Бен вошел в кухню, где Грета стояла у окна и напряженно, не мигая, вглядывалась в отраженные в стекле полки с посудой, висевшие, как казалось, на залитых луной деревьях ее сада.
— Ух, спасибо, что налили, — с удовлетворением сказал Бен. Вино Бен принес сам. — Ух,— снова сказал он, принимаясь за обед. — По телику только что показывали одну женщину, она немного смахивала на вас.
— Эта женщина что-нибудь продавала? — сухо спросила Грета.
— Честно говоря, не знаю, что она делала. Я пропустил начало. Там еще был мальчонка. Нет, они ничего не продавали. Присаживайтесь, выпейте стаканчик, почему не выпить?
Это такое же вино, как в прошлый раз, сами сказали, что вам нравится. Вы тогда остановились на том, как приехали в Сидней со всеми своими ребятишками. И тогда приняли решение…
— Джек принял решение в шестнадцать лет, — сказала Грета, подходя к столу. — В ту ночь, когда он добрался до Сиднея, его арестовали за бродяжничество и посадили под замок. Тогда он сказал себе: «Я должен разбогатеть, пусть меня потом отправят в ад». — Грета поднесла к губам бокал вина, налитый Беном. — Он верит в ад, — холодно добавила она.
Когда Грета заговорила, Бен отрезал кусочек хлеба, ломтик сыра, положил на тарелку и подвинул к Грете; продолжая рассказывать, Грета машинально начала есть.
Метью поднялся и выключил телевизор, потом снова уселся рядом с Домиником. Розамонда отняла руки от лица, подошла к мальчикам и тоже села.
— Последняя часть была совсем ужасная? Я не могла смотреть.
— Когда мы с тобой открывали калитку, у нас был такой вид, будто мы куда-то крадемся, — сказал Доминик.
— Прекрасный у вас был вид, — сказал Метью. — И вообще все прекрасно. Могло быть куда хуже.
— Люди теперь будут думать, что это отец тебя избил, — сказал Доминик.
— Неужели я так ужасно выгляжу? — воскликнула Розамонда.
— Ничего подобного, — спокойно возразил Метью.
— Зря ты за нами побежала, — не унимался Доминик.
— Я не могла иначе, — растерянно проговорила Розамонда. — Я просто не могла иначе.
— У тебя был прекрасный вид, — повторил Метью.
Зазвонил телефон. Розамонда вскочила.
— Не подходи!
Но Метью с просиявшим лицом обогнал Розамонду, сбежал по лестнице в холл и схватил трубку.
— Алло.
— Я получил твое послание, Метью, — сказал Тед Китчинг.
— Отец! — крикнул Метью.
— Да, получил, паршивец ты несчастный, — бушевал Тед. — Да, да, паршивец несчастный да еще шантажист. Ты, значит, решил пробудить во мне чувство вины, так я тебя понял? Шантажист несчастный, дерьмо собачье…
— Тед Китчинг, сейчас же замолчи, — вне себя от ярости крикнула Розамонда, схватив трубку в спальне.
— Ах, это ты, моя голубка? Ты, значит, даже не смогла удержать их дома. Не могла сделать даже такой малости. Кто же это тебя измордовал, моя голубка? Уж не твой ли сыночек-шантажист, дрянь он этакая? Сделай одолжение, побудь дома, я приду и добавлю.
— Только попробуй! — заорал Метью из холла.
Но Мерримен отобрал трубку у Теда:
— Не беспокойтесь, Рози. Я никуда его не пущу.
— Так это вы, значит, его опекаете?
— Нет, Рози, я его не опекаю. Просто Тед вдрызг пьян, как вы сами могли догадаться. Подождите до завтра, завтра днем он вернется домой, придет в себя и снова будет не человек, а золото.
— Скажите ему, что меня он здесь не застанет, — прокричал Метью.
Стивен и Гермиона сидели перед пустым экраном. Каждый держал в руках бокал вермута, каждый ждал, что заговорит другой. Тесная квартира и присутствие детей — а они не отходили от родителей, когда Стивен возвращался домой, — заставляли их проявлять дружелюбие, но только драма, разыгравшаяся на телеэкране, вынудила их немедленно заключить мир. Гермиона встала, вышла в кухню и заглянула в духовку. Вернувшись, она холодно спросила:
— Ты все еще намерен отказываться от углеводов?
— Я поем немного риса. В субботу они, видимо, уничтожали следы своей деятельности. Я, как ты знаешь, давно это предвидел.
— Боюсь, что ты прав. Рози сказала то же самое сегодня утром. Бедная Рози. Надо, наверное, ей позвонить.
— Я предвидел это, по меньшей мере, пару недель назад.
— Мама вряд ли позвонит ей, пока папа в таком состоянии.
— Будем надеяться, что у Греты не нашлось времени посмотреть телевизор. Я предвидел это уже в тот день, когда мы с Тедом бегали в Ботаническом саду.
— Предвидел, что совершится преступление? Банкротство предвидели все. Пойду все-таки позвоню Рози. У нее было такое лицо…
Гермиона дважды набрала номер, как было условлено, она звонила из кухни, пока готовила рис. Стивен с бокалом в руках стоял в дверях, но Гермиона только повторяла время от времени: «О господи!», или «Боже мой!», или «Что же ты будешь делать?» Рис закипел, вода побежала на плиту, Стивен, раздраженно хмурясь, подошел и снял кастрюльку с огня.
