Приписывая Сигизмунду Кейстутовичу политику чуть не в духе Грозного, летописец сравнивает его с Антиохом, Иродом и предком его Тройденом, называя его «окаянником». Замыслы его шли будто так далеко, что думал он «весь рожай шляхетский погубити и кровь их разлити, а поднести рожай хлопский, псю кровь». Опалы постигли Юрия Лигвеновича и Олелька Владимировича с сыновьями (Семеном и Михаилом).
Наконец, летописец приписывает Сигизмунду такой адский умысел: созвать общий сейм княжат и панят и всякой шляхты, чтобы всех их вырезать. Уже разосланы были призывные листы, но воеводы виленский и трокский, Довгирд и Лелюша, узнав, в чем дело, призвали к себе князя Чарторыйского и втроем решили «князя Сигизмунда о смерть приправити», а Вильно и Троки передать Свидригайлу{98}. Исполнителями заговора являются князь Александр Чарторыйский, удельный князь с Волыни из земли Луцкой, «ritus et generis ruthenici»[82], no свидетельству Длугоша, и Скобейко киянин. Сигизмунд был убит в вербную неделю 1440 г. Это явно дело партии Свидригайла среди литовских панов и русского княжья. К нему уезжают братья Чарторыйского (сам же князь Александр уехал в Москву и был в Пскове наместником).
Все эти данные рисуют положение Свидригайла как вождя русских княжат и панят, причем сторонники у него были и среди панов литовских, видимо, тех, кто подобно Довгирду, бывшему наместнику на Подолии, составляли партию противников инкорпорации литовско-русских земель в состав Польского королевства.
Что касается Сигизмунда, то его выдвинула партия, более подчинившаяся польскому влиянию, более дорожившая унией. С его провозглашением на великокняжеский престол связаны два важных акта 1432 г. Первый подтверждал унию с признанием за Ягайлом верховной великокняжеской власти на Литве и обязательством не принимать королевской короны без воли королевской.
Подольскую землю Сигизмунд уступал короне Польской «со всеми городами, замками и областями» от имени своего и своих преемников, уступал и спорные пограничные волынские волости. Волынь он сохранял пожизненно, а по его смерти все великое княжество со всеми землями должно было перейти к королю и короне Польской; «duces magni per utramque partem pro tempore eligendi[83] — так называет грамота Сигизмунда возможных его преемников, отчетливо устраняя вотчинную наследственность, которая, напротив, подчеркнута по отношению к Ягайле. Он дает Сигизмунду, принимая его «in partem solicitudinis suae», «magnum ducatum terrarum suarum Lithvaniae et Russiae, ceterorumque dominiorum ducatus predicti et sua bona paterna, videlicet Vilnam et alia bona ad ipsius patrimonium spectantia — de manu sua»[84].
Характерно особое упоминание о Волыни с обязательством для Сигизмунда давать ее в державу не иначе, как обязав наместника присягой и присяжной грамотой: «Quod… pro nobis fideliter tenebit et post decessum nostrum, nulli… nisi praefato fratri nostro, domino regi ac filiis suis, vel coronae Regni Poloniae, assignabit»[85]. И тут судьба Вильно отделяется от судьбы остальных составных частей Литовско-Русского государства, хотя и определяется почти вполне аналогично.
Так была заново подтверждена уния. Но нет уже речи об инкорпорации. Идея унии выступает чище и рельефнее.
Другой акт того же 1432 г. рассматривается часто как акт чрезвычайной важности, которым русские князья, паны и бояре уравнивались в правах с католиками-литовцами. С этим привилеем связан целый ряд странностей. Во-первых, выдают его не король Ягайло и не великий князь Сигизмунд, а польские послы, отправленные для заключения нового акта унии. Подтверждения его со стороны Ягайла нет. Впрочем, это само по себе не так еще важно, так как через 1 1/2 года Сигизмунд, в 1434 г., выдал от себя привилей, повторивший содержание акта 1432 г. Но в чем его содержание?
Привилей как бы разъясняет старые тексты, коими князьям, шляхте и боярам литовским даны права и привилегии, подобные тем, какими пользовались поляки, в том смысле, что они распространяются и на русских князей, бояр и шляхту русскую, которая, «как казалось», была до того исключена из этих преимуществ. Но речь идет о частно-правовых преимуществах, а не о том основном праве, которое всего больше имело значения, — о праве на занятие должностей.
Отношение Любавского к оценке этих актов двойственно. С одной стороны, само возвышение Сигизмунда он объясняет как реакцию литовского панства, которому возвышение русского княжья и русских панов стало угрожать потерею господствующего положения.
