Честно говоря, я не хотел, чтобы он сдался. Я слишком долго ждал этой победы, и я хотел смаковать каждый ход вплоть до захвата Домашнего Камня.
— Чем занимаемся? — жуя ларму полюбопытствовала Бина, подошедшая к нам.
— Играем в Каиссу, — ответил «монстр».
Про себя я отметил, что она не встала на колени. Не опустила голову к земле. Не спросила разрешения заговорить. Похоже, ее отношение стало результатом небрежного игнорирования ей нашего статуса свободных мужчин. Конечно, эта девка была не моей рабыней. Она принадлежала Бутсу.
— Это я и сама могу видеть, — бросила она, снова вгрызаясь в ларму, от чего мокрая полоска сока пролегла от уголка ее рта.
Одну ногу она как бы случайно поставила на край одежды монстра, со скрещенными ногами сидевшего перед доской.
— А кто побеждает? — небрежно спросила рабыня.
— Это не имеет значения, — бросил я.
Я был недоволен ее враждебностью к монстру. И в мои планы не входило дать ей малейшую возможность, чтобы получить удовольствие от его замешательства.
Рабыня носила светлые кожаные шлепанцы. Бутс разрешил обувь ей и Ровэне. Он был весьма терпимым рабовладельцем. Безусловно, Леди Телиции он обувь пока не разрешил, но надо заметить, он ей еще не разрешили даже одежду, за исключением ее ошейника. Разумеется, кроме тех случаев, когда это было необходимо по сценарию для ее роли в представлении.
— Ты играешь? — спросил я.
— Я же — рабыня, — ответила Бина. — Я не могу даже прикасаться к фигурам без разрешения. Мне за это просто руки отрежут, или забьют до смерти.
— А как играть-то Ты знаешь? — поинтересовался я.
— Нет, — сказала она.
— И что, совсем ничего не понимаешь в игре? — уточнил я.
— Нет, — признала рабыня.
— Понятно, — кивнул я.
Это меня вполне устраивало. Значит, она не понимала, в какое отчаянное положение попал мой противник. Это, конечно, обрадовало бы эту изящную маленькую шлюху. Я не сомневался, что свою ногу на его одежду она поставила не случайно. Конечно, и мужчина должен был об этом догадаться.
— Я предлагал разрешить Тебе касаться фигур и обучить игре, — напомнил монстр.
— А я презираю Тебя, — сказала она.
— Твоя нога стоит на одежде моего противника, — указал я.
— Извините, — всплеснула Бина руками и, сделав шаг назад, якобы случайно, зачерпнув шлепанцем пыль, забросила ее на одежды игрока.
— Остерегись! — предупредил я рабыню.
— А я Вам не принадлежу! — заявила она. — Ни одному из Вас не принадлежу!
— Любой свободный мужчина может наказать наглую или зарвавшуюся рабыню, — напомнил я, — если он всего в малейшей степени оказался недоволен ей, или даже если у него просто возникло желание выпороть ее. А если она будет убита, или ранена, он всего, лишь будет должен заплатить компенсацию ее владельцу, да и то, только если рабовладелец окажется расторопен, и в течении определенного промежутка времени потребует такую компенсацию.
В силу таких обычаев и правил превосходная дисциплина, в которой содержатся гореанские рабыни, сохраняется и гарантируется, даже когда они находятся вне в пределов прямой видимости их владельцев или назначенных ими доверенных лиц. И по тому, как побледнела Бина, я понял, что это все она прекрасно знала и сама.
— Мы же играем, — напомнил мне мой противник. — Давай не будем добиваться решения данного вопроса.
Рабыня сразу явно расслабилась. Бледность сошла, как и не было, и она бросила моего противника презрительный взгляд.
— Ты даже не должен быть с труппой, — вдруг заявила она. — Ты не можешь заработать достаточно монет, чтобы заплатить даже за свой собственный завтрак. Ты отвратителен. Ты бесполезен! Ты — дурак и презренный слабак! Все, на что Ты способен, все, что Ты можешь делать — это твоя Каисса, эта глупая игра. Переставлять маленькие куски дерева по плоской цветной доске! Как глупо! Как абсурдно! Как скучно!
