Так думает Юрий Павлович, и я уверен, что рано или поздно он осуществит свою идею. Лишь некоторый консерватизм, сидящий в каждом из нас чуть ближе к выходу, чем революционность, мешает сразу и горячо его поддержать.
Пока что все рекомендации совета справедливых — касались ли они организации воскресников или школьных вечеров, распределения бесплатных путевок между учащимися, покупки лыж или инструментов для оркестра, персональных ли дел школьников — неизменно утверждались директором или педсоветом. И вовсе не потому, что из педагогических соображений надо было на первых порах поддержать новую организационную форму. Просто эти рекомендации были мудры и справедливы.
Устами младенцев, как говорят, глаголила истина.
Я не знаю, существует ли в официальных кругах такой термин: «пионерский директор». А если существует, то я не знаю, в качестве ли нарицательного имени или нет. Потому что это зависит от точки зрения. Одни будут говорить, что Юрий Павлович Кардашов — типичный «пионерский директор», перенесший в управление школой обычные пионерские методы и формы работы. Он игровик, массовик, «два притопа, три прихлопа»: «Осудить! Вернуть на должность пионервожатого! Назначить на его место солидного человека!» Другие (и я в том числе) скажут, что такие люди, как Кардашов, способны вдохнуть жизнь в коллектив, внести свежую струю: «Поддержать Юрия Павловича!»
Но если без особой горячности? Давайте попробуем не акцентировать сейчас внимания на Кардашове. Массовик он или чопорный человек, «солидный» директор или легкомысленный пионервожатый — это в конце концов детали, пригодные главным образом для характеристики или автобиографии. Но вот что появилось в этой школе с его приходом: совет справедливых и общие сборы по боевой готовности номер один, два, три — об этом я уже говорил. Оперативные штабы — ОШи — по проведению разных мероприятий. Клуб интересных встреч во главе не с председателем, а с президентом. Детский кинотеатр «Орленок» (директора которого, к сожалению, скоро придется снимать за плохой подбор репертуара и двойку по физкультуре). Школьная дума вместо надоевшего всем учкома, которая действительно решает самые важные и принципиальные вопросы, касающиеся судьбы школы в целом. Летучие отряды, во главе которых стоят не командиры, а главы отрядов. У каждого класса — тетрадь чести, в которую ежедневно выставляются отметки. От них зависит количество звезд, которые висят в каждом классе над доской: одна звезда, две, три, даже четыре, даже пять! И когда совет справедливых решает, дать классу еще одну звезду или снять с него две звезды, вы бы посмотрели, что делается в это время со школьниками. И наконец, комитет комсомола, который, слава богу, знает, что ему делать, кого направлять, как направлять и куда.
Плохо? Все это вызывает сомнения в целесообразности? Приносит вред?
Дело, конечно, не в игровых названиях. Дело в существе. Я это понимаю. Но, поверьте, школа стала в итоге неузнаваемой. Во всех своих проявлениях. Список полезных дел — для себя, для колхоза, для района — неисчерпаем, поскольку даже сейчас, пока я пишу эти строки, там что-то делается. В каждом поступке школьника, в каждом движении его души, в его нынешней мечте и нынешних заботах вы увидите знамение сегодняшнего дня. Куда делась «дикая дивизия»? Бедный Король Кирсанов!
Вы шагаете по школе, и ни один человек не говорит вам «здрасьте», все говорят: «Добрый день». Даже внешний вид ребят стал иным. Всего полгода назад они стриглись сами. Или по четвергам, после дождичка, ездили в город. Теперь парикмахер приезжает из города в школу. Тут уже очередь. Ажиотаж. Племянник и дядя Свирские из девятого класса на спор постриглись наголо!
Летопись школы. Огромная тетрадь, сброшюрованная в виде альбома. По решению совета справедливых туда заносятся раз в месяц самые значительные события из школьной жизни. И хорошие и плохие. С фамилиями. «Навечно». «Для потомков».
Слет лучших учеников. На какой час его назначить? После уроков? Нет, это неверно. За пятнадцать минут до окончания последнего урока! Чтобы «лучший» мог на глазах всего класса собрать книжечки в портфельчик и гордо выйти из класса! И нечего бояться, что парень недоучится пятнадцать минут, — он «лучший», ему это не страшно, — важно то, что он получил право на зримое, наглядное отличие от всех остальных.
Это тоже плохо? Это тоже игра?
Если Юрию Павловичу Кардашову легче проводить в жизнь свои и чужие идеи, находясь на посту учителя, директора школы, а не пионервожатого — а так оно и есть на самом деле, — то в добрый час. Хотите поспорить с ним — спорьте. Только давайте договоримся ему не мешать.
Школа на подъеме. А дети — это глина, фантастическим образом обладающая талантом самоваяния. Если ты из них ничего не вылепишь, они сами из себя начнут лепить.
Но что?
1966 г.
ИСКАТЕЛЬ
Название для этого очерка я взял из письма, которое приведу полностью, но прежде хочу вас предупредить: речь пойдет о вопросе, таком же древнем, как мир по сравнению с нашей жизнью, и таком же юном, как жизнь по сравнению с миром. Лучше всех вопрос сформулировали еще Шекспир и Маяковский обоюдными усилиями: «Кем быть или не быть?»
Здесь нужна вдумчивость.
