Однажды деда Каширина спросили, какая разница между сегодняшним сельским хозяйством и «до революции». Он, как обычно, подумал и не очень-то с бухты-барахты ответил: «Для рук работы стало меньше, а для головы — больше». В ответе мудрого старика, если разобраться, содержалось признание современной техники, но и была отдана недвусмысленная дань современной науке. К сожалению, при всех ее успехах авторитет ученого в деревне еще маловат, рекомендации — необязательны, конкретная помощь — невелика. Разумеется, вопрос этот столь серьезен, что если тронешь его — то трогать надо основательно, а если не можешь основательно — то не касайся вообще.
Я не буду касаться, лишь приведу один пример: два мнения двух председателей колхозов о кукурузе. У Бизунова двести гектаров занято под кукурузу: «Я ее уважаю, уважал и буду уважать». В этом году корма оказались спасенными, в том числе и благодаря этой культуре: кукуруза, несмотря на погоду, стояла как лес, телята сейчас едят ее, Бизунов говорит: «Зависть гложет!» У Васильева кукурузы нет, хотя и он признает, что это «могучая» культура. Но, говорит, вы знаете штангистов-тяжеловесов? Они больше всех поднимают, зато, наверное, и больше всех едят. Так и кукуруза: она дает много, но и многого требует. Мы, говорит, еще не созрели для того, чтобы ее выращивать. Когда же созреем, я лучше возьму не кукурузу, которая в наших краях на зерно все равно не годится, а бобовую культуру типа донника: 500 центнеров зеленой массы с гектара — на 200 больше, чем кукуруза.
Ладно: две точки зрения практиков есть. А где наука? Казалось бы, столько томов, столько исследований связано с кукурузой, однако два председателя колхоза, два Героя Социалистического Труда вынуждены собственными «боками» доходить до окончательных решений.
Теперь несколько слов об удобрениях: органика или неорганика? Навоз или аммиачная вода? Убей бог, никто кардинально решить этот вопрос в колхозах не может, хотя литературы — завались. Вероятно, рекомендации по этому поводу со стороны науки не обладают той степенью доказательности, которая позволила бы тому же Бизунову рисковать. Он бы и рискнул и применил бы на своих полях аммиачную воду, но ответственность хотел бы разделить с учеными, как, впрочем, и удачу. Пока что он придерживается тактики: пускай другие попробуют, я потом съезжу и посмотрю, и там видно будет. Давят на Бизунова? Конечно, давят: мол, как тебе не стыдно! Передовой председатель и не доверяешь научным рекомендациям! А он в ответ: извините, кто вам в этом году дал план, как не мой колхоз, — а на чем я его сделал? На органических удобрениях.
Любимая байка Бизунова — про мужика, у которого было пять коров. Так вот, были у мужика коровы, и давали они мало молока. Кто-то и посоветовал мужику: «Дурак, продай своих коров и купи одну, которая даст тебе столько же молока, сколько все пять!» — «А навоз?» — ответил мужик.
Органические удобрения — второй бог после «метода Маяковского», на которого молится Бизунов. Про его хозяйство в области говорят, что там не просто хорошо или отлично поставлено дело с органическими удобрениями, а говорят — создана «система», целая «фабрика»: вырыт огромный котлован, снабжен насосами, и органические удобрения, которые круглогодично поливаются, так же круглогодично вывозятся на поля. Земля колхоза «дышит легко», если пользоваться бизуновской терминологией.
Слово «навоз», как я заметил, плохо пахнет только для горожан. В деревне об этом не думают, а потому запахов не замечают. В деревне навоз — спасение, к нему относятся просто и без эмоций. При въезде на машинный двор, на самом, я бы сказал, почетном месте, очень естественно висит огромный щит собственного изготовления. На нем изображен молодой человек с пробором на голове, весьма похожий на знаменитого французского актера Алена Делона, который, обращаясь к широкой аудитории и подкрепив свое обращение роскошным жестом, как бы произносит слова, написанные тут же крупными буквами: «Ключ к урожаю даю вам, друзья: щедро вносите навоз на поля!»
Счеты с наукой у Бизунова на удобрениях, конечно, не кончаются. Где-то он прав, где-то излишне осторожничает, хотя и понимает, что без риска в хозяйстве тоже нельзя — «жизнь сойдет на клин». Но он бывает искренне благодарен ученым, когда они подсказывают ему конкретную дорогу к успеху.
Итак, люди, техника, организация труда, дисциплина, использование удобрений, соблюдение агротехнических условий — вот слагаемые успеха в сельском хозяйстве. Никаких «америк», их называя, мы не открываем, но давайте зададим Бизунову вопрос: каково место погоды в этом перечне? Она «вне» его? «Над»? Или «в ряду»?
Он понимает: погода — единственное, что не зависит сегодня от наших желаний и наших возможностей. Однако Бизунов определенно скажет, что в эпоху научно-технической революции нелепо настаивать на том, что только дождь дает урожай или его губит, что только солнце наливает зерно силой или его сушит: пример колхоза имени Ленина тому серьезное и убедительное подтверждение.