— Подозреваю, что у Тебя есть некие обязанности другом месте к которым Ты должна проявить внимание, — предположил я.
— Уходи из лагеря, Монстр, — зло бросил она моему противнику. — Никто не хочет видеть Тебя здесь. Убирайся!
Я пристально посмотрел на женщину.
— Да, — сердито ответила мне, — у меня есть обязанности, к которым стоит проявить внимание!
— Вот и займись ими, рабыня! — бросил я.
— Слушаюсь, — сказала она и, гордо вскинув голову, исчезла за фургоном.
— Наглая шлюха, — заметил я, — давно нуждающийся в плети.
— Возможно, она права, — пробормотал он.
— С чем? — спросил я.
— Возможно, это и глупо, и абсурдно, и нелепо, что мужчины должны интересоваться такими вещами, — ответил он, глядя на доску.
— Каиссой? — уточнил я.
— Да, — кивнул он.
— А вот теперь, — заметил я, — Ты действительно сказал глупость.
— Возможно, это все, в конце концов, не более чем бессмысленное передвижение деревяшек по расчерченной доске, — задумчиво сказал он.
— Да, а любовь — это всего лишь перехваченное горло, а музыка не более чем колебания воздуха, — усмехнулся я.
— И все же, это все, что я умею, — вздохнул он.
— Каисса, как любовь и музыка, сама по себе оправдание, — сказал я. — Она не требует ничего другого.
— Я жил для этого. — Я не знаю ничего другого…. Во времена тьмы, иногда это было все, что стояло между мной и моим ножом.
— Ты не хотел бы поручить мне, наказать эту рабыню? — предложил я.
— Нет, — как-то слишком быстро отказался он.
— Она Тебе нравится? — поинтересовался я.
— Я живу для Каиссы, — ушел он от ответа.
— Она — сексуальная маленькая шлюха, — усмехнулся я.
— Я понятия не имею, как обращаться с женщинами, — отмахнулся он.
— Твой ход, — напомнил я.
— Ты хочешь продолжить игру? — спросил мой противник.
— Если Ты не против, — сказал я, — я не буду возражать против этого.
— Я думал, что Тебе не захочется сделать это, — заметил он.
— Нет. Со мной, как раз все в порядке, — ответил я.
— Если хочешь, я могу предложить Тебе ничью, — предложил игрок.
— Ты слишком щедр, — шутливо сказал я.
Он любезно склонил передо мной голову.
— Наверное, Ты шутишь, — предположил я.
— Нет, — озадаченно сказал Монстр.
— У меня выигрышная позиция, — намекнул я.
— Ах! — внезапно хлопнул он себя по лбу. — Так, вот почему Ты не стал комментировать игру в присутствии рабыни. Ты хотел оградить меня от ее презрения.
— Что-то вроде того, — признал я, пожимая плечами.
— Это был действительно очень чуткий жест с твоей стороны, — сказал он. — Теперь, я просто обязан настоять на том, чтобы Ты принял ничью.
— С твоего разрешения, — буркнул я, — я бы предпочел доиграть эту партию до конца.
— Это — первый раз в моей жизни, — сообщил он, — когда я предлагаю кому-то ничью, как подарок.
— Можешь быть уверен, что я благодарен за этот жест, — сказал я.
— Но Ты его не принимаешь? — уточнил игрок.
— Нет, — твердо ответил я.
— Отлично, — пожал он плечами.
— У меня выигрышная позиция, — напомнил я.
— Ты, в самом деле, уверен в этом? — спросил Монстр.
— Да, — ответил я.
— Интересно, — протянул он.
— У меня защищенный Всадник Высокого Тарлариона на поле Посвященного Убара — восемь. Когда я схожу им на Посвященного Убара — девять, Ты сможешь предотвратить захват Домашнего Камня только, сдав свою Убару. После этого результат игры предрешен.
