— А часы возьмешь с собой?
— Конечно, возьму.
— Кто тебе купил часы? — с торжеством спросил Доминик.
— Ну и пусть он их купил. Часы мне нужны. И еще кое-что мне нужно. Сейчас запишу все, что мне нужно.
Розамонда доела лососину и с пустой консервной банкой в руках сидела и смотрела на старшего сына. Доминик молчал и тоже не спускал глаз с Метью. Потом нагнулся и прочел вслух его список:
— Непромокаемый костюм. Маска, ласты для подводного плавания. Доска для серфинга.
— Я все это зачеркнул.
— После того как я прочел.
— Знаете, сейчас всем нам лучше лечь спать, — сказала Розамонда, вставая со стула.
— Верно, — сказал Метью. — Я только допишу и сейчас же лягу. Я не собираюсь сегодня уходить. Я не сумасшедший. Только не надейтесь, что я останусь. Для этого меня надо связать, а связывать вроде некому.
Розамонда, бережно держа в руках консервную банку, осторожно подошла к Метью и заглянула через плечо в список, который он составлял.
Джек Корнок открыл глаза.
— Отец, — позвал он.
Сидди отлепил сигарету от нижней губы.
— Я здесь, сынок.
— Мне крышка, отец, — отчетливо произнес Джек Корнок.
— Верно, сынок.
Джек Корнок закрыл глаза. Сидди подождал минут пять, потом обогнул кровать, взял со столика зеркало и поднес к губам Джека. Положив зеркало на место, Сидди сказал с нежностью:
— Я позабочусь о тебе, дружище.
В кухню Сидди вошел на цыпочках, Бен попивал вино и читал какую-то научно-фантастическую книжку.
— Где она, Бен?
— Спит.
— Она говорила, что не может.
— Значит, может. Я только что ходил смотрел.
— Его больше нет.
Бен отложил книжку: — Правда, Сид?
— Правда, Бен.
Бен на минуту задумался. — Не вижу смысла ее будить, — сказал он. — Ей очень нужно поспать. — Бен допил стакан и встал. — Значит, предстоит работенка!
— Я поеду домой, — сказал Сидди. — Как раз успею на последний поезд. Если она спросит, скажи, он только открыл глаза и посмотрел на меня, лицо у него было счастливое. Правда, счастливое и спокойное.
— Ладно, Сид, скажу. А уж поверит она мне или нет, не знаю.
5
Кен собрался на работу, но едва выехал из гаража, как увидел Молли: подняв руку, она ковыляла по лужайке ему наперерез, она так волновалась и так торопилась, что Кен остановил машину и приглушил мотор. Молли жестом показала, чтобы он опустил ближайшее к ней стекло, Кен многозначительно посмотрел на часы и выполнил ее просьбу.
Молли всунула голову в машину. Она тяжело дышала.
— Только что позвонил Стюарт.
На лице Кена выражение покорности сменилось маской сочувствия: — Неужели скончался?
Молли разразилась слезами: — Кен, Кен, я теперь вдова.
Мгновение Кен тупо смотрел на Молли, потом спросил: — Кто, кто?
— Вдова, — рыдала Молли.
— Ну, извини, — сказал Кен и решительно поднял стекло.
Телефон зазвонил буквально через минуту после того, как Гарри уехал на работу.
— Ох, — безжизненным голосом произнесла Сильвия, услышав слова Греты. — Когда? — Она не могла сообразить, что бы еще спросить, поэтому бессмысленно повторила: — В одиннадцать. — Но тут же добавила: — Грета, если вам нужен Гарри, я сбегаю вниз и скажу ему, пока он не уехал.
Но Грета сказала, что Гарри не нужен.
— Розамонда сейчас приедет, она сама на этом настояла. Может быть, Гарри заедет после работы и захватит тебя. Или ты предпочитаешь приехать сейчас?
— Не знаю… — пробормотала Сильвия. Она чувствовала себя такой же беспомощной, как в первые дни после приезда. — Если вы… — начала она.
— Что ж, поскольку у тебя нет желания увидеть отца прежде, чем его увезут… — сказала Грета, в сущности сама отвечая на свой вопрос.
— Не знаю… это не то, ради… — Но Сильвия не договорила. «Не то, ради чего я приехала», — хотела она сказать, и не договорила, потому что ее слова могли прозвучать как злая насмешка. Она предпочла спрятаться за вежливой фразой времен своей юности: — Нет, спасибо.
— Как хочешь. Стюарту я позвонила. Гермиона позвонила мне сама, я попросила ее разыскать Гая. Его все-таки тоже нужно предупредить. Гарри я позвоню попозже, когда он доберется до работы.
Голос Греты, спокойный, уверенный, чуть холодноватый, свидетельствовал, что в отличие от Сильвии она твердо знала, как себя вести. Сильвия вспомнила ее поднятое вверх лицо, когда она подставляла к свету ушко иголки, синяк у нее на шее и спросила с внезапно прихлынувшей теплотой: — А как вы, Грета, себя чувствуете?
— Я выспалась и чувствую себя гораздо лучше.
— Сидди с вами?
— Нет, уехал домой, но Бен здесь.
— Я приеду сегодня вечером вместе с Гарри.
— Хорошо, приезжай вечером.
Грета положила трубку, Сильвия легла на неприбранную постель и уставилась в потолок. Горе, думала она, все расставило бы по местам, но она не чувствовала горя. Сильвия заставила себя сесть и позвонила Стюарту домой. Ей никто не ответил, тогда она позвонила ему на работу. Еще не было половины девятого, Стюарт сам снял трубку.