Да, была в этом колхозе «битва за урожай», но вовсе не в том смысле, в каком иногда ее понимают. Не было аврала, штурма, абордажа, то есть единовременного и аварийного напряжения сил; потому-то и ощущал я в работе людей атмосферу будней.
«У нас нет ничего выдающегося, — оказал мне и Ф. С. Васильев, — зато все ровно».
В этом дело: ровно. Не берусь сказать точно, когда они начали так работать, но, думаю, не менее трех лет назад, когда в области был объявлен поход за высокую культуру земледелия. Именно в ту пору и начал экспериментировать председатель «Красного добровольца» Ф. С. Васильев: завез восемь сортов картофеля — начиная от «синеглазки», «лорха» и «берлинхенгена» и кончая «левонихой» и «огоньком». Три года пробовал, в итоге остановился на «лорхе», хотя «огонек» и «левониха» давали по 400 центнеров с гектара, но были капризны к изменчивой погоде. И что же? Получил в этом году устойчивые 200 центнеров картофеля с гектара. С зерновыми произошло приблизительно так же: начал когда-то с одного центнера «зефира» (это сорт ячменя), который привез из Белоруссии, — отличный «сам», если считать по-старому: сам-15, и прекрасная устойчивость! — и получал в этом году приличный урожай ячменя, который в отличие от других сортов в других колхозах стоял в это трудное лето как гвоздь.
Расчет у Васильева, конечно, был другой, он хотел взять 35 центнеров зерна с гектара, 300 центнеров картофеля и был готов к этому, — увы, погода вмешалась. Вмешалась, но не погубила! Снизила урожайность, но не бросила на лопатки колхоз.
Чем ближе к цели, тем ближе цель: это так же просто, как дважды два — четыре.
1972 г.
ШОФЕР
Представьте, читатель, вы стоите на дороге с поднятой рукой. Останавливается грузовая машина, и на вас смотрит из кабины лицо: хитринка в глазах, усталая улыбка, кепочка на голове и мазутное пятно во всю щеку. «Подвезете?» — «Прошу!» Вы — рядом, неторопливый разговор, монотонная дорога, и вдруг сельповская столовая у обочины, и шофер вспоминает, что с утра ничего не ел: «Надо бы подрубать щец!» Он выходит из кабины. Высок ростом, широк в плечах, пиджак, наверное, шестидесятого размера, — ну прямо всем шоферам шофер!
Я нашел Пирогова не сразу.
Сначала я стоял на новом мосту через Волгу, который соединяет Энгельс с Саратовом. Мимо меня, несмотря на зимнее время года, проходило не менее трехсот машин в час — московские, бакинские, ереванские, кишиневские… А в моем кармане лежал блокнотный лист, на котором были обозначены приметы будущего героя очерка. Еще раньше, в редакции, по статистическим столбцам мы высчитали портрет «среднего» шофера, которого мне предстояло теперь найти. Возраст — 25—35 лет, образование — 7 классов, стаж работы не менее пяти лет, наезд — тридцать тысяч километров в год.
Как вы понимаете, через полчаса на мосту образовалась пробка, а через час я понял, что избранный мною метод — попытка с негодными средствами. На следующий день, сменив тактику, я сидел в кабинете начальника одной из автоколонн Саратовского управления В. И. Халайджи. Копаясь в личных делах, мы подбирали кандидата для очерка. И тут вошел Пирогов, чтобы подписать какие-то документы. «Больше не могу! — говорил в это время Халайджи страдальческим голосом. — Честное слово, каждый из них типичен! У меня пятьсот шоферов, берите любого! Вот его!» И показал на вошедшего.
Еще ничего не зная о Пирогове, я подумал и согласился. Потом выяснилось: ему 35, водитель 1-го класса, стаж работы — 19 лет, образование — семилетка, за год наезжает на своем бензовозе почти сорок тысяч километров… Что еще надо?
Когда начинаешь думать о том, какая профессия самая распространенная, на память приходят продавцы, учителя, токари — только не шоферы. Даже наблюдая очень большое количество машин, движущихся по улицам крупных городов, мы почему-то абстрагируемся от того, что за каждой баранкой сидит живой человек. Вот так, глядя кинофильм, мы вспоминаем о киномеханике лишь тогда, когда у него рвется лента, и лишь для того, чтобы крикнуть: «Сапожник!» — подумайте только, даже не «киномеханик», а «сапожник».
Статистика все расставляет по своим местам: если киномехаников у нас тысячи, то счет шоферам идет на миллионы…
По старой водительской поговорке, шофер считается дураком: он развозит всех по домам на машине, а сам идет пешком. Действительно, на работу и с работы Михаил Федорович топает своим ходом. Он просыпается в шесть утра, в семь выходит из дому, через двадцать минут оказывается в гараже, а в восемь, уже с путевкой в кармане, выезжает на линию. Благо с недавнего времени машины ставятся вечером на электроподогрев, и никакой мороз им не страшен.
Пирогов кладет на сиденье старое байковое одеяло, глубже надвигает кепочку, с которой не расстается даже зимой, и без всяких прощальных гудков, без добрых или недобрых напутствий покидает автоколонну. То же самое делают другие шоферы, и те из них, которым предстоит общий рейс или работа в компании, терпеливо дожидаются за воротами мешкающих товарищей.