Широта русских планов Витовта воплотилась прежде всего в том положении, какое он сумел занять на русском востоке в 90-х годах XIV в., а также в его татарской политике.
Время было тяжелое для Москвы. За Куликовской битвой последовал погром Тохтамыша. Донскому пришлось смириться, принять «лютого посла», собрать «дань великую по всему государству Московскому», выдать хану в заложники сына Василия. Только в 1386 г. удалось княжичу бежать из Орды через Молдавию и литовские земли. Тут он виделся с Витовтом.
К этому времени предание, сохраненное Никоновской летописью, относит его обещание жениться на Софье Витовтовне, — причем тут дело так представлено, что этим Витовт обусловил свое согласие отпустить московского княжича к отцу{38}. Но исполнение этого уговора, как только Василий Дмитриевич стал великим князем московским, и то политическое значение, какое приобрел этот брак в течение первого десятилетия его княжения, показывают, что дело шло о союзе. Острие этого союза могло быть направлено только против татар.
Беглец из Орды, Василий Дмитриевич, видя татарскую силу отброшенной с южной Руси Литвою, легко мог прийти к мысли искать тут опоры против врага, которого не сломило куликовское поражение. К 1390 г., когда Витовт новым союзом с немцами вынудил у Ягайла признание себя правителем Литвы, в столицу орденских владений прибыло московское посольство о сватовстве. Брак был заключен и связал на ряд лет зятя политикой тестя.
Если были у Василия Дмитриевича расчеты на помощь против татар, то они не оправдались. Пока силен был Тохтамыш, его сила давила московскую политику, когда пал Тохтамыш по разгроме Золотой орды Тамерланом в 1395 г., положение уже сильно изменилось и явно выступили опасные для Москвы замыслы Витовта.
В эти-то годы слагается, с другой стороны, своеобразное политическое положение на русском севере: Витовт, князь литовский, правитель Литвы под рукою великого князя литовского, Ягайла, каким он был в это время, развивает энергичную деятельность по расширению своего влияния и прямого владычества в северной Руси, не только не встречая противодействия Москвы, но поддерживая на съездах с московским и тверским князьями, Василием Дмитриевичем и Михаилом Александровичем, свое влияние на них как сильнейшего. Ближайшая цель Витовта — подчинение Смоленска и Новгорода.
В 1395 г. Витовт, воспользовавшись смутами Смоленских Святославичей, явился под Смоленском с войском, «творяся на Темир-Аксака», и, призвав к себе споривших князей как бы на третейский суд, поймал их и послал в землю Литовскую, а в Смоленске посадил своих наместников{39}.
Уцелевший Смоленский Святославич Юрий, который во время этих событий был в Рязани, поднял на Литву Олега рязанского. Но Москва поддержала Витовта.
В том же 1395 г. Василий Дмитриевич с митрополитом Киприяном приехали к нему в Смоленск, и посол московский «отведе» Олега от осажденного им Любутска. Витовт перешел в наступление, пошел к Рязани, попленил землю и «люди изсек», а затем видим «апять его свидание с московским зятем на Коломне, где князь великий воздает ему «честь многу»{40}.
Этим Смоленское дело не кончилось. В Смоленске после поражения Витовта татарами на Ворскле поднялась смута: «инии Витовта хотяху, а инии вотчича, князя Юрия Святославича», и Юрий с помощью Олега рязанского занял Смоленск и удержался в нем, заключив с Витовтом перемирие. Когда же в 1404 г. Витовт опять начал с ним войну, Юрий пошел в Москву искать помощи, но великий князь «не прия его, не хотя измените Витовту». Смоленск без него сдался. Витовт водворил там наместников, а «по князя Юрия посла на взыскание», и тот, боясь выдачи, бежал из Москвы в Новгород{41}.
Сходно взаимное отношение за эти годы Литвы и Москвы в делах новгородских. Еще в 1389 г. удалось Ягайлу установить известное влияние в Новгороде. Новгородцы «прияша в честь» присланного к ним Семена Ольгердовича. Как это понималось в Вильно и Кракове, видно из следующей грамоты этого князя:
«Володислав… король польский… поставил нас опекальником мужем и людем Великого Новгорода, и мы тому королю и Ядвизе, королици королевства Польского и с тыми людми Великого Новагорода, какоже долго держим у нашем опеканью, слюбили есмы и еще сим листом слюбуем, иж хочем при них, при коруне королевства Польского пристати»{42}.
Написанная по шаблону иных княжих обетных грамот, эта грамота обличает своеобразие сложившихся отношений словами «какоже долго держим у нашем опеканью» и не дает основания говорить о каком-либо присоединении Новгорода к великому княжеству Литовскому или короне Польской: договор обусловленный и временный. Этим, вероятно, объясняется та странность, что латинский ее противень совсем не называет Новгорода и поминает лишь о верности Семена Ольгердовича со всеми его землями, владениями и людьми.
