Через тела сородичей местами раздвигая, а чаще просто идя прямо по ним, в первый ряд выбрался большой, темный урт. Его отличительной чертой был сломанный резец. Он был приблизительно четыре фута в холке, просто гигант для этого вида животных. А еще у него была седая, словно посеребренная морда. Я узнал его. Это был тот самый урт, которого Ним-Ним ранее признал вожаком стаи. Гигант начал обнюхивать меня, что было понятно по перемещению и дерганью его носа.
— Тал, уродливая скотина, — тихо сказал я.
Я медленно поворачивался вокруг своей оси, не выпуская из виду обходящего меня по кругу, фыркающего зверя. Наконец, он завершил свой обход. Бусинки его маленьких, близоруких глаз, прищуриваясь, всматривались в меня.
— Ты — вонючая, уродливая скотина, — прошептал я.
Он, озадаченно, снова принялся обнюхивать меня, начиная с моих ног, затем поднимая голову все выше и выше, пока, казалось, не уставился мне прямо в глаза. Когда он опустил свою голову, я понизил шкуру, стараясь держать ее все время так, чтобы она была между мной и его носом. Я поднимал шкуру по мере того, как поднималась его голова. Казалось, его совершенно не волновала голова урта, которая все также болталась на защищавшей меня шкуре. Его рефлексы в данной ситуации, я полагал, я верил, я надеялся, должны были активироваться исключительно запахом, и причем не запахом крови, или человека, а запахом шкуры соплеменника, запахом его стаи.
Наконец, я вздохнул с облегчением. Он отвернулся. Остальные животные, один за другим, начали возвращаться к своим рутинным делам. Снова вокруг меня расстилалось спокойное светло коричневое озеро, за исключением тех трех мест, где некоторые особо ретивые урты, рвали на кусочки то, что осталось от слинов.
— Прощай, уродливая скотина, — бросил я.
Я возобновил свой поход через стаю, то и дело преступая через тушки уртов. Один раз, в нескольких ярдах передо мной и чуть правее, я заметил, как тонкая долговязая фигура внезапно появилась над телами грызунов, всматриваясь в меня. Мгновение, и фигура исчезла. Снова, передо мной расстилалась ровная бурая поверхность. Это был единственный безошибочный знак того, что здесь были люди-урты, путешествующие со стаей.
Еще через несколько инов я пересек границу владений уртов. Обернувшись, я увидел Фламиниуса, и его людей, стоявших с другой стороны стаи, почти вплотную к ее периметру. Некоторое время я понаблюдал за их действиями. Они разрядили свои арбалеты в мою сторону, ни болты потеряли энергию задолго до того как долетели до моего края стаи, и упали довольно далеко от меня. Наконец, поняв, что так меня не достать они развернулись и заторопились назад вверх по склону.
Очень возможно, что где-то за холмами остались их тарларионы. А я повернулся и направился в другую сторону. Перевалив через изломанный зазубренный гребень линии холмов ограждавших эту скрытую от лишних глаз долину, я оказался на открытой равнинной местности, и пошел неторопливой, зато позволяющей экономить силы воинской походкой в противоположную от Брундизиума сторону. Эту походку, которой воины обучаются с самого детства, можно поддерживать сколь угодно долго, даже с весом оружия, снаряжения и щита, и преодолевать в этом темпе многие пасанги.
Глава 15Лагерь Бутса Бит-тарска
— Он здесь! — закричал Бутс. — Мы поймали его для Вас!
Лекчио и Чино держали меня за руки. И через мгновение, вместе с пыхтящим Бутсом, бегущим в стороне от них, в вихре пыли поднятой лапами тарларионов, в лагерь ворвались всадники.
— Слины! Слины! — кричал я лицедеям из труппы Бутса Бит-тарска.
Тарларионы уже кружили вокруг меня. Я бешено дернулся, пытаясь стряхнуть с себя Чино и Лекчио, и мне почти удалось это. Но они все-таки удержали меня.
