— Ты — моя пленница.
— Пожалуйста, нет! — прошептала она.
— Тебе решать, — пояснил я, — какой именно пленницей Ты будешь, по крайней мере, некоторое время.
Она испуганно смотрела, как я извлекаю из своей сумки немного зазвеневшего металла, того самого, ради которого я и сделал остановку в своем лагере, по пути у этой поляне. Перед ее расширившимися глазами покачивались стальные кольца, соединенные между собой четырьмя крепкими тяжелыми звеньями.
— Ты желаешь это? — спросил я.
— Да, — прошептала она. — Близкие кандалы.
Я накинул браслеты на ее щиколотки. Ее ноги теперь были скованы и могли разойтись не более чем на четыре дюйма. Она сама предпочла сохранить свои честь и скромность. Безусловно, учитывая огромное количество способов, которыми мужчины могут использовать женщину для своего удовольствия, этот вопрос был скорее символическим. Лишь когда ножные кандалы были надежно зафиксированы на ней, я развязал веревки разбойников, удерживавшие ноги женщины вместе. Ее стопы разошлись ровно на столько, насколько позволила ей цепь. Руки все также оставались связаны за спиной.
— Как Ты оказалась в плену у разбойников? — полюбопытствовал я.
— Начальство было мной недовольно, — объяснила она. — Людей у меня забрали. Из одежды позволили только короткую тунику, почти такую, как носят рабыни. Даже вуаль мне носить запретили. Выдали маленький кошель с монетами, ровно столько, чтобы не умереть с голоду, и приказали отправляться в штаб, в одиночку и пешком.
— В одиночку и пешком? — переспросил я.
— Да, именно так, — сказала она с горечью.
— Догадываюсь, что они не ожидали, что Ты закончишь свое путешествие успешно, — усмехнулся я.
— Кажется, они были правы, — согласилась она.
Я улыбнулся. Вот уж не подумал бы я, что ее начальники хуже, чем все остальные сознавали опасности гореанских дорог. Красивая женщина, откровенно одетая, да еще и без вуали, одна, пешком, не могла оказаться вероятной кандидатурой на то, чтобы миновать гореанскую местность безнаказанно. По-моему, их приказ практически был равносилен приговору к порабощению. Сомневаюсь, что они ожидали видеть ее снова, если только не в рабской тряпке и ошейнике.
— Разбойники схватили меня вчера вечером, — сказала она.
— Но, кажется, Ты одета, не как рабыня, — заметил я.
— Ту одежду, что мне выдал мой начальник, забрали грабители, — пояснила она. — Они решили, что они не соответствуют моему статусу свободной женщины, и приказали мне переодеться в платье, в котором Вы меня видите сейчас.
— Хм, весьма чутко с их стороны, — признал я.
— Но оно же такое тонкое и почти прозрачное! — возмутилась она.
— Конечно, — усмехнулся я.
— Подозреваю, что оно действительно отмечает меня как свободную женщину, — она сказала, — но скорее всего, лишь для того, чтобы несколько поднять мою цену в случае, если бы они собрались предложить меня работорговцам.
— А еще, несмотря на его длину и вид, оно довольно откровенное и выставляет твою фигуру в самом выгодном свете, — добавил я. — Несомненно, торговцу доставило бы удовольствие сорвать с Тебя это платье, выставив твои прелести на показ для оценки, как потенциальной рабыни.
— Да, — с горечью признала она мою правоту.
— Не бойся, — сказал я. — Я найду Тебе кое-что еще из одежды.
— Спасибо, — неуверенно сказала она.
— Был ли у разбойников где-нибудь поблизости еще один лагерь? — спросил я.
— Нет, — ответила женщина. — Прошлую ночь они провели в другом месте, но этим утром ушли оттуда, уничтожив все следы своего там пребывания. А днем они тайно в лесу встретились с одним мужчиной с фургоном. Ему они продали большую часть своей добычи.
— Очевидно, они продали ему далеко не все, что у них было, — усмехнулся я, переведя взгляд с нее на другую связанную женщину, лежавшую голой на земле, и потом обратно.
— Нет, он не был работорговцем. А также, как мне кажется, он не хотел, чтобы кто-либо прознал о его тайных связях с разбойниками, просто допросив рабынь.
— Куда они направлялись? — продолжил я свой допрос.
— Я не знаю, — ответила она, кажется честно. — Мне сказали только, что нас доставят куда-нибудь, где можно было бы спихнуть нас подходящему работорговцу.
— Беснит, Эсалиниус, Харфакс, — перечислил Бутс близлежащие города.
— Возможно, — сказал я, пожав плечами.
Все эти города лежали в пределах ста пасангов от нашего местонахождения. Конечно, от таких женщин можно было бы избавиться почти где угодно. Невольничьи рынки, как и сами рабыни, редкостью на Горе не были. Учитывая большое количество на планете рабов и рабынь, вполне естественно, что должно быть и изобилие рынков для их сбыта, обработки и перепродажи.
— Очевидно, они разбили здесь лагерь не раньше, чем несколько анов назад, — предположил я.
— Мы остановились довольно рано, — сообщила женщина. — Я думаю, что они обнаружили чей-то лагерь, и запланировали устроить на него набег.
— Это точно, — усмехнулся я.
— А нас они связали и оставили здесь, ждать их возвращения, — сказала она.