В 1392 г. Семен уехал в Литву, и в Новгороде не слыхать о литовской власти. Это время вполне самостоятельной политики новгородцев, стремящихся удержать равновесие своего положения между Литвою и Москвою. А грозные силы надвигались с обеих сторон.
Москва поддерживала свое столичное значение для Новгорода, решительно отстаивая права митрополита на церковный суд, от которого новгородцы пытались отделаться, и пробовала провести в жизнь реальное значение великокняжеской власти своего государя, требуя «черного бора» с волостей новгородских; двинские же владения Новгорода Василий Дмитриевич пытается отнять, и только кровавой борьбой отбились от него новгородцы в 1397 г., продолжая борьбу и позднее.
С другой стороны, Витовт настойчиво лелеял мысль подчинения Новгорода своей великокняжеской власти и между прочим пробует парализовать тактику новгородцев искать в Москве опоры против Литвы и обратно, совместным выступлением с зятем в делах новгородских. С упомянутого Коломенского своего съезда в 1395 г. оба великих князя «прислаша свои послы с одиного к Новугороду и повелеша им разверечи мир с немцы». Это покушение на самостоятельность своей политики новгородцы отвергли характерным ответом:
«нам, господине князь великий Василий Дмитриевич, с тобою свой мир, а с великим князем Витовтом ин, а с немци иный»{43}.
Результатом был разрыв мира с обоими великими князьями. С Василием Дмитриевичем началась упомянутая борьба за Двинскую землю, а Витовт вносит в Салинский свой договор с немцами 1398 г. такое условие: он, Витовт, должен отказаться от всяких притязаний на Псковскую землю и помогать по возможности Ордену в подчинении ее, за то Орден поможет ему в покорении Великого Новгорода, а затем посылает новгородцам «взъметную грамоту»:
«обещались вы мне, чтобы вам за меня няться, а мне бы вам князем великим быти, а мне бы вас боронити, а вы за меня не нялися»{44}.
Общий склад этих событий и отношений навел бы на предположение о тайном соглашении между двумя великими князьями по вопросу о разделе новгородских владений. Но в источниках наших нет подтверждения такому предположению.
Политический кругозор Витовта объемлет все русские земли и отношения. Отношения, установившиеся у него с Москвою и немцами, прочная опора в литовском центре, казалось, развязывают ему руки. В то же время на юге, на Волыни и в Киеве, сидят его наместники, как и на части Подолии. Сознание силы звучит в резком протесте против покушении польской политики, которой выразительницей была больше Ядвига, чем Ягайло. Этот протест мог бы осложнить его польские отношения. Но знаменитый 1399 год принес два события, которые резко изменили все положение: битву у реки Ворсклы и смерть королевы Ядвиги.
Объявление розмирья новгородцам не имело следствием начала военных действий. Внимание Витовта отвлечено в другую сторону, к делам более крупным, к плану, в который, будь он осуществлен, и новгородский вопрос вошел бы как производная частность. Эти планы связаны с низложением в Орде Тохтамыша, потерявшего власть в неудачной попытке сбросить верховную власть Тамерлана. Хан бежал в Рязань, оттуда к Витовту и поселился, по-видимому, в Киеве и под Киевом со своим двором.
Надо заметить, что Витовт вообще продолжает тактику древнерусских земель — увеличивать свои силы в борьбе с восточными врагами, привлекая на службу отряды из их же среды. Выходцев из Орды он селил в разных местах — на юге около Черкас и Канева и по реке Роси, где некогда жили черные клобуки, на Волыни около Острога. Уходили жертвы внутренних смут в Орде, и кипчаки не раз требовали их выдачи и мстили набегами на южную Русь, особенно если выходцы были лица более значительные.
Такое орудие внутренних смут в Орде, как Тохтамыш, в руках Витовта не могло не бес покоить нового хана. Набеги ордынцев побудили Витовта сосредоточить внимание на юге. Летом 1398 г. он совершил поход в степи и вывел несколько тысяч татар, расселив их частью на юге, частью на Литве, в Виленском округе. В интересной работе Ляскоронского «Русские походы в степи в удельно-вечевое время и поход князя Витовта на татар в 1399 г». (1907 г.) устанавливается тождество путей, какими совершал свои походы Витовт, с теми, какие известны по половецким походам князей киевских. И действительно, можно сказать с Ляскоронским: «Витовтовы походы — это органическое наследие предыдущей жизни русской земли». Оживилась политическая жизнь на юге, ожила и борьба со степью.