоящему жутеньких эпизода, в тексте не запланированные. Разворачивала бы и дальше, но чувство планки, наработанное в литнегритянстве, сказало: стоп, всё, что требовалось, ты сделала, а дальше — харэ, отсылай работу и требуй гонорар.
Так я и поступила. Причём совершенно не знала, сколько требовать за такую работу, поскольку ничего похожего (всего лишь фрагмент на несколько страничек) раньше делать не приходилось. Однако гонорар (триста долларов) показался маловатым… Примечательное обстоятельство, которое я отметила лишь впоследствии, когда изменить ничего было нельзя: сколько бы ни платил Ток, мне казалось мало. У Хоттабыча я почему-то на размеры гонораров не обижалась и не испытывала желания качать права; а тут — вроде и работы меньше, и денег больше, но осадочек остаётся мерзенький. И Аллины дифирамбы Току действовали как-то в обратную сторону… Что это было? Неужели интуиция? Или нечто другое, на неё похожее, но более дальновидное и повелительное?
Дважды в моей жизни это чувство явно сработало. Первый случай стрясся в институте. На третьем курсе целый декабрь мы ездили на кафедру глазных болезней возле метро Петровско-Разумовская. В утреннем полусне двигаясь по платформе станции, я всегда из двух эскалаторов выбирала тот, который ближе к выходу. И вот в одно прекрасное утро мне почему-то страшно захотелось выбрать другой эскалатор. Никаких рациональных предпосылок, просто ноги несут к тому, который дальше, ну и вот, пусть так будет, ладно, для разнообразия… Когда я была на середине пути к поверхности, соседний эскалатор остановился. И тогда я проснулась окончательно. Я смотрела на чертыхающихся людей, которые в полной зимней оснастке ковыляли по замершим ступеням, и не могла свыкнуться с мыслью, что избежала подобной участи, потому что минуту назад что-то отвратило её.
Второй случай имел место уже в описываемые времена, когда я, побывав в офисе издательства, должна была в тот же день из полученных денег заплатить за квартиру. Отделение Сбербанка возле моего дома было закрыто на ремонт, так что предполагалось сделать это вблизи издательства… Но где? Я там ничего не знала, ни кафе, ни магазинов, ни банков, — полностью неосвоенная территория. И вот — странное дело — выйдя из офиса, я перешла дорогу и двинулась в ту сторону, куда вообще никогда не ходила, откуда-то зная, что скоро наткнусь на отделение Сбербанка. Откуда? Просто знала. Сомневалась: «С чего мне это в голову втемяшилось? А вдруг никакого отделения нет?» — однако шла и шла. Зелёный выщербленный сбербанковский кружочек всё не появлялся и не появлялся. «Ну ладно, — пообещала я себе, — если через два квартала не появится, бросаю эту затею». Сбербанк нарисовался раньше, чем через квартал…
Может быть, это ощущение обделённости, подозрение, что Розеткин со мной играет в нечестную игру, и было третьим припадком этого чувства в моей жизни? Если так, очень жаль, что я его проигнорировала.
Триста долларов были получены, герой-себялюбец выброшен из головы — на ту свалку, где неизбежно оказываются все персонажи заказных произведений. Однако совсем скоро Алла снова объявилась. Неся в клювике (да что ж у меня с ней ассоциации такие птичьи!) информацию, что со сценарием решено пока повременить. Зато поступило предложение сперва сделать из задумки (главным образом, из этих моих листиков) книгу. Полноценный такой роман. Раз уж я так бодро начала этим заниматься, не соглашусь ли продолжить?
Условия обещали самые райские. Гонорар — на тысячу долларов больше того, что я получала при работе на Хоттабыча. Время — хорошо бы уложиться месяца в три, но торопить не станут. Главное, чтобы вещь получилась качественная… Ну, а в этом плане, как известно, можно на меня положиться.
Я обрадовалась… Нет, думайте обо мне что хотите, я в самом деле обрадовалась. На фоне серых как мундирное сукно милицейских будней это же развлечение, это глоток подзабытого вина, это праздник, за который ещё и деньги платят! Что-то, правда, саднило, еле заметно… Но — чего думать, трясти надо — не соглашусь я, согласится кто-то другой. Компания майора Пронюшкина, который в последнее время совсем уж выродился, приучила меня к тому, что приятная работа на дороге не валяется, а если валяется, надо срочно её поднять.
Какое все-таки облегчение — после блуждания по переходам милицейского романа, где ты всегда чего-то не знаешь (каких-то юридических или бизнес-тонкостей, или подробностей среды, относящихся к данному конкретному преступлению), вдруг оказаться в месте, где ты все знаешь и все понимаешь! Восхождение крупного бизнесмена, каковым являлся главный герой, не имело прямого отношения к сюжету и позволяло себя наметить размашистыми штрихами, создающими видимость правдоподобия. Основные черты его характера — пренебрежение окружающими, любовь к роскоши и необременительному сексу, где женщина служит не более чем предметом, но при всем при том вспышки невротического самобичевания — требовали всего лишь знания человеческой натуры. И история в целом получалась очень человеческая, близкая для читателей любого возраста старше подросткового самых разных социальных слоев: о любви и предательстве, о том, что никакие деньги не заменят добрых доверительных отношений с близкими, о том, как грехи родителей ложатся на плечи ни в чем не повинных детей. Как всегда, не обошлось без второстепенных героев, оказавшихся благодаря мне совсем не такими, какими были в синопсисе, а также едва мелькнувших, но очень выразительных персонажей, которых там вовсе не планировалось… Словом, я чувствовала себя в этой работе, как рыба, которую из тесного аквариума переместили в просторный водоём.