— Они не уже вернутся, — бросил я.
— Я поняла, — вздрогнула она.
— Остальные ценности и деньги, в том числе полученные от того скупщика с фургоном находятся здесь, в лагере? — спросил я.
— Все там, — кивнула она в сторону, — в тех мешках. Золото в маленьком, обитом железными полосами, сундучке. Серебро в простом ящичке, закрытом на тяжелый позолоченный замок в первом мешке.
— Это все твое, — сообщил я Бутсу.
— Все? — недоверчиво переспросил Бутс.
— Все, — кивнул я.
— Спасибо! — страстно воскликнул Бутс. — Этому найдется хорошее применение.
— Возможно, Ты мог бы использовать это на поддержку искусств, — предложил я.
— Именно это я и намереваюсь сделать, — заверил меня Бутс.
— Например, этим можно было бы поддержать некую достойную, но находящуюся в бедственном положении театральную труппу, — намекнул я.
— Это — благоразумное и блестящее предложение, — признал Бутс.
— Возможно, у Тебя уже есть на примете какая-нибудь подходящая труппа, — весело улыбаясь, предположил я.
— Да, знаю я одну такую, — заявил он.
— Ага, нашу, — подсказал Лекчио.
— Немного резковато и грубовато сказано, — упрекнул Бутс Лекчио, — но надо признать, что Ты верно ухватил суть вопроса.
— Ты благодарен? — спросил я.
— Да, — ответил Бутс.
— Вечно и бессмертно? — уточнил я.
— Конечно, — заверил меня Бутс.
— Есть кое-что, чем Ты мог бы отблагодарить меня, — намекнул я.
— Назовите это, брат, — с пафосом проговорил Бутс.
— Я все еще заинтересован в присоединении к вашей труппе, — напомнил я.
— Даже не просите, — тут же отказался Бутс. — Невозможно.
— Да ладно, — сказал я.
— Ну же, — чуть ли не хором поддержали меня Чино, Лекчио и Петруччо.
— Давай, давай! — пробасил Андроникус.
— Я уже принял решение, — уперся Бутс.
— Возможно, Ты мог бы отказаться от него, подумать еще раз более тщательно, — предложил я, опуская руку к висящей на мне портупее с седельными ножами.
Бутс настороженно уставился на мою руку.
— Дорогой Бутс не будь таким неблагодарным болваном, — рокочущим басом обругал антрепренера скалоподобный Андроникус.
— Я уже все сказал, — величественно объявил Бутс.
Я вытянул один из клинков, и качнул им держа за лезвие в руке.
— Так что Тебе мешает сказать снова? — поинтересовался я.
— Никогда, — сказал Бутс.
— Ой ли? — спросил я, подбрасывая кайву и ловя уже за рукоять. Острие замерло, нацелившись на горло Бутс.
— А что Вы можете делать? — с тревогой спросил Бутс, не сводя глаз в кончика ножа.
Я вновь подбросил кайву, на этот раз, поймав за лезвие, и спокойно посмотрел поверх ножа в глаза Бутса.
— Я метаю ножи, — напомнил я. — Неужели забыли?
— И весьма не плохо, должен заметить, — признал Бутс.
— Позволь уже ему присоединяться к нашей компании, — надавил Чино.
— Да, — поддержал друга Лекчио.
— Во что бы то ни стало, — призвал Петруччо.
— Это немного учитывая все то, что он для нас сделал, — добавил Андроникус своим сочным басом.
— Но мы же не можем брать с собой каждого беспризорного слина, что подходит и скулит около фургона, — сказал Бутс. — Мы что, ночлежка для бездомных бродяг, продуктовый фургон для непредусмотрительных странников, учебная площадка для любителей-театралов, постоялый двор на колесах для увлекающихся театром претендентов на роль в спектакле, странствующее убежище для каждого благоговеющего перед искусством и полного надежд мужлана, мечтающего надеть мантию и выйти на нашу сцену? Сцену титанов театра, разделившую с нами нашу бедность и богатство, материальное и неосязаемое, нашу славу и наши провалы, наш талант. Сцену самого прекрасного театрального коллектива Гора? А как на счет наших профессиональных стандартов? Нашей репутации?
— Дерьмо урта, — оценил его пафос Чино.
— Дерьмо урта? — возмутился Бутс.
— Да, — отрезал Чино.
— Может, Ты все-таки пересмотришь свое решение по этому вопросу, — предложил я, подбросив нож и поймав за рукоять, так что его острие вновь нацелилось на Бутса.
— Вы искусный метатель ножей, — вздохнул Бутс. — В этом у меня нет ни малейшего сомнения. Но Вы же не опытный, не профессиональный актер.
— Это верно, — признал я, а острие кайвы замерло в дюйме от его шеи.
— Конечно, есть много иных дел, которые Вы могли бы взять на себя, скажем, простые работы, тяжелые работы, неподходящие для служителей искусства.
— Верно, — подбодрил я его.
— Возможно, Вы могли бы помогать нашему монстру, — размышлял он.
— Именно, — кивнул я.
— Кому-то ведь надо устанавливать и оформлять сцену, — продолжил Бутс, — палатки разбивать и так далее.
— Да, — поощрил я антрепренера.
— Да не будь же ты неблагодарным, Бутс, — возмутился Андроникус. — Мы ему нашими жизнями обязаны.
Бутс с трудом сглотнул.