— Ее опекун не дал разрешения…
— И что из того?
— … и может найти причину или даже предлог, чтобы воспрепятствовать свадьбе.
— Хорошо, — согласился Пел, яростно сверкнув глазами на агента. Он не собирался пререкаться. В конце концов, еще десять тысяч — это только деньги.
Занзор поднялся:
— Если вы сейчас не располагаете суммой, достаточной для первого взноса, я заскочу завтра. Деньги наличными. Непомеченными бумажками, не крупнее, чем пятьдесят долларов.
— Нет, — ответил Пел. — Таких денег у меня сейчас нет.
— Завтра в это же время.
— Договорились. Вам в ту дверь.
Занзор собрался уходить:
— Вы не пожалеете, мистер Ван. Рассказ стоит денег, всех до последнего цента, — он хитро скосился на Пела и выскользнул из кабинета.
С минуту Пел стоял, будто скованный, потом, подойдя к столу, нажал кнопку внутренней связи и попросил секретаря отменить все дела на оставшуюся часть дня. На улице подозвал такси и велел ехать в Национальный аэропорт. А через два часа уже совещался с отцом.
В нью-йоркском кабинете Филлип хмурился и костерил Мерритта, слушая описание Доминика Занзора, потом одобрил все действия сына, хотя и назвал их «нечистоплотным делом».
— Но мне нужны все факты. Иначе я не смогу быть уверенным, что удастся защитить Жени.
— Справедливо, — не стал спорить Филлип. — А она знает, что ты с ним встречался?
— Нет.
— И не собираешься ей рассказывать?
— Не знаю. Не хочу ее пугать.
— Слишком уж ты ее опекаешь.
Сомнения отразились на лице сына.
— Жени будет твоей женой. Сильная, молодая особа и крепко стоит на ногах. Думаю, это-то ты хоть заметил?
Пел горделиво улыбнулся.
— Тогда не трясись над ней. Не начинай совместную жизнь с того, что что-то от нее скрываешь, даже если считаешь, что ради ее же пользы. Расскажи, все и решайте вместе. Так всегда было у нас с твоей матерью. Семья только тогда надежна, когда муж и жена держатся вместе. Могут друг на друга положиться.
— Ты мудрый человек, — Пел кивнул.
— Глупости. Я просто внимательно смотрю под ноги, чтобы не споткнуться.
Пел покраснел, но отец ободряюще улыбнулся.
— Все в порядке. У меня ведь ноги короче, и я ближе к земле. А если раз нечаянно оступишься, даже пойдет на пользу — заставит задуматься, с какой высоты пришлось падать.
— Вечером полечу в Бостон, — решил Пел.
— Можно и так поступить. А можно на несколько дней отложить разговор с Занзором. Я уверен, то, что он хочет рассказать, подождет. Нужно решить, как поступить с его информацией и как после избавиться от него самого. Ты уже проверил, кто он такой?
— Нет… нет еще, — в поспешности ответа послышался упрек самому себе.
— Не спеши. Я вижу, тебе еще многое нужно сделать. Прежде чем начинать разговор с Жени.
— С таким советником, как ты, можно не сомневаться, что не ошибешься.
— Нет, — ответил Филлип. — Твой «советник» — ты сам. А я лишь произношу вслух то, что ты и сам уже знаешь, — он улыбнулся. — Я горжусь тобой, Пел. И надеюсь, не только потому, что ты мой сын. У тебя есть совесть. А это значит, что ты никогда не воспользуешься властью во вред другим.
В этот миг оба мужчины думали о Бернарде Мерритте.
А сам Бернард сидел в библиотеке. После происшествия он не появлялся в конторе. И хотя газеты писали о его «полном выздоровлении», он испытывал необыкновенную слабость, настолько сильную, что временами она напоминала паралич. Его мучили головокружения, временами судороги. Он забывал слова, и несколько раз на дню то руки, то губы отказывались его слушаться.
Слово «удар» не произносили. Интуиция не подвела Филлипа — совет директоров корпорации Мерритта собрался на экстренное заседание и решил пока не делать никаких публичных заявлений. Опыт прошлых ошибок подсказывал, что всякий, кто недооценивал силу Мерритта, мог поплатиться за это сам. Старик еще оклемается. Врач охарактеризовал его удар как небольшой и предсказал полное или почти полное излечение. Прогноз был тотчас передан прессе, как уже свершившийся.
Большую часть времени Бернард проводил в библиотеке, вглядываясь в лицо напротив — в лицо своейнастоящей Девы.
Посылка из Канады поступила, когда он был еще в больнице. Через несколько дней после возвращения домой Бернард увидел ящик и приказал, чтобы до него никто не дотрагивался. В минуты просветления он не отличался от прежнего хозяина, которого слуги знали до болезни. Но поначалу был слишком слаб, чтобы его оставлять одного.
Как только он сумел подняться с кресла-каталки, то распорядился поместить ящик в библиотеку. Там наедине открыл его и, сдвинув в сторону ложную часть, нашел под ней истинную Киевскую Богоматерь, настоящую икону.
Теперь она смотрела на него с полированного столика — сама Мадонна, бесценная женщина.
Ее глаза манили. Бернард чувствовал, что она зовет его, обещает любовь и вечную верность, если он сделает ее своей. И бизнесмен вставал с кресла и приближал свои губы к ее, нарисованным.