С другой стороны, привилей 1432 г. он считает актом, который устранил различие между литвинами и русскими по отношению к занятию должностей, «хотя, — говорит он, — в привилее прямо не указывалось на это, но это разумелось само собой, так как ведь сказано, что principes, nobiles et bojares Ruthenorum будут впредь пользоваться теми самыми правами, какими пользуются principes, nobiles et bojares Lithvaniae. Ho ведь эти права перечислены все, кроме права на должности, а чтобы столь важное право «разумелось само собой», допустить никак нельзя»{99}.
Ведь привилей говорил о литвинах и русских потому? что Городельский привилей говорил о гражданских правах баронов, нобилей и бояр terrarum nostrarum Litwaniae[86], разъясняя, что этого не надо понимать только относительно литовцев, Но он вовсе не касается того правила, что должности и участие в раде доступны только «fidei catholicae cultoribus»[87].
Нет никакого основания говорить об отмене этого ограничения в 1432 или 1434 г., но этим выводом вопрос не исчерпан, так как необходимо подчеркнуть, что дело идет о высших должностях в пределах собственно великого княжества Литовского. Такое понимание господствует в позднейшее время. Мне уже приходилось ссылаться на записку о составе рады XVI в. Тут читаем, что сенат великого князя, допускаемый к consilia secretiora[88], состоит из епископа, воеводы и каштеляна виленских и воеводы и каштеляна трокских. И к этим должностям, замечает неизвестный автор, не допускаются русские схизматики. В расширенной раде находим воевод новгородского, киевского, витебского, полоцкого, подляшского — они excluduntur a secretioribus consiliis[89].
Относительно этих должностей помянутая оговорка не повторена: она определенно отнесена только к первым четырем. Вообще по поводу грамоты 1432 г. Довнар-Запольский замечает, что «географическое ее распространение неясно». Она не дает повода говорить о рецепции польского права в русских землях, которые и далее жили по-своему{100}. Важнее вопрос о праве на должности.
Действительно, когда в 1522 г. князь Константин Острожский был назначен на воеводство Трокское, это вызвало целую бурю со стороны литовских панов с Гаштольдом во главе, так как такое назначение они признавали незаконным. Но на наместничествах в землях-аннексах и в раде господарской встречаем русских, православных людей (Александр Нос, Семен Вельский). Трудно было бы обосновать их право на это текстами общеземских привилеев: им подобная практика противоречит, но практика налицо, и ее возникновение историки, естественно, ставят в связь с подъемом русских общественных сил в эпоху Свидригайла.
Вокруг него сплотились русские земли под руководством своих княжат и панят, выступили как сила, с которой пришлось считаться. Правда, и сплоченность этих сил и их значительность оказались невелики. Преследуя свои цели, руководящие общественные силы отдельных земель ведут свою политику. Уже в самом начале борьбы, в конце ноября 1432 г., к Ягайлу во Львов прибыла депутация от князей и бояр Луцкой земли бить челом в подданство королю и короне Польской.
Ягайло выдал привилей, в котором признал за князьями, боярством и духовенством без различия исповеданий, так же как за иноземными колонистами (немцами, евреями, армянами), те права, какими пользовались соответствующие разряды населения в Польше. Притом Ягайло обещает никогда не отделять Луцкой земли от Польши.
Впрочем, наместник луцкий, князь Александр Нос, уже в апреле 1433 г. перешел со всей Волынью на сторону Свидригайла. Но этим колебания не окончились. В начале 1434 г. тот же Нос подчинил Волынь Сигизмунду Кейстутовичу. Изменил Свидригайлу и наместник подольский, Федько, князь Несвижский, передавшийся полякам. Измена грозила и в Смоленске, наперекор Свидригайлову наместнику, где по приказу его сожжен был митрополит Герасим. Но Смоленск все-таки поддался Сигизмунду. Изменили, «не видя себе ниоткуда помощи», Полоцк и Витебск.
Дело Свидригайла казалось проигранным. Но на юге ему еще удалось продержаться. Его появление в Киеве вернуло под его власть и Киевщину, и Волынь, и Подолию. Но удержаться против Сигизмунда и поляков было немыслимо. Свидригайло круто меняет фронт и ищет сближения с Польшей против Сигизмунда.
1 июня 1434 г. умер старый Ягайло. Правительство панов — регентство в малолетство Владислава III — встретило новые планы Свидригайла весьма сдержанно. Зато галицкие паны, опираясь на конфедерацию галицкой шляхты, заключили договор с Свидригайлом о союзе против всех врагов до совершеннолетия короля; Свидригайло отдаст Польше Волынь, а галицкие паны за то выхлопочут у сейма гарантию его владений. Киевские бояре выдали при этом грамоту, обещая помогать и служить во всем королю и Польше и держаться, по смерти Свидригайла, только короля, к которому должны в таком случае перейти все владения Свидригайла, обещавшего связать в этом смысле присягой своих наместников.