Розамонда вскочила. Ее лицо было покрыто красными пятнами, глаза припухли от слез и от недолгого сна. Минуту она постояла, будто не понимала, где находится, потом со словами: «О господи!» — устремилась к окну.
Легковые машины и телепередвижка уехали, телефон молчал. Розамонда взглянула на часы.
— О господи, — снова пробормотала она, выбежала из комнаты и помчалась вниз по лестнице.
Часы в холле тоже показывали десять минут третьего. В гостиной телефон прозвонил три раза, замолчал, снова прозвонил три раза и опять замолчал. Когда вновь раздался звонок, Розамонда сняла трубку.
— Ах, это ты, мама.
— А кого ты надеялась услышать?
— Я думала… да… Теда.
— Что ж, а я, родная, увидела около телефона записку, узнала почерк Гарри, вспомнила о неприятностях Теда и вот специально звоню сказать тебе, чтобы ты не беспокоилась. Если хочешь иметь деньги, знай: тот, кто нажил одно состояние, наживет и другое, а Тед еще молод.
Услышав, что мать бездумно повторяет свою вчерашнюю речь, Розамонда пришла в ужас.
— Я спала, — совсем по-детски сказала она. — Прилегла на минутку, а проспала несколько часов. Мальчики… Как папа?
— Немного хуже.
— Ах боже мой! Боже мой! — проговорила Розамонда. — Но я все равно не могу, мне надо идти.
— Конечно, Рози. У нас все спокойно. Бен — просто чудо.
Розамонда положила трубку, взбежала по лестнице и выглянула в окно. Легковая машина снова стояла у дома, телепередвижка подъехала у нее на глазах. Розамонда вбежала в спальню и схватила телефонный справочник, что-то бормоча, она стремительно листала страницы, пока не нашла нужный номер.
— Элизен?
— Да, кто это?
— Розамонда Китчинг.
— Я так и думала! — заявила Элизен Пайн.
Пайны жили в начале улицы. Метью и Доминик обычно возвращались домой с их сыном Эндрю.
— Элизен, не окажешь ли ты мне услугу?
— Какую?
— Если мальчики зайдут к тебе вместе с Эндрю, задержи их у себя. Не знаю, слышала ли ты…
— Слышала.
— Понимаешь, у нашего дома стоит телепередвижка.
— Если мальчики смогут побыть у тебя, пока…
— Нет, — сказала Элизен.
— Элизен, мальчики ни в чем не виноваты.
— Все это — страшная гадость. Негодяи, вроде твоего мужа, позорят нас всех. Ты глубоко заблуждаешься, если думаешь, что все останется по-прежнему. Если закон не может покарать преступников, это сделают честные люди.
— Вряд ли ты после смерти попадешь на небеса! — выкрикнула Розамонда.
— И ты еще насмехаешься! — вышла из себя Элизен Пайн и повесила трубку.
Розамонда сбросила платье, натянула брюки со сломанной молнией, рубашку и парусиновые туфли. Снова зазвонил телефон. Розамонда выбежала в сад позади дома, подтащила садовое кресло к ограде. С третьей попытки ей удалось подтянуться, и она повисла: голова по одну сторону, ноги по другую. Задыхаясь от страха, Розамонда неловко перекинула через ограду одну ногу, другую и рухнула на клумбу с ноготками в саду Керри, но тут же вскочила и бросилась через лужайку. Вторая ограда ничем не отличалась от первой, и Розамонда взобралась на нее без особого труда, правда, спрыгивая на землю, она сломала какой-то куст в саду Эми Гау, а розы, которые она случайно пригнула, распрямляясь, исцарапали ей щеку. Девяностолетняя мать Эми Гау равнодушно смотрела, как Розамонда, запыхавшись, бежит по траве и хватает выкрашенный в белое железный стул. Стул оказался довольно низким, Розамонде пришлось несколько раз слегка присесть и подпрыгнуть, прежде чем она сумела взобраться на кирпичную ограду, откуда, разбив скулу, она свалилась кубарем на грядку салата позади дома Пирсонов. Мистер Пирсон, адвокат, ушедший на пенсию, только что вернулся домой с веселой пирушки. Он поставил на место машину и, выходя из гаража, с изумлением увидел, как Розамонда, с которой он был едва знаком, волоча ноги бежит по его лужайке На ней были грязные, рваные брюки и рубашка, живот и грудь тряслись при каждом движении, на красном, потном, расцарапанном лице, покрытом синяками, сверкали выпученные голубые глаза. Розамонда схватила стремянку подтащила ее к ограде, взобралась наверх и исчезла в соседнем саду.
Свалившись с ограды Пирсонов, Розамонда оказалась в саду Пайнов. Здесь она остановилась и вытерла лицо рукавом рубашки. С хрипом втягивая ртом воздух, Розамонда шагом пересекла сад, бежать она уже не могла. Из окна дома высунулась Элизен:
— Розамонда!
Процесс дыхания отнимал у Розамонды почти все силы, она мотнула головой и, едва переставляя ноги, пошла дальше.
— Розамонда, я пыталась дозвониться тебе, я хочу сказать…
Но Розамонда не обернулась. Она оказалась на улице прежде, чем Элизен Пайн выбежала из дома и остановила ее.
— Розамонда, мальчики, конечно, могут побыть у нас, — Элизен схватила Розамонду за руку. — Нет, я никогда себе этого не прощу. Господи, на что ты похожа! Твои брюки…
Мальчики — Метью, Доминик, Эндрю — с соломенными шляпами и портфелями в руках появились из-за угла. Увидев обеих женщин, они в растерянности остановились.
— Что случилось, мама? — спросил Эндрю Пайн.
