— Ну, вот и всё, — сказала Гитте. — Теперь пора заняться другой пациенткой.
Они исчезли в развилке коридора и через мгновение вернулись, волоча между собой очень пожилую, совершенно голую женщину. Она вопила.
— Не сейчас, — орала женщина. — Моя очередь еще не подошла. Я не хочу, чтобы меня топили.
Они смеялись и тащили ее через дверной проем. Бродившие по палате пациенты совершенно не замечали происходящего, словно это явление было абсолютно обычным.
— Что вы с ней делаете? — закричала Лизе. — Что здесь происходит?
— Там мы разбираемся со стариками, — донесся голос Гитте откуда-то поблизости. — Неужели ты не узнала ее? Это соседка с цокольного этажа, та, что ни черта не слышит. Домов для престарелых не хватает, и кому-то ведь надо решать социальные проблемы.
Голос доносился из подушки. Она ощупала ее и не удивилась, когда под наволочкой обнаружился репродуктор. Ухватившись за него, она попыталась стащить наволочку. Требовалось доказательство. Его надо предъявить доктору Йёргенсену: тот и не догадывался, какие преступления здесь совершаются без его ведома.
— Обычно мы берем самую старшую, однажды наступит и твой черед, — радостно произнес чей-то голос.
Невысокая полная женщина — в ее влажных глазах сияло безумие — приблизилась и скользнула пальцами по ее лицу. Лизе выпустила подушку и в ужасе закричала. Она кричала так, будто никогда не остановится, и к ней заспешили две мучительницы.
— Давай отведем ее в ванную, ничего другого нам не остается, — произнес кто-то незнакомый.
От этих слов стало только страшнее, но, пока ее кровать толкали в те же самые двери, где исчезла старуха, она перестала кричать. Прикрыла глаза и различила их смех: они смеялись, словно им было очень весело.
— Ну что ж, вот она и здесь, — сказала Гитте.
Она услышала, как заперли дверь, и медленно открыла глаза. В огромной ванной комнате, в которую через узкое окно под потолком сочился скудный свет, никого не было. В центре стояла глубокая старая ванна на львиных лапах, проржавевшая снизу. Вдоль стены на разной высоте тянулось много труб, решеток было две: одна высоко вверху, другая — у самого пола. Их покрывал толстый слой пыли. Оставшись одна, она почувствовала облегчение и напрягла все силы, чтобы представить себе мир снаружи. Им управляла организованная система, офисы были забиты людьми, следившими за соблюдением законов. Надо позаботиться о том, чтобы мир узнал, какие страшные дела здесь творятся. Она напишет в министерство юстиции: пусть немедленно приступят к расследованию ситуации. Просунув большой палец между ремнем и рубашкой, она осторожно перевернулась. Неожиданно в трубах заурчало, как дома, и раздался голос:
— Прикрой рот, из него плохо пахнет.
Она прикрыла рот рукой, по всему телу выступил пот.
Голос Герта — должно быть, он где-то по ту сторону труб. Ей вспомнились слова соседа с цокольного этажа: они пытаются свести ее с ума. Но зачем, думала она, что они затеяли?
— Она исполняет всё, что ей прикажут, — снова Герт. — Мне кажется, она почти научилась.
— Пока нет, — скорбно произнесла Гитте. — Иначе бы научилась еще дома. Чего я только для этого ни делала. Лизе, глянь-ка сюда.
Она повернула голову и вперилась в решетку у пола, — с другой стороны прижималось лицо Гитте.
— Если бы ты освоила новые времена, — ласково произнесла она, — я бы тебе понравилась. Большего и не надо. И ты бы никогда не очутилась здесь.
Она приподнялась на локтях, и надежда светлой каймой оплела ее мысли.
— Ты мне очень нравишься, — убедительно произнесла она, — ты просто неправильно меня поняла. Когда вернусь — докажу.
Лицо исчезло, из труб донесся звук, словно кто-то на бегу бил в барабан.
— Вы только послушайте, как низко она пала, — ликовала Гитте. — Верит, что снова окажется дома. Как будто кто-то выпустит ее отсюда.
— Вот посмеемся, когда придет Йёргенсен, — добавил Герт.
— Я ему обо всем расскажу, — пригрозила Лизе. — Он меня освободит и позаботиться о том, чтобы вас наказали.
— Он позаботился о том, чтобы ты сюда попала, — с издевкой заметил Герт. — Неужели не ясно, что именно он стоит за всем этим?
Она в ужасе замолчала: искренний смех доктора в телефонной трубке врезался ей в память. На кого же теперь рассчитывать?
— Надя. Позвоню ей и попрошу прийти, — нашлась Лизе.
Гитте залилась злорадным смехом.
— Позвонишь? — повторила она. — И как ты это собираешься сделать? Кто заставил тебя позвонить доктору? Это ведь она убедила тебя, что он твой друг, я это прекрасно слышала.
Она вспомнила разговор с Надей, и неожиданно та представилась ей частью большого плана, цель которого еще только предстояло прояснить. Она закрыла глаза: за ними простиралась благословенная пустота. Маленькие девочки исчезли. Она была невероятно одинока и беспомощна в этом мире зла. Но если удастся сберечь разум, надежда есть. Так или иначе кто-нибудь откроет эту дверь и изобличит их в преступлении. Человек извне, готовый поверить ее словам и защитить ее права. Ее хватятся, начнут искать. Как долго она здесь находится? Ощущение времени утратилось, как бывает, когда сидишь в кресле стоматолога. Надо отсюда вырваться, пока не поздно. Здоровых людей нельзя удерживать против их воли.