Игрок, молча, смотрел меня.
— Твой ход, — раздраженно бросил я.
— Именно об этом Ты, кажется, и забыл, — усмехнулся мой противник.
— Не понял, — сказал я, рассматривая доску.
Мужчина подхватил свою Убару и сдвинул ее вниз доски, сбивая моего Копейщика, которого я оставил на клетке Посвященного Убара — три.
— Но, тот Копейщик защищен, — напомнил я, — вот этим копейщиком на Строителя Убара — два.
— Угроза Домашнему Камню, — подсказал он, безусловно, указывая на то, что его Убара теперь угрожала уже моему Домашнему Камню.
— Я даже разрешу Тебе переходить, — пообещал я.
— Угроза Домашнему Камню, — повторил Монстр.
— Но, это ход стоит Тебе Убары, — удивился я. — Ты же теряешь ее за простого Копейщика, даже не за Всадника Высокого Тарлариона. Дальше, когда я уберу ее с доски, всего лишь одно движение моего Всадника Высокого Тарлариона, и захват твоего Домашнего Камня.
— Угроза Домашнему Камню, — стоял на своем игрок.
— Замечательно, — сказал я, и скинул его Убару с доски, заменяя ее своим Копейщиком, который раньше стоял на квадрате Строителя Убары — два. Ход был вынужденным, конечно. Я не мог переместить Домашний Камень на Строителя Убара — один, потому что там уже стоял Писец на поле Писца Убары — четыре.
— Мой Всадник Высокого Тарлариона — всего лишь в одном ходе от захвата Домашнего Камня, — напомнил я ему.
— Поздравляю, но ход-то сейчас мой, — сказал он.
И он продвинул своего Копейщика со Строителя Убара — восемь на поле Строителя Убара — девять. Теперь этот ход стал возможен, потому что я вынужден был освободить эту клетку, убрав оттуда Копейщика, чтобы взять его Убару. В сложившейся ситуации, ход единственно возможный, ибо, пока это можно, нужно защищать Домашний Камень.
— Угроза Домашнему Камню, — заметил мой противник.
Его Копейщик, самая слабая фигура на доске, теперь поставила вилку моему Домашнему Камню и Строителю. Копейщику не разрешены ходы назад. После первого трехклеточного хода, его можно переместить только на одно поле за один раз. Этот ход может быть прямо, вперед по диагонали, или вбок. Но атаковать он может, как и пешка в шахматах, только по диагонали.
Я не мог переместить свой Домашний Камень перед Копейщиком, даже если я захотел сделать это, из-за того что, то поле было под боем его Писца стоящего в квадрате Строителя Убара — один. Точно так же, даже если бы у меня был выбор в сложившейся ситуации, которого у меня не было, то я не мог бы перевести на этот фланг моего Строителя и защититься им, не подставляя его под атаку той же самой фигуры игрока. Только теперь до меня начало доходить, что его, на мой взгляд, довольно слабая и легко предотвратимая угроза захвата Домашнего Камня, в результате размещения его Убары и Писца на той решающей диагонали, возможно, фактически имела несколько другое, более скрытое, более коварной значение. Да даже если бы его Писца не было, там где он сейчас находился, то я все равно не мог в данной конкретной ситуации игры, хотя это был бы возможный ход, переставить мой Домашний Камень на Строителя Убара — один. Сделай я так, и это откроет место для диагонального хода Копейщику на поле его Посвященного Убара — десять, то есть моего Посвященного Убара — один. Достигнув последнего ряда Копейщик, несомненно, будет заменен на Всадника Высокого Тарлариона, таким образом, производя захват Домашнего Камня. Защита моего Строителя, на которую я так полагался, в этом случае будет сведена на нет, положением моего собственного Домашнего Камня, который будет стоять между моей фигурой и фигурой противника. Но, в данной позиции, с Писцом на Строителе Убара — один, мой ход был вынужденным. Я мог сходить, а точнее обязан был сходить на Посвященного Убара — два. Похоже, я должен пожертвовать своим Строителем. Я с гр