— Стюарт, кто-то должен сказать маме.
— Я уже сказал, мама очень огорчилась.
— Стюарт…
— Что?
— Как это будет происходить?
— Спрашивать у Греты про копию завещания, пожалуй, еще рановато.
Сильвия подняла голову, свободной рукой откинула волосы назад.
— Я имела в виду похороны.
— Нам сообщат, Сил.
— Значит, я ничего не должна делать?
— А что ты можешь делать?
— Не знаю.
Стюарт помолчал, потом сказал:
— Во время похорон будет служба.
— Служба? Религиозная служба?
— Как всегда.
— Почему?
— Может быть, иногда не бывает службы, но на всех похоронах, где я присутствовал, всегда была служба.
— Я никогда не была на похоронах. Мне не приходилось хоронить никого из друзей, а из родных отец — первый.
— Из родных для меня тоже.
— Я взяла напрокат машину, нужно будет отказаться, — сказала Сильвия.
— Наверное, ты в состоянии сама с этим справиться?
Сильвия позвонила и отказалась от машины, сбросила халат Гарри и решила надеть индийское платье. Когда она вдохнула его пряный запах, ее вновь закружил вихрь желаний, но на этот раз она расслышала голос — свой собственный голос, — который беззвучно сказал ей, что теперь она сможет побывать и в Индии, и в Китае — везде.
Хотя Тед Китчинг парился, окунался в ледяную воду, хлестал себя веником и глотал лекарства, хотя он побрился, тщательно оделся и надушился, выпученные покрасневшие глаза и неуверенные движения выдавали его состояние. У Розамонды глаза были нормальные, полоска пластыря закрывала царапину на щеке. Они стояли в холле и кричали друг на друга.
— …Хорошая же ты мать, дома не удержала.
— Он ушел прежде, чем я проснулась.
— Вот где дал о себе знать твой полоумный дедушка. В моем сыне.
— Ничего подлее ты не мог сказать. — Тед встретил Розамонду на пороге дома, она уходила с двумя большими чемоданами и остановилась, глядя в лицо мужу. — Я тебе никогда этого не прощу. Никогда! Метью написал мне: «Позаботься о бабушке».
— Позаботься о бабушке! — Тед толкнул чемодан и покачнулся. — Если ты собралась ухаживать за матерью, зачем тебе, черт возьми, эти огромные чемоданы?
— Я уже сказала: может быть, я останусь у мамы.
— Всего лишь «может быть»?
— Дай мне пройти. — Розамонда взяла один из чемоданов.
— Машину что, тоже упаковала?
Розамонда открыла дверь: — Машина мне не нужна.
На верхней ступеньке лестницы появился Доминик, он не знал, спускаться вниз или нет. За стеной сада дважды просигналило такси. Тед оторопело смотрел, как Розамонда, сгибаясь под тяжестью чемоданов, с трудом шла по узкой асфальтированной дорожке к калитке. Когда она уже вышла на улицу, Тед внезапно пришел в себя.
— Ты меня слышишь? — прокричал он. — Назад не приходи!
Доминик убежал.
— Честно говоря, — сказала Гермиона, — я не знаю, зачем мы приехали.
— Я-то знаю, зачем приехала, — сказала Розамонда. — Мне легче уйти из дома постепенно. Я не хотела сжигать за собой мосты. Но все равно сожгла.
Вид у обеих сестер был довольно унылый. Грета посадила их в гостиной на диван, как гостей, и попросила отвечать на телефонные звонки и открывать входную дверь, а сама извинилась и ушла в сад к Бену. При других обстоятельствах Розамонда и Гермиона не посчитались бы с ее неявным запретом выходить из гостиной, но чувство неловкости и страха, вызванное смертью, заставило их остаться там, где велела Грета.
— Как ты думаешь, — спросила Гермиона, — о чем мама говорит в саду с этим… сиделкой?
— Обсуждает планы совместной жизни, — ответила Розамонда.
Она закрыла лицо руками, будто собиралась заплакать, но вместо этого рассмеялась.
— И одновременно шьет, — подхватила Гермиона. — А то, что сошьет, бросит в корзину с тряпьем.
— Мама чувствует себя добродетельной женщиной, когда шьет, — уже серьезно сказала Розамонда. — Однажды она сама мне в этом призналась.
— По-моему, она таким образом вызывает дух тети Эдит. Рози, что ты скажешь, если я расстанусь со Стивеном ради другого человека?
— Скажу, что ты плохая мать.
— И это ты мне говоришь!
— Ой, Мин, сегодня мне позволено быть бестактной.
— Ты думаешь, дети так уж сильно привязаны к родителям?
Но Розамонда была занята своими мыслями.
— С одной стороны, я рада, что Доминик предпочел Теда, потому что Теду так легче. С другой, не очень понятно, зачем я тогда ушла. И как знать, смогу ли я видеть Доминика.
— Я часто думаю, что детям на нас совершенно наплевать…
— Ты прекрасно знаешь, Мин, что это неправда.
— …и что мы всего лишь биологическое приспособление, природа использует нас и выбрасывает на свалку.
— Мужчин тоже?
— Мужей. Мужья и жены — священный биологический союз.
Розамонда с любопытством посмотрела на сестру:
— Смешно, конечно, думать, что я знаю о тебе все…