Дверь отворилась, вошла Гитте в красивой форме. Белый чепчик на голове напоминал ореол. В руках у нее был стакан с красной жидкостью, который она поставила на табурет рядом с кроватью.
— Вот, выпейте, — любезно предложила она. — Вам очень нужна жидкость. Это фруктовый лимонад.
Она посмотрела на стакан и почувствовала, как жажда пробирает ее до кишок. На дне был темный осадок, и она вдруг поняла: яд. Они хотят убить ее, проделать то же, что и со старухой.
— Мне не хочется пить, — ответила она, с трудом разлепляя сухие губы. — Вам так легко от меня не избавиться, Гитте.
Она злобно посмотрела в надменное, самодовольное лицо, будто прикрепленное к чепчику невидимыми булавками.
— Я не Гитте. Сколько раз вам повторять?
Она вышла, закрыв за собой дверь, и чуть погодя из труб раздался ее задыхающийся голос.
— Ни черта не пьет, а ведь всё могло случиться так просто. Может, Йёргенсену удастся ее заставить.
Когда Гитте была рядом, голос молчал: не могла же она находиться в двух местах одновременно. Когда она укрывалась за решеткой в полу, ее голос раздавался оттуда. Нет, она не сумасшедшая, размышляла Лизе. Напротив, ее голова никогда не была такой ясной, как сейчас. Должно быть, за трубами — длинный коридор, в который можно попасть снаружи. Должно быть, там отверстие, через которое они наблюдают за ней. Сейчас оттуда раздавались смех и болтовня, она же старалась не слушать, что они говорят. Надо оставаться терпеливой и притворяться, что всё хорошо, чтобы остановить эту игру. Жажда мучила нестерпимо. Она глянула на стакан с отравой и облизала губы.
— Только посмотрите на язвы на ее губах, — с отвращением произнесла Гитте. — Похожи на трупных мух.
Она попыталась вспомнить какое-нибудь стихотворение, но все они исчезли; она же искала их, как младенец соску.
— Огонь, по ночам горящий, — с ненавистью усмехнулся Герт, и Гитте продолжила:
— Полыхает он для тебя одного.
Она вспыхнула от стыда и злости. Это стихотворение вышло из-под ее пера.
— Отвратительно, — произнесла Гитте, — почти до рвоты. Ей так и не удалось понять модернизм. Молодежь над ней смеется.
Дверь снова отворилась, вошел доктор Йёргенсен в белом халате. Его плечи напоминали вешалку, а уставшее лицо сползло так низко, что за ним почти скрылась шея. Он уселся на табурет, слегка сдвинув стакан. Его карие глаза были полны сочувствия.
— Ну, мне тут доложили, что вы немного пошумели, — ласково произнес он.
— Ничего удивительного, — возмутилась она. — Здесь происходят ужасные вещи. Самых пожилых пациентов убивают, я видела это собственными глазами.
— Вы ошибаетесь, — спокойно ответил он. — Это всего лишь небольшие галлюцинации.
— Поняла? Ты окончательно чокнулась, — сказал Герт.
Она вцепилась взглядом в лицо доктора, но его выражение не изменилось, хотя он не мог не слышать этих слов. Может быть, именно он опаснее всех, и ей нужно следить за своим языком.
— Я хочу уйти отсюда, выпишите меня, — попросила она.
— Это невозможно, пока вы болеете.
Тут ее осенило: он знал про ее идею пожаловаться в министерство юстиции, но если ему удастся убедить ее, что она больна, то для жалобы не будет причин. Она в ужасе поняла, что слишком много видела и слышала, чтобы ее отпустили.
Он погладил ее по руке, но она убрала ее.
— Что произошло дома до того, как вы приняли таблетки? — спросил он. — Вы чего-то боялись? Может быть, это связано с вашим мужем?
— Да, это связано со мной, — за трубами Герт взвыл от смеха. — Почему бы тебе ему не рассказать? Или ты ему не доверяешь?
— Нет, — выпалила она. — Я просто нервничала и вымоталась, только и всего.
— Да-да, — ответил он. — Мы поговорим об этом, когда вам станет получше. Вам нужно чего-нибудь попить: слизистые у вас совсем сухие. Вот, держите.
Он поднес стакан к ее рту, но она рывком откинула голову назад и крепко сжала губы.
— Вам отлично известно, что это яд, — произнесла она.
— Нет, это не яд, — серьезно ответил он.
Он убрал стакан и задумчиво посмотрел на нее. Она не забыла, сколько раз он выручал ее в трудную минуту. Неужели он на самом деле объединился с другими против нее, и зачем?
— Ему нужны деньги, — объяснил Герт. Теперь голоса отвечали на ее мысли. Может, это телепатия? — Он жил не по средствам и залез в долги. Глупо с твоей стороны не захватить с собой чековую книжку.
Выражение докторского лица не изменилось. Он отлично играл свою роль.
— Я разговаривал с вашим мужем, — произнес он и поднялся. — Он признался, что вы уже давно выглядели не совсем здоровой. Например, не осмеливались выходить на улицу. Но скоро вам станет лучше. Вам дадут что-нибудь для сна.