— Да, да, помни, что я здесь, если что-нибудь понадобится, — сказала Гермиона.
Она повесила трубку и взяла кастрюльку из рук Стивена.
— Как она?
— Я не очень поняла. Она сказала, что у нее такое лицо то ли из-за сада, то ли из-за садов.
— Где Тед?
— Она не видела его с субботы. Розамонда и мальчики никак не могут решить, уходить им или оставаться. Останутся, конечно.
— Им очень трудно уйти, — сказал Стивен. — Даже в теперешних обстоятельствах это значит бросить человека в беде. А остаться — все равно что стать соучастниками его преступления.
— Но ты подумай, — сказала она, явно забавляясь, — даже мы с тобой — это при наших-то добродетелях! — не можем отгородиться от мошенничества Теда.
— Обедать будем здесь?
— Почему бы нет? Подумай, должны мы, например, с негодованием вернуть газонокосилку, которую нам подарил Тед, когда они купили себе новую?
— Я истратил пятьдесят долларов на ее ремонт.
— А этот тостер? — со смехом спросила Гермиона.
— Скороварку, пожалуй, можно отдать, — включился в игру Стивен.
— Наверняка. Мы никогда ею не пользуемся.
Гермиона и Стивен со смехом сели за маленький пластиковый столик.
— А как насчет подвесного креслица для Имоджин? — спросила Гермиона. — Или черной занавески в ванной, помнишь, Джейсон наступил на нее и порвал?
— Завтра же ликвидирую. А пока открою бутылку вина, — заявил Стивен, вставая из-за стола.
— Открой ту, что подарил Тед.
— Конечно!
Но хотя вино подняло настроение Гермионы, она не обращала внимания на еду и медленно пила, вливая вино в рот. Наконец она осторожно поставила бокал на стол.
— Знаешь, человек не может остаться честным, если живет в бесчестном обществе.
Стивен еще не кончил есть.
— Ты снова цитируешь Стюарта Корнока?
— Нет. Сама додумалась.
— Геродот додумался до этого раньше тебя.
— Неужели я позаимствовала эту мысль у Геродота? Просто удивительно, что за кладезь премудрости. Но как верно сказано! Зачем тогда мы портим себе кровь и пытаемся совершить невозможное? Сдавайся, бери, что нужно, наслаждайся жизнью. Другого пути нет.
— Какая грязная, какая примитивная философия.
— И вовсе не грязная. Она как это вино. Она обещает мне роскошь. Я помню свое первое ощущение от роскоши. Мне было три, может быть, четыре года, однажды утром я проснулась под свежей простыней, под мягким пушистым одеялом, обшитым атласной лентой, я увидела окно с белыми занавесками и дерево за окном, и вокруг царил покой. И я поняла — это роскошь.
— Теперь все это ничего не стоит в твоих глазах.
— Да, но тогда… Рози говорит, это было сразу после переезда в нашу собственную квартиру, когда у нас появилась няня, девушка-испанка. Переезда я не помню. Помню только, как проснулась, как мне было тепло, помню дерево, покой, восторг от ощущения роскоши — больше ничего. Наверное, это произошло после того, как мама получила свою замечательную работу, но я думаю, хотя Рози и Гарри со мной не согласятся, я думаю, что это произошло сразу после того, как мама встретила папу. И тогда возникает вопрос, верно, дорогой… — Гермиона снова подняла бокал, — возникает вопрос, как папа добыл те самые деньги, что помогли сохранить мою плоть и кровь. Мою жизнь. Так что все очень просто. Я возвращаюсь в свою исконную социобиологическую группу. Или нужно сказать социопитательную среду?
— Какая разница, если ты мелешь такую чепуху?
— Скажи это своему Геродоту.
В кухню вошел Джейсон, он не мог сам справиться с уроками.
— Вы все еще ссоритесь?
Гермиона и Стивен дружно рассмеялись. Гермиона поставила бокал.
— Мы всего лишь люди, Джейсон.
— Знаю, — терпеливо ответил Джейсон.
— И если мы не всегда во всем соглашаемся, — сказал Стивен, — это еще не значит, что мы непременно ссоримся.
— В этом нет ничего невозможного, — убеждал Метью младшего брата. — Куча людей так живет, почему же это невозможно? Нам надо уйти отсюда, найти работу, снять квартиру или дом и поселиться там, только и всего.
Розамонда с измученным видом сидела на жестком стуле, доставала вилкой кусочки лосося из консервной банки и клала в рот.
— Ты видел когда-нибудь дешевую комнату или квартиру? — спросила она.
— Куча людей живет в таких квартирах, значит, в них можно жить.
— А как насчет безработицы? — спросил Доминик.
— Насчет безработицы? — повторил его вопрос Метью. — Люди каждый день находят работу.
— Я прошу только об одном, — сказала Розамонда, — не принимай решения, пока ты в таком возбужденном состоянии.
— Мое возбужденное состояние никуда не денется, — рассердился Метью.
— Я прошу только об одном: подожди хотя бы до завтра.
— Не могу. Я уже принял решение. Вы оба можете ждать до завтра. А я ухожу.
— Ну и иди тогда! — крикнул Доминик.
— Вот еще, — сказал Метью. — Никуда я сегодня не пойду. Уже слишком поздно. Я уйду завтра утром.
— Сколько сейчас времени? — спросил Доминик.
Метью посмотрел на часы: — Четверть одиннадцатого.