То необъяснимое чувство, которое подсказывает: «Ты туда не ходи, ты сюда ходи!» заслонило лицо руками и скромно отступило в сторонку.
Так чего же я хочу? Чего же я, можно спросить, добиваюсь этой книгой? Запрета литнегритянства? Санкций против издательств, применяющих труд литературных рабов? Ни в коем случае! Это затруднит жизнь не издательствам (они-то выкрутятся), а неграм, которые будут вынуждены нервно оглядываться и постоянно трястись. Пожалуй, с ними и договоры заключать перестанут, что увеличит уязвимость труженика чёрного фронта… На фиг, на фиг! Приходится признать: пока спрос рождает предложение, фигура с чёрным лицом будет востребована.
Так давайте выведем её на белый свет!
Назовём проекты проектами. Тех, кто работает в них, перечислим — всех поимённо: заставим на задней обложке каждого романа публиковать список всей команды. А главное, пусть хотя бы не на обложке, а в аннотации упомянут того, кто на самом деле написал эту книгу. Ведь зрители не удивляются, когда в титрах перечисляют: «Автор идеи — такой-то… Автор сценария — такой-то… Режиссёр….» Ёжику ясно, что фильм одним человеком не делается!
Конечно, это развеет розовые иллюзии относительно гениев массового пера, которые дни и ночи напролёт строчат без остановки, насыщая рынок своими произведениями. Но кому от этого станет хуже — неужели читателю? Не верю. Часть читателей сразу брезгливо отсеется, перейдя на действительно авторскую неподдельную прозу, и честного литнегра только порадует этот отсев. А оставшимся станет лучше, потому что они избегнут частой ситуации:
«Первые книги этого автора читала с упоением. А последняя мне попалась — ну чушь полная! С трудом добрела до середины и выбросила. Будто и не он писал…»
Граждане! Покупайте книги только проверенных литнегров, и вы не останетесь разочарованы!
Разумеется, если профессия литературного негра выйдет из тени, заработки уменьшатся: любимое налоговое ведомство бдит. Но, с другой стороны, появится возможность социальной защиты. Создастся почва для объединения, возникновения профсоюзов, которые станут следить за выполнением условий труда. Составлять списки непорядочных работодателей. Помогать с поисками работы, в конце-то концов! А то приходится лично мне после публикации моих мемуаров в Интернете отвечать на письма с просьбами: «Помогите стать литнегром!» Я на самом-то деле не слишком активная. Просто не слишком стеснительная. Ну, не стесняюсь я признать, что занимаюсь такой чёрной работой! Это — работа. Только и всего.
Как говаривала моя прабабушка: «Работать никогда не грех». Это воровать грех.
Глава 33«Он сам это пишет»
Ты ещё не забыл, читатель, как мне хотелось прибавить к собственному серьёзному содержанию отвязную лихость заказных романов? Ну вот, вечно у меня мечты сбываются как-то косо: изначально содержание было не моё. Но изначально, собственно, содержания почти не было, были две странички (гораздо меньше, чем у Двудомского, способного дотошно расписаться на десять-двенадцать), убогие и аляповатые. А вот то, что забрезжило из диалога главного героя с женой, уже тянуло на полноценный роман; зрело там уже семечко, из которого полез ствол, разветвляющийся на ветви, и мне фактически пришлось написать собственный синопсис. Как всегда, я просто знала, что так правильно…
Однажды, когда я призналась старым знакомым в своём литнегритянстве, мне был задан очень странный вопрос:
— А что, ты не можешь написать роман со своим сюжетом?
— Чего ради? — фыркнула я тогда. — Дарить кому-то собственный сюжет?
Но именно это сейчас и происходило. Я искренне, от всего сердца и всего мозга, дарила Андрею Току, с которым так и не познакомилась, свой — да, фактически свой — сюжет. Я машинально отмечала, что стоило бы притормозить, не быть такой безоглядно щедрой; схалтурить, не прописывать так подробно с научной точки зрения способ добычи информации, которым чудаковатый маленький старичок вознаградил главного героя, якобы абсолютно бесплатно… Тщетно: меня уже волокло. Сцена в таинственном доме, куда герой приходит по объявлению в интернете, родилась сама собой: я видела все закоулки этого дома, освещённые коричневатыми лампочками, придававшими крашеным бежевой краской стенам сепийный тон, видела широкую лестницу, где чугунные опоры сделаны в форме турецких огурцов, и понимала, что если начну что-то менять, хотя бы форму опор, то не напишу вообще ничего, роман будет похоронен, и придётся возвращать Алле задаток, а то и платить неустойку. Единственный