Он похлопал ее по руке:
— Все в порядке. Мне нравится твое настроение. Я совсем устал и позабыл, что ты еще и не начала обучение. Благородное призвание, идеалы Гиппократа. Ты права, Жени. Без этого чувства не стоит заниматься нашей профессией, — он улыбнулся. — Мир?
Все еще растерянная, она кивнула.
— Славно. Дело в том, что у нас с доктором Ортоном разные темпераменты. Я тоже предан работе, все это так, но она не означает для меня целиком всей жизни. Я, что ли, более страстный, чем Билл. Люблю деньги и то, что можно на них купить. Славу тоже. Меня тешит, что я известен за пределами профессионального круга. Может быть, в твоих глазах я кажусь поверхностным…
— Нет, нет.
— В любом случае врачи так же отличаются друг от друга, как и их пациенты. Пятнадцать человек могут болеть одной и той же болезнью, но в каждом из них она проявляется по-своему. В комнате, набитой пластическими хирургами, не найдешь двоих, кто вел одинаковую жизнь или обладал бы одними и теми же политическими убеждениями. Общее у них только то, что они наслаждаются тем, что делают. Или до известной степени когда-то наслаждались.
— Понимаю.
— Ну, хватит лекций. Как мясо?
— Пальчики оближешь. Эли… — Жени помолчала, вилка застыла в воздухе, потом вновь опустилась на тарелку. — Спасибо, что порекомендовали меня. Эта работа, точно сон.
— Я надеялся, что она такой и окажется. Представить не могу, чтобы кто-то лучше Билла смог ввести тебя в нашу профессию.
Эли Брандт был так многогранен.
— Не считая вас, — сказала Жени.
— Ты славная девушка, — глаза врача остановились на ее губах.
— Уже не девушка.
Хирург рассмеялся, оторвал глаза от губ, разглядывая все ее лицо.
— Ну хорошо, молодая женщина. Но достаточно молодая, чтобы годиться мне в дочери.
— Нет!
— Да, — мягко настаивал он. — Тебе известно, что у нас с Алисой нет детей. Но если бы они родились, то были бы как раз твоего возраста.
— А ваш брак… счастливый? — Жени от смущения опустила глаза.
— Не уверен, что знаю, какими бывают счастливые браки. Мы с Алисой привыкли друг к другу. Наш союз вряд ли основан на страсти. Не думаю, что когда-нибудь я был влюблен в Алису, но я ей предан. Долгие годы она мне помогала. Она во мне нуждается, и взамен я плачу ей верностью, — своеобразной, подумал он про себя. Но всегда, даже в периоды своих загулов, он оставался верен их браку. Жени же не та девушка, с которой можно поиграть и бросить. Слишком для этого необыкновенная.
Он попросил счет.
Жени думала, что пригласит его к себе, — когда он подвез ее к дому. Предложит коньяк или портвейн. Еще не поздно.
Но Эли не выключил мотор, только наклонился и поцеловал в щеку.
А Жени посмотрела на окна вверх. Везде горел свет. Она открыла дверцу машины и выскочила наружу. Что-то было ужасно не так.
Свет во всех комнатах, как будто в разгаре вечеринка. Но дом пуст. Жени рванулась вверх по лестнице к Сониной двери. Распахнула — на кровати никого. Постель аккуратно прибрана. Рядом изможденная Бетти:
— Ее нет, мисс Сареева.
— Где же она? Где?
— Нет, — отрывистое движение кисти пояснило значение сказанного. — Ушла. Угасла. Ее забрали. На скорую помощь. Но слишком поздно. Старались изо всех сил. Но она умерла по дороге в больницу.
Глаза Жени блуждали. То останавливались на аккуратно застеленной кровати, то вновь скользили к лицу Бетти. До нее все еще не доходил смысл слов.
— А Григорий?
— Уехал с ней. Его, наверное, скоро привезут. Бедняга.
— Бедняга, — эхом отозвалась Жени. Плечи вздрагивали. Грудь сдавила тяжесть одиночества.
20
Похороны с отпеванием в православной церкви Святого Николая Угодника были назначены только на пятницу. Организацией похорон занималась секретарь Бернарда и, поскольку она не знала, когда он возвращается в Америку, — церемонию отложили насколько было возможно.
К пятнице Бернард должен был вернуться. Жени и боялась, и хотела его приезда. После выходных ей нужно было уже ехать в Бостон — оставалось всего несколько дней до начала нового учебного семестра. Перед отъездом необходимо поговорить. Ее гражданство, положение, новости об отце, проблемы личной безопасности — на эти вопросы она надеялась получить ответы. По мере того, как август близился к концу, волнение Жени все усиливалось.
В четверг она в последний раз пошла на работу. Сразу же после обеда попрощалась с Джилл и поехала к детям Хиросимы в Маунт Зион, где должна была встретиться с доктором Ортоном.
С Джилл они тепло обнялись — сестра всеми силами старалась утешить ее после смерти Сони.
— Что ж, подружка, твоя работа стала мне уроком, — проговорила Джилл в своей обычной насмешливой манере. — Теперь ни за что не поверю, что у тебя вместо мозгов — на голове расфуфыренные перья. Удачи тебе, Жени, — она улыбнулась. — Следующим летом приходи к нам опять. А если лет через десять обзаведешься собственной практикой, я приду, чтобы тебя доучить. Конечно, если к тому времени Сам выйдет на покой, что очень маловероятно. Ведь боги в отставку не уходят. Договорились?
