Вернуть себе свою, местную и самостоятельную власть господарскую, оборону от восточных и южных врагов и от Польши — вот мечта руководителей виленской политики.
Сигизмунд думал иначе. Он примкнул к мысли своих коронных советников об организации обороны против внешнего врага — на юге, против татар и турок — совместными силами обоих государств, с дележом пополам расходов то на «упоминки» хану, то на военные расходы. В данную эпоху именно эта южная татарско-турецкая опасность создавала общий интерес Польши и Литовско-Русского государства. Остальные отношения — московские, с одной, прусские, чешские, венгерские, с другой стороны — задевали лишь интересы то той, то другой половины владений Сигизмунда.
Не желая колебать и осложнять свое положение в Польше, он не увлекся династическими планами своей литовской рады и стал искать иных путей. Укрепления организации оборонительных сил Литовско-Русского государства он требует от литовско-русского военнослужилого класса, от шляхты, все более объединяя ее в общегосударственную силу привлечением к веданию интересов литовско-русского целого, стремясь пробудить в нем сознание ответственности за судьбу государства.
При отсутствии сильной принудительной власти, сильной правительственной организации, при признании этой задачи неразрешимой — другого пути, как попытка пробудить политическую сознательность и активность в шляхетском сословии, и не было.
Говоря так, я не хочу приписывать Сигизмунду вполне сознательную широкую мысль о политическом воспитании шляхетства. Нужда гнала в эту сторону. Попытки действовать приказами, уставами, назначением суровых кар ни к чему не приводили при слабости исполнительной организации. Приходилось взывать, требовать, созывая съезды и сеймы.
Отношения Сигизмунда к литовско-русским сеймам по существу те же, что рассмотренные отношения к литовской господарской раде.
В этом отношении существенно указанное выше известие, что на Берестейском сейме 1511 г. Сигизмунд не нашел нужным идти по старому пути: издать «уставу» о военной службе с одною радой, а, напротив, не приняв никаких окончательных решений по вопросу государственной обороны, назначил новый сейм в Вильне и принял меры к тому, чтобы этот сейм был действительно представителем всех земель Литовско-Русского государства.
Именно в окружной грамоте
«писал его милость к державцом земель и ко всем княжатом и паном великого князьства, приказуючи, абы каждый воевода и наместник граничных замков его милости казали земяном в поветех своих зъехавшися межи собою, обравши двух земянинов, которым ж бы подали суполную моць и на тот снем ку вашой милости бы послали (это грамота Сигизмунда к раде и земянам, которые должны собраться в Вильне){141}; не граничные бы державцы сами бы персоною своею и з земяны ку вашой милости бы приехали и там будучи сполом с ватою милостью радили, и што полвек на том сойме врядите ку его милости доброму и ку обороне посполитое речи земское (ср. дело государево и земское) абы они вси ку тому зволили».
Тут все характерно: и то, что сейм есть совещание рады с земянами («с вашою милостью — рада»), и то, что съезд представляется персональным, viritim, и только из пограничных поветов пред полагаются делегаты за невозможностью обнажить границы от военной силы, и то, что ехать должны державцы во главе земян («державцы с земяны»), и то, что на решения сейма требуется общее всех «зволенье». Характерны последние слова:
«што вы на том сойме врядите… ку тому бы они (земяне) вси зволили».
Как мы далеки от реально-исторических представлений, когда говорим о решениях сейма, вернее было бы говорить о «постановлениях рады на сейме и согласии на них шляхты». И как это близко к отношениям на московских земских соборах? С той, конечно, разницей, что там реальное соотношение сил было иное, что зволенье не было conditio sine qua поп сбора денег.
Главная задача сейма — о чем рада должна «со всею пильностью о то помыслить и радить», — чтобы «на том нынешнем сойме способ ку обороне слушный на прийдучое лето и завжды напотом был вчинен». Выработать этот «способ» рада должна на сейме, в общении с земянами, «абы каждой ведал, як из своего именя службу земскую мял бы заступовати и которым обычаем из своих людей на войну выправитися».
Думаю, что наиболее верный ответ на вопрос о роли шляхты в этой работе сейма был бы такой: собственно для юридической силы, как мы выражаемся, «военной уставы» зволенье не нужно: ведь она не нарушает привилеев, как сбор «серебщизны». Но оно фактически стало необходимым, во-первых, как материал для установления житейски исполнимой нормы, во-вторых, как форма ее публикации в общее сведение военнослужилого класса и как средство заручиться с его стороны обязательством исполнять обязанность, принятую на себя сознательно и обдуманно.
Фактически, конечно, такая практика при слабости власти вела к отождествлению практики в определении «серебщизны» и размеров военной службы, а застарев, эта практика стала правом, хотя бы «обычным».