Итак, читайте письмо, а потом я расскажу вам об авторе. Не знаю, как он, а я не жалею о нашем знакомстве.
«Уважаемый товарищ Аграновский! Долго не решался Вам написать, но, как видите, решился.
Два года назад я кончил одиннадцать классов. Учился, чтобы сказать, отлично — нет, а хорошо — можно (одна тройка по тригонометрии). Теперь поступать. Куда? Ага, отец вспомнил, что в детстве я мечтал о самолетах. Пришлось поехать в Харьковское авиатехническое училище. Прожил там полмесяца и вместе с еще одним земляком вернулся домой: неинтересно.
Дома как дома, мать рада приезду сына. Но тут бросились ко мне учителя: иди в институт! В какой? Где меньше конкурс. Оказалось, в мед. Поехал как из-под палки (о медицинском у меня никогда и в мыслях-то не было). Экзамены сдал, но по конкурсу не прошел (может, и к лучшему). Теперь куда? Остается — в колхоз? Он мне за пять летних сезонов надоел. Правда, нетяжело, и платят прилично, и весело, не один же я там, но — неинтересно.
Тут дал о себе знать дядя из Луганска. Приезжай, говорит, работы хватит, а там, может, и учиться пойдешь. Я и поехал с грехом пополам. Теперь работаю в Луганске, в геологоразведке. Работа, я б сказал, нелегкая, приходится и по неделе не бывать дома. Но беда не в этом, а в том, что и тут неинтересно. Держат меня несчастные 150 рублей, которые я получаю каждый месяц, потому что не всюду их еще и получишь. Я мог бы давно уйти на другую работу, но боюсь, и там будет неинтересно. А как смотрят на тех, кто бегает с места на место, сами знаете.
А, все равно уйду!
Так что же в Ваших силах мне посоветовать, куда определиться, чтобы насовсем или надолго? Идти работать, где легче, а поступать, куда недобор, где сидит знакомый с портфелем, или куда интересно?
Где мое «интересно»?
Посоветуйте, прошу Вас, пожалуйста.
Скажу по секрету, люблю приключения. Одно из них. После приезда в Луганск я часто вечером сажусь в первый попавшийся трамвай или автобус — и понеслась по городу! Выхожу в незнакомом ночном Луганске и, ни у кого не спрашивая, добираюсь домой. Сумею, приду вовремя, а нет, так утром (матери нет, ругать-то некому). Скажете, глупо? Глупее не бывает. Но зато интересно. Равносильно хорошей книге или киноприключению.
Извините за глупую, но правдивую писульку. Всего хорошего. Мне девятнадцать лет (есть еще время набраться ума). Игорь Липчук».
Должен сказать, из всего того, что я напридумал об Игоре и тащил с собой в командировку, мне удалось привезти назад единственное: симпатию к этому парню. Все остальное развеялось, не подтвердилось. И слава богу. Сижу я теперь дома перед стопкой бумаги и думаю о том, как важно иметь дело не с придуманным человеком, отштампованным нашим небогатым воображением, а с реальным, живым, у которого неповторимая внешность, своеобразный характер, нетрафаретные поступки и, представьте, совершенно самостоятельные мечты и взгляды на жизнь.
Хотите знать, какой он, этот парень?
Разный.
ПОСТУПКИ. Этим летом в Донце было много гадюк. Если кто замечал черную палку, плывущую против течения, немедленно поднимал крик, и все вылезали на берег. А Игорь, наоборот, нырял в воду. И прислушивался: как только раздавался писк лягушки, — туда. Гадюки затягивали лягушек за задние ноги. Затянут, набухнут, станут неповоротливыми, тут их и хватай у самой головы. Когда он потом носил их по пляжу, девчонки визжали, а ребята смотрели с трехметрового расстояния и просили шкурки. Из гадюк получались хорошие пояса — черные, чуть-чуть посеребренные. Девчонкам были впору короткие гадюки, а Игорь — большой, крупный — все лето искал себе длинную, но так и не нашел.
Когда я приехал к нему, он стоял на «голубятне», на самой верхотуре буровой. Летел я до Луганска самолетом, потом ехал «газиком» километров шестьдесят, потом немного пешком до вышки, и вот теперь еще нужно было метров двадцать лезть наверх. Полез. Лестница хоть и железная, но старая, без многих ступенек, от ветра качается. Противно. Да и сама «голубятня» скрипит на ветру. Зато обзор отличный. Постояли мы с ним немного, познакомились и решили спускаться. Игорь мне говорит: «Жаль, нет у меня для вас лишних рукавиц». И после этих слов — р-р-раз! — прямо по двадцатиметровому металлическому столбу до самой земли. До сих пор не знаю, что бы я делал, окажись у него лишние рукавицы. Спустился я, однако, по лестнице и спрашиваю: «А как же техника безопасности?» — «Никто ж не видит…» — смеется.
Мальчишка.
ЧЕРТЫ ХАРАКТЕРА. И вдруг узнаю, что он копит деньги. Получает и аккуратно откладывает: на костюм, на пальто, на мотоцикл. Велосипед уже купил. Вечером в субботу берет с собой рубль и отправляется «кутить» в город: пятьдесят копеек на кино, сорок на мороженое и еще на трамвай в оба конца — все точно рассчитано. Однажды я заметил, как он считает деньги. Лицо с чуть припухшими веками, такое, какое бывает у спящих младенцев, а между бровями — сорокалетняя складка…