— Эндрю, пригласи Метью и Доминика зайти к нам.
— Нет, — сказала Розамонда, наконец высвобождая руку. — Метью, Доминик, идите в библиотеку.
— Посмотри на свои брюки, — шепнула Элизен на ухо Розамонде.
Розамонда прикрыла рукой разъехавшуюся молнию.
— Перед вашим домом стоит телепередвижка, поэтому идемте, — заторопилась Элизен Пайн.
— Уже две, — поправил ее Доминик. — Смотрите, обе видны прямо отсюда.
Метью решительно надел шляпу и пошел домой.
— Постой! — крикнул Доминик ему вслед.
— Метью! — едва слышно окликнула его Розамонда.
Метью не обернулся.
Доминик быстро пригладил волосы, надел шляпу и вприпрыжку побежал за Метью. Элизен Пайн снова схватила Розамонду за руку.
— В таком виде ты все равно никуда не можешь идти. Поэтому зайди в дом.
Розамонда все еще прикрывала рукой разорванные брюки она вырвалась от Элизен, крикнула едва слышно: «Метью! Доминик!» — и, переваливаясь, побежала за мальчиками.
Сильвия отвезла Гарри на работу в западный пригород и долго добиралась до Уарунги. Увидев Грету, Сильвия испугалась: ее голубые глаза неестественно блестели, щеки прорезали две глубокие вертикальные линии, углы большого рта опустились. Здороваясь с Сильвией, Грета неохотно оторвалась от шитья. Сильвия прошла в дом и села у постели отца рядом с Беном. Маленький цветной телевизор, собственность Бена, стоял рядом с кроватью Джека, но когда Сильвия вошла в комнату, Бен его выключил. Губы отца, прежде выделявшиеся на лице чуть розоватым пятном, слегка посинели. Сильвия вглядывалась в неподвижное лицо, а перед глазами у нее стояло изможденное лицо Греты.
— Судя по виду миссис Корнок, ей необходимо проспать по крайней мере сутки, — негромко сказала она Бену.
— Да, конечно, но видите ли, она в таком состоянии, что не может этого сделать.
— Кто сидит с отцом ночью?
— Сидди и я, меняемся через четыре часа.
— Она не пытается заснуть?
— Нет. Не хочет.
— Что же она делает? Шьет?
— Она, видите ли, нам готовит. Зря она так беспокоится. Я говорил ей. Но повар она замечательный.
Расставшись с отцом, Сильвия поехала по Тихоокеанскому шоссе и снова оказалась в западном пригороде, машины Двигались сплошным потоком. Во время вынужденных остановок Сильвия разглядывала газетные стенды. Заголовок «Мошенничество раскрыто, компания объявлена банкротом» показался Сильвии довольно обычным, она вспомнила о нем, только когда Гарри бросил на заднее сиденье портфель с бумагами и сел рядом с ней.
— Я только что говорил с Рози. К ней приезжали две телепередвижки. Будем надеяться, что по телевидению ничего не покажут. А если покажут, мама не увидит. Как ты ее нашла?
4
Бен сидел у кровати Джека Корнока и смотрел по телевизору программу новостей.
Внезапно на экране появилась голова Метью. Взгляд его темных глаз был устремлен на телезрителей.
— Но это совершенно неверно, — уверенно говорил Метью. — Через несколько дней отец все приведет в порядок.
Голова Метью чуть сдвинулась, в кадре появился Доминик и кусок оштукатуренной стены дома Китчингов. Тот же репортер спросил: «Значит, в результате этого краха никто не понесет убытков?»
Метью по-прежнему не смотрел на людей с микрофонами, его взгляд был устремлен на Бена у кровати Джека, на Стивена и Гермиону, сидевших в своей гостиной поодаль друг от друга, на Розамонду, застывшую в дверях комнаты, на Гарри и Сильвию, оторвавшихся от приготовления еды, и особенно внимательно темные глаза Метью смотрели с экрана на его отца.
— Крах потерпел мой отец, — все так же уверенно продолжал Метью, — мой отец и больше никто.
Другой репортер спросил Доминика: — А ты как думаешь?
Доминик — до сих пор он казался маленьким мальчиком — вышел вперед и неожиданно сравнялся ростом с братом.
— Я-то? — сказал он и передернул плечами, видимо перекладывая портфель из одной руки в другую. — Я думаю так же.
— Что же именно ты думаешь? — придирчиво спросил первый репортер.
Но прежде чем Доминик ответил, обе камеры внезапно переключились на Розамонду: перепачканная, растрепанная, она бежала, прикрывая рукой ширинку брюк, и звала:
— Метью! Доминик!
Цветной телевизор Бена и Китчингов позволял разглядеть все царапины и синяки на лице Розамонды, но на черно-белом экране Файфов и Гарри ее лицо казалось просто грязным. Один телерепортер показал в заключительных кадрах Розамонду и Доминика, когда они, ссутулившись, открывали калитку, другой — Метью, смотревшего вслед матери и брату, пока они не исчезли из виду. У Китчингов и Файфов была включена первая программа, у Бена, Гарри и Сильвии — вторая. Когда Сидди открыл дверь и вошел на цыпочках в комнату Джека Корнока — его ботинки, как всегда, скрипели, — Бен тут же поднялся и выключил телевизор.
Сидди подошел к кровати. Большая голова умирающего Джека Корнока как камень вдавилась в подушку. Телефон, картонка с алфавитом, красная ручка, очки, зеркало, гребенки и щетки — все орудия борьбы и мести по-прежнему лежали на столике рядом с его кроватью. Как только Бен вышел из комнаты, Сидди, глядя на безжизненное лицо Джека, доверительно прошептал: — Я буду хорошо смотреть за тобой, хозяин.