Жени снова обняла сестру и быстро вышла.
В больнице предстояли тоже прощания. Она обнимала каждого ребенка и едва удерживалась, чтобы не заплакать вместе с ними. Последним оказался Джордж. Они пожали друг другу руки, почти официально — юноша умел сдерживать свои чувства.
— До свидания. Я тебя навсегда запомню.
— Мы встретимся снова, — пообещала Жени.
— Может быть. Но если я к тому времени ослепну, то сохраню твой облик в уме.
— Джордж, — горло так сдавило, что она едва смогла выговорить имя. — Можно… можно я тебя поцелую?
— Пожалуйста, — ответил он юношеским фальцетом, бросаясь в объятия.
К тому моменту, как Жени встретилась с доктором Ортоном, ее чувства оказались совершенно растрепанными. Он позвонил из главного педиатрического отделения, сообщив, где его найти.
— Жаль, что покидаете нас, — врач поднялся навстречу и протянул морщинистую руку. — Редко встретишь человека с таким, как у вас, призванием.
Жени поблагодарила, тщетно подбирая слова, выразив свою признательность, как сказав, многому он ее научил.
Доктор Ортон взглянул на нее сверху вниз. Голубые глаза сверкнули из-под растрепанной белой шевелюры:
— Обращайтесь, если в будущем чем-нибудь смогу вам помочь.
— Доктор Ортон, — начала Жени и взглянула на педиатра. — Могу я спросить у вас совета?
Врач серьезно наклонил голову:
— Присядьте.
— Это не отнимет у вас больше минуты, — она быстро рассказала о волчьей пасти Хаво. Что выявил ее поверхностный осмотр. Что юноша жил с небогатыми родителями в Огайо.
Врач внимательно выслушал ее, подумал с минуту и сказал:
— Если мальчик сможет приехать в Нью-Йорк, я его осмотрю.
Жени порывисто сжала Ортону руку, вызвав тем самым у него подобие улыбки.
— Успехов вам в Гарварде, — пожелал он.
Жени уже повернулась, чтобы уйти, но врач положил ей руку на плечо:
— Сейчас вам трудно. Я с сожалением узнал о смерти вашего друга. Крепитесь. Впереди серьезная работа.
Весь день Жени держалась. Но вечером, когда услышала по телефону голос Пела, дала чувствам волю. Говорили больше часа. Она рассказала о слепнущем мальчике. Пел мягко заметил:
— У него имя, как у твоего отца.
Жени кивнула телефону, и слезы еще сильнее хлынули из глаз. Дар речи она снова обрела, лишь когда Пел в третий раз спросил, хочет ли она, чтобы он приехал на похороны? Она ответила, не нужно, но мысленно пожелала, чтобы он был рядом и разделил с нею горе утраты.
На следующий день Жени, между Бернардом и Григорием, сидела в церкви на передней скамье. О возвращении опекуна она узнала в половине девятого, поднявшись на кухню и застав его там в темно-сером летнем костюме. Лицо бизнесмена выражало необыкновенную усталость.
Несмотря ни на что, присутствие Бернарда в церкви приносило Жени утешение. Она держала Григория под руку. Тело старика обмякло. Всю службу тот не сводил глаз с алтаря, время от времени отрешенно крестясь и беззвучно шевеля губами.
Но в конце, когда священник стал читать молитву, препровождающую Соню ко Всевышнему, вскочил и закричал:
— Она моя! Соня — моя жена! Родная Сонечка!
Григорий все плакал, и когда Жени выводила его из церкви и сажала в лимузин. Следом за ними шел Бернард.
После небольших поминок для домашних, Бернард удалился к себе в комнату. Следом за ним вышла Жени и в коридоре настойчиво прошептала:
— Мне нужно с вами поговорить.
Глаза опекуна казались водянистыми, выцвели от недосыпания.
— Не сейчас. Я совершенно выжат. Завтра. Обещаю, поговорим обо всем, — он улыбнулся и нежно погладил ее по щеке. — Странно, что Сони больше нет с нами.
Жени прижалась к его груди, и Бернард слегка обнял. Но даже получая у него утешение, в душе она сопротивлялась тому, что казалось ей лишь сиюминутным облегчением.
На следующее утро Григорий постучал в дверь ее гостиной и пробормотал, что мистер Мерритт ожидает в библиотеке. Высохший, будто жизнь выпустили из его тела, старик казался невесомым. Шаркая ногами и глядя в пол, он провожал Жени.
Жени еще не бывала в этой комнате, которую Бернард называл «святая святых». Лишь два раза ей удавалось заглянуть в дверь: та перед ней тут же захлопывалась. Но Жени знала, что в библиотеке опекун хранил самые драгоценные свои экспонаты. Помещение было подобно личной часовне, где Бернард молился самому ценному из своих богатств.
Она ощутила робость, постучав в дверь, и поежилась, взявшись за ручку в ответ на его «Входи!»
Опекун поднялся из кожаного кресла. На нем был расшитый халат, на шее наподобие галстука повязан шарф. Таким неофициальным она еще Бернарда не видела. Даже на ногах, под пижамными брюками, пестрели тапочки.
— Чай? Кофе? — жестом он указал ей на стул напротив.
— Спасибо, я только что позавтракала.
Он налил себе еще чаю. Коллекционный, с узорами серебряный чайник был привезен из Англии. Красноватая жидкость заструилась из носика — в настоящий китайский фарфор.