реальный социализм. Но как только через год-другой капитализм стал у нас тоже реальным, я вернулся к формуле Бердяева.
В споре с «неославянофилами» Бердяев употребляет некорректный язык. Он отстаивает идеал республики против монархизма Булгакова, Эрна, Флоренского. Но такое ключевое в его аргументации слово, как «освящение», здесь неуместно: раз хочешь быть республиканцем, социалистом, либералом, демократом, то забудь о таком слове, как «освящение», применительно к социально-государственным учреждениям. Но с его пера слетают логические монстры, вроде: «имманентно-свободное освящение общественной и государственной жизни из глубин духа»[532]. Бердяев хочет открыть тайники духа, независимые от церкви и христианской традиции. Он тяготеет к утопии «Третьего Завета», который противопоставляет Ветхому и Новому Заветам. Мальчишеские фантазии! И уже только на этом основании критика в его адрес со стороны Флоровского в «Путях…» вполне оправданна, хотя тон ее действительно чрезмерно жесток.
Открыл Евангелие от Матфея – обожгла божественность Иисуса. Знаю, есть в Нем и человеческая природа: Богочеловек, одним словом. Но бросилось в сознание: «солому сожжет огнем неугасимым»! Огнь опаляющий! Как человеку, простому и грешному, принять это и пойти за Ним?
Вспомнилась драма Бьернсона «Свыше наших сил», о которой рассказывает Лосский в «Воспоминаниях»: мол, не всем по силам идти путем Христа. О сверхчеловеческой высоте христианства давно известно. Кто-то, может быть, этим оправдывает свое маловерие. Помнится, один мой друг-философ встретил меня однажды этими же словами о сверхвысокой высоте христианского идеала. Про себя он не без остроумия говорил: «Я – неверующий православный!» Но настоящий идеал ведь и должен быть небесно высок: а иначе какой же он идеал? И алиби для неверия, тем более для пренебрежительного отношения к христианству, он предоставить никак не может. Всегда есть куда духовно расти, всегда остается задача совершенствования. Путь беспределен. А предел, тем не менее, ясно и точно указан.
О книге Е. Голлербаха[533]. Высокую планку мысли, заданную философами, сгруппировавшимися вокруг книгоиздательства «Путь», автор книги о них не выдерживает, спуская разговор о «путействе» к его политико-идеологическому «картографированию». Вот, например, такое определение: «Путейство – адаптированный к ситуации авангардный вариант политической доктрины христианского преображения мира»[534]. Почему же такое учение является «политическим»? Ведь «преображение» – это духовная метаморфоза, а не политическое «изменение». Называть философские основы «путейства» «депрессивной философией»[535] абсурдно. Так могли бы сказать наши «новые националисты», которые видят в русской религиозной мысли фактор расслабления воли и «затуманивания русских мозгов».
К счастью, книга хорошо организована и полна тематически уместных сведений. Библиография замечательна. Но не только это плюс нужной книги. У Голлербаха сказано и много верного. Вот, например, его квалификация издательства «Путь» как «идейного»[536] справедлива. Да, «Путь» имел направление (вот это слово уместно). Путь ведь и не может его не иметь! Но слово «политика» в качестве последнего и ключевого – уже снижение, вольно или невольно искажающее направление «Пути». Социология и политология дают пусть необходимый, но сниженный рамочный язык современным исследователям. Однако застревать на этом уровне, когда речь идет о высших явлениях духовной культуры, не следует.
О новом русском национализме. «Русские, – говорит Гейне, – уже благодаря объему их государства свободны от узкосердечия языческого национального чувства»[537]. Однако свобода от национальной узости стала поперек горла новым русским националистам. Их понять можно: одним взмахом беловежских перьев Россия уполовинилась. Русские стали разъединенным народом. А этнократические ультранационалистические движения новых соседей, опекаемых Западом, поставили русских в положение «лузеров» геополитики. Явилось искушение копировать стиль малых, но «пассионарно» атакующих «русского медведя» народностей. На повестку дня встало то самое не находимое прежде у русских «узкосердечие национального чувства», которого в России традиционно не было и все еще, к счастью, мало.