На сейме 1512 г. господарь указывал, что норма, определенная Александром Казимировичем на новгородском сейме с прелатами и панами-радой — «з десяти служоб пахолка у сброи на кони з древцем», — недостаточна, и предлагал либо «з десяти дымов пахолка на кони в зброи з древцом», либо, если это покажется тягостным, «з десяти служоб два молодцы — конно, збройно».
Не совсем ясно, как это служба с 10 дымов оказывается тяжеле той же службы с 10 «служеб». Даже Довнар-Запольский в главе, посвященной «окладу земской военной службы», обходит этот вопрос{142}.
По-видимому, сейм иначе решил дело, приняв в принципе размер новгородского постановления Александра и рады, попытался ввести замену, по возможности, службы денежным взносом, по крайней мере с городов. Ухвалы сейма не сохранились даже в записях Литовской метрики.
В 1514 г. рядом с «поголовщиной» на наем жолнеров король с панами-радою «и теж со всими землями и подданными великого княжества Литовского» установили строгую уставу нетчикам. Но на расходы по найму жолнеров шляхта шла неохотно: они были большою тягостью для страны, да, быть может, шляхта литовско-русская подобно польской опасалась развития наемного войска как чрезмерной силы в руках господаря.
Новый сейм конца 1515 — начала 1516 г. отказал в новом обложении на жолнеров, и королю пришлось распустить их, рассчитавшись средствами, добытыми путем новых «застав» и сбора «серебщизны» с одних господарских имений. Гарнизонную службу шляхта предпочла нести своими ратниками. В том же духе и постановление сойма 1516 г. (весной): «consiliarii et subditi»[141] взялись кровью и достоянием нести бремя войны, определив ряд мер по сбору и отправлению на войну ополчения, но дали, впрочем, и «серебщизну» на наем служебных. Весы военной практики поневоле снова склонялись в сторону наемного войска. Земские ополчения плохо приспособлены для наступательных действий. Их дело — роль милиции, обороняющей землю, не раз мешало общей мобилизации посполитого рушения.
Особенно жмудская шляхта бывала поглощена обороной границы под командой своего старосты от прусского магистра и даже вне войны с Пруссией задерживалась на месте в периоды натянутых отношений с соседом. Киевская, волынская шляхта была поглощена стереженьем своих границ от набегов татарских.
Во второй половине 10-х годов видим назначения на наем жолнеров не «серебщизны», а поголовщины на все сословия. Паны радные вносят от 30 до 100 грошей, каждый пан и урядник с головы своей, с жены и детей по злотому (30 грошей), шляхтич — по 2 гроша, посполитые люди — по грошу. Урядники господарские, выбрав со своих людей поголовщину, доставляли ее в Вильну. Землевладельцы вносили ее особым «бирчим» при наместниках господарских дворов. За утайку поголовщины — конфискация имения с отдачей его тому, кто донесет об утайке. Это не избавляло Сигизмунда от долгов и новых и новых «застав», да и строгие и определенные порядки мобилизации не исполнялись.
Я уже поминал о неудаче мобилизации 1520 г. по причине отсутствия гетмана: большая часть служилых людей уклонилась от посполитого рушения. Рада не знает, что дальше делать, и взывает к восстановлению местной власти великого князя.
Но хоть результаты плохи, однако в развитии организации и значения шляхетского сословия привлечение его сеймов к делу устройства военных сил имело огромное значение. Самообложение денежными сборами соединяется с самообложением воинской повинностью. Даже в порядке денежных сборов по постановлению Гродненского сейма 1522 г. «серебщизну» собирают с господарских людей державцы, с княжеских и панских — их наместники, а с боярских, дворянских, вдовьих и татарских — хоружие под контролем державцев.
Хоружий — центральная фигура поветового ополчения — упоминается со времен Витовта. Он — знаменосец повета, ответственный в XVI в. орган военного управления, так как его забота — собрать ополчение повета и привести его на сборный пункт, выслеживать нетчество; он назначается господарем, но часто по рекомендации местной шляхты, получая привилей на держание должности «до живота».
Постановление 1522 г. на этот орган военного управления возлагает и сбор «серебщизны». И то и другое делается постепенно более или менее функцией шляхетского самоуправления, ибо властью господаря требуется исполнение установленных на сеймах уставов, властью господаря карается их нарушение, этою же властью даются льготы от уплаты постановленного на сейме сбора: так, например, в 1524 г. Сигизмунд «отпустил» «серебщизну» боярам витебским и 30 коп грошей из нее мещанам витебским ввиду разорения области Витебской «от людей неприятельских». Шляхетское самоуправление есть орган государственного управления, черта новой административной системы.