— Моя истинная любовь, — шептал он. — Из всех женщин я верю только тебе.
Он пострадал за нее, как страдал ее Сын,завоевал место рядом. Всеостальное не имело значения. Пред золоченым ликом события жизни померкли. Последние месяцы совершенно стерлись из памяти, и все взрослые годы он вспоминал с трудом. Ярким оставалось только детство — дни, проведенные с матерью. Это и Богоматерь, принадлежащая емуженщина, родившая Бога.
От отца Пел направился в аэропорт и оттуда позвонил Жени. Сказал, что садится в самолет и через полтора часа будет в Бостоне. Жени встревожилась, понимая, что неожиданный визит может означать плохие вести.
— Я по тебе соскучился. Вот и все, — успокоил ее Пел. — Образцовая студентка медицинской школы заслуживает свободного вечера.
Жени рассчитывала проработать трудную главу из учебника по физиологии. Но Пел звонил из Ла Гардиа, почти на полдороге к ней, и у нее не хватило решимости попросить его не приезжать. Они были обручены, а жених имел право на внимание невесты.
Жени повесила трубку, мысленно выбирая наряд для ужина в «Ритце» и предвкушая вкусную еду и встречу с Пелом. И вдруг поняла, что никогда не скучает по нему так, как должна бы скучать невеста по будущему мужу. Слишком много было забот в Гарварде.
По дороге в такси она с недовольством думала о себе: слишком уж она практичная, слишком привязана к своему делу и совершенно лишена романтических порывов, заставляющих Пела бросить работу и лететь, чтобы поужинать с ней.
Она поднялась в его номер, все еще разрываясь между противоречивыми чувствами: удовольствием от предстоящего вечера и раздражением при мысли о незавершенной работе. И чтобы скрыть сомнения — улыбнулась нарочито широко, обнимая будущего мужа.
Но когда через несколько минут Пел сообщил ей о причине своего приезда, Жени больше не притворялась.
— Он явился прямо в твой кабинет? — ужаснулась она.
— Ты его знаешь? Слышала это имя?
Жени покачала головой.
— Может быть, вспомнишь по описанию? Глаза, как незаполненные чеки? Это тебе ни о чем не говорит?
Она снова покачала головой.
— Я тебе говорила, мне казалось, что за мной следят. Но ты решил, что это Советы. Мы оба так думали. Через меня они хотели что-то выяснить про отца.
— Да, так я и полагал. Но Занзор утверждает, что его нанял Мерритт, — Пел забрал подбородок в кулак. — Может быть, Занзора наняли для твоей защиты. Но почему именно его? Такого человека, как он? Если бы он был простым телохранителем, его информация не стоила бы двадцать тысяч долларов.
— Двадцать тысяч!
— Извини, — Пел вспыхнул. — Это совершенно неважно.
— Он запросил с тебя двадцать тысяч? За что?
— За сведения, — беспомощно ответил Пел. — Он не собирался говорить Жени о деньгах.
— Какие сведения? — голос зазвенел от напряжения.
— О тебе. О том, что произошло между тобой и Мерриттом.
— А почему ты не спросишь у меня?
— Не знаю… Ведь ты не говорила… Я не был уверен…
Жени вздохнула, собираясь с силами.
— Не хотела делать тебе больно. Я была расстроена. Нет, это не то слово — просто в ужасе.
— Жени, — Пел обнял невесту, губы скользнули по ее лицу.
Она мягко отстранилась.
— Слушай, Пел. То, что я расскажу, причинит тебе боль, но дольше я оберегать тебя не могу.
Он кивнул и сел на диван, чтобы она могла свободнее говорить.
— В день после Сониных похорон Бернард попросил меня зайти в библиотеку… — несмотря на решимость рассказать Пелу все, слова выговаривались с трудом. Но Пел не придвигался к ней, не касался ее, и Жени, запинаясь, продолжила свою исповедь. Голос вознесся на верхние ноты и задрожал, когда она заговорила, как опекун попытался ее изнасиловать, как ее охватила паника, как на пол упала икона, а она, нащупав длинную лестницу, свалила ее на голову Бернарда. Кровь, ужас, что она его убила.
Закончив рассказ, она уронила голову на грудь и закрыла лицо спасительными ладонями. Пел притянул ее к себе, и Жени не увидела, как меняется выражение его лица: сначала на нем отразилась яростная ненависть к Бернарду, потом тот же ужас, что испытала она сама, и наконец — желание утешить, заставить забыть все, что она перенесла без его защиты.
Но она угадала его чувства и заговорила:
— Ничего не поделаешь. Придется оставить все, как есть.
— Но он пытался тебя изнасиловать!
— А я его чуть не убила. И он не выдвинул никаких обвинений.
— Он и не мог. Ты действовала в порядке самообороны.
— Да. Но в комнате были только мы двое. И никаких свидетелей.
— А Григорий?..
— Подоспел позже, когда все было кончено. Он видел только то, что его хозяин чуть не истек кровью. К тому же все произошло на следующий день после похорон его жены. Даже если бы он и захотел свидетельствовать в мою пользу, ему бы не дали это сделать, сочли бы ненадежным. Оставим Григория в покое. Он и так уже настрадался. Я не хочу, чтобы он потерял работу. Пусть все останется, как есть, — п