Трагические перемены начала 90-х по-новому поставили вопрос о стратегической идентичности русских: или по-прежнему оставаться широко сер денным народом с универсальной миссией, предельно открытым ко всем и ко всему, но прежде всего к религиозной глубине бытия, или же круто измениться метафизически, превратившись в «узкосердечный», этнически «нормализованный» народ с прагматично ограниченным горизонтом, «как у всех». Русские встали перед выбором: или национализм «гонимых и малых» в подражание отделившимся соседям с их ксенофобией и с этнически мотивированной взаимоподдержкой, или же попытаться сохраниться как народ великий, полиэтнический по происхождению и универсальный по призванию. Последнее надо пояснить:
Тщетны россам все препоны,
Храбрость – вот побед залог,
Есть у нас Багратионы —
Будут все враги у ног!
Четверостишие это из «Войны и мира». Багратион – грузинский князь на русской службе, и как верный сын России для нас он – русский человек, «росс». Вот такое понимание слова «русский» я и имею в виду, когда говорю о традиционной универсалистской идентичности русского народа, о его призвании дать другую, не американскую, модель интеграции народов. Россия собирает народы близ своего исторического «ядра» вместе с их землями и уважая их культуру, религию, нравы и обычаи. Это отличает исторически практикуемую Россией «молекулярную» органическую модель интеграции от западной «атомарной» механистической ее модели[538].
Переход русского менталитета от широкосердечной универсальной установки к узкосердечному национальному эгоизму, готовому к «самозащите» от натиска «пассионарных» соседей, выступает как программа построения новой – реактивной, ксенофобски заостренной и сознательно приземленной – идентичности. В уличной перепалке всегда возникает искушение на оскорбление ответить подобным же образом. Именно такую программу выстраивания новой идентичности русских предлагают идеологи нового национализма. Один из них, историк и публицист, Сергей Сергеев, не так давно выступил на эту тему в «Литературной газете» (от 5—11 октября 2011 г. № 39. С. 3).
Оценка русской религиозной мысли XIX столетия и Серебряного века С. М. Сергеевым и другими идеологами нового национализма (Соловьем, например) крайне негативная. Для Сергеева русская мысль этой эпохи свелась к «замшелым и залежалым мифам». Философия русских религиозных мыслителей, полагает он, «крайне вредна, ибо они проповедуют пассивность, покорность, слабость». Более того, историк даже считает, что русская религиозная философия – «орудие антирусского колониализма, средство для затуманивания русских мозгов». Просвет он, как и подобные ему идеологи, видит в ориентации на «строгую науку», позитивизм, технологию и вместе с тем на ксенофобски ориентированную мобилизацию этнически «чистых» русских. Метафизику и религию, христианство прежде всего, такие идеологи отвергают, подобно марксистским безбожникам видя в них «опиум» для русского народа. Философия новых националистов колеблется между социологическим подходом и расизмом «научных биологических» школ антропологии. Социологическая цифра вместе с известным тезисом «Blut und Boden!» в качестве «эмоциональной» платформы, когда «однокровники» всё делают для спасения «своего по расе», образуют «философскую платформу» этого национализма. Чем беднее и скуднее будет русская философия, тем, полагают они, лучше, ибо тогда русские люди будут более активны и пассионарны в самозащите. А христианство для новых «натуралистов» от национального вопроса – «миф» и «заморочка», крайне вредная для «национального спасения» русских. Истину и правду признают они лишь за «строгой наукой» и «природой» (дары у русских, обращает внимание Сергеев, не от Бога, а от «природы»). Однако списывать со счетов русскую религиозно-философскую мысль, на наш взгляд, нет никаких оснований. Вместе с православной Церковью и русской литературой она была и будет духовной опорой всех русских в широком смысле слова, соединившихся в едином государстве и цивилизационном проекте, когда шведы и немцы, чеченцы и калмыки, татары и якуты и представители иных народов, раз они верно служат России, являются настоящими русскими людьми, не теряя при этом и идентичности своего локального происхождения.
Но не только православное христианство объявляется национально вредоносным. Столь же вредна русским, считает Сергеев, и русская, или российская, государственность как таковая. Антигосударственничество новыми националистами предъявляется как свободолюбивый анархизм, приглаживаемый ими под «демократию».
Сказав радикальные «нет!» христианству и государству, какой же позитив оставляет Сергеев? Русские, говорит он, должны бороться «за свои права» и в этой борьбе «обретать их». Его пафос: русским нужно самоограничиться и заставить себя уважать, а для этого в полную силу «качать» свои права как этнически чистокровных. И тогда, считает идеолог нового национализма, они получат «наибольшее количество материальных и духовных благ для наибольшего количества русских». Цифра, статистика и анализы крови – вот интеллектуальный «золотой ключик» для счастья русских! А в сфере практики это «борьба» со своим государством (для русских оно всегда было антирусским, считает