— Держите его! Держите его! — верещала Леди Янина. — Не дайте ему сбежать!
— Не бойтесь! Он находится в руках Бутса Бит-тарска, — орал Бутс, — актера, антрепренера, импресарио и друга благородных граждан Брундизиума!
Толстяк приблизился ко мне, неся наручники.
— Это — Ты, слин, — презрительно бросил он и, обращаясь к Чино и Лекчио, приказал: — Руки ему за спину заверните!
Позади меня раздалась пара негромких щелчков. На моих запястьях снова оказались наручники. Чино и Лекчио, однако, продолжали удерживать мои руки. Петруччо, державший в руках большой деревянный меч, который он использовал, играя роль Капитана, выглядел очень решительно. Паблиус Андроникус стоял рядом, с видом огромного удовлетворения на лице. Игрок стоял немного дальше, сложив руки на груди и с, беспристрастным видом, наблюдал за происходящим.
Ровэна, Леди Телиция и Бина чуть в стороне стояли на коленях, дрожа от ужаса, вдруг оказавшись в присутствии свободных людей, столь внезапно вторгшихся в лагерь. Краем сознания я отметил, что Бина помимо ошейника Бутса, носила еще и рабский браслет, помещенный на ее запястье игроком. Этот браслет показывал, что право на ее использование было у него.
Я потянул руки в стороны, пробуя наручники на прочность.
— Даже не пытайся освободиться, дурак, — высокомерно заявил Бутс. — Ты закован Бутсом Бит-тарском!
— Отлично сделано, верный друг Брундизиума! — крикнула Леди Янина.
Бутс, низко поклонился женщине, а затем, светясь от радости, вручил ей ключ от наручников. Она схватила его, с радостным смехом, и триумфально подняла, демонстрируя мужчинам.
— Я так и думала, что Ты можешь вернуться сюда! — заявила мне моя бывшая пленница, все также победно размахивая ключом передо мной. — Фламиниус решил по-своему, и теперь ищет в другом месте! Он обыскивает сельскую местность! Он посчитал, что Ты не так глуп, чтобы возвратиться туда, где Тебя уже один раз схватили! Он смеялся надо мной! Но я умнее его, в тысячу раз умнее! Я поняла, что именно по причине, что здесь последнее место, где Тебя стали бы искать, Ты обязательно придешь сюда! Я оказалась права! Я упросила Белнара дать мне людей и тарларионов! Он предоставил их мне практически против своей воли. И мы поскакали сюда со всей возможной скоростью. И мое мнение доказано! Пусть Фламиниус корчиться в зависти! Именно я оказалась права! Именно я торжествую! Ты — мой пленник, только мой, Боск из Порт-Кара, пленник Леди Янины!
И она снова замахала ключом. Я смотрел на нее, сидящую на тарларионе. Все также заливисто хохоча, она торжествующе повесила шнурок на шею и опустила ключ в декольте своего платья.
— А чего это твое лицо открыто? — с ухмылкой полюбопытствовал я.
— Отойдите от него в сторону! — взвизгнула женщина и, сорвав плеть с луки седла, наотмашь ударила меня ей дважды.
— И ноги твои замечательно выглядят, — добавил я, и вытерпел еще, один за другим, два удара.
— Я смотрю, Тебе так и не разрешили носить обувь, — заметил я.
Трудно было это не заметить, когда ее голые ноги, стоявшие в стременах, были темными от грязи, причем по самые колени. Но при этом, надо признать, выглядели они действительно весьма соблазнительно, даже покрытые пылью, рельефно выделяясь на фоне кожи седла, и толстой чешуйчатой шкуры тарлариона. Платье, которое ей разрешили, было почти рабски коротким, да еще и с разрезами по бокам. Рукава ей, кстати, тоже не разрешили. Нужно ли говорить, сколь привлекательна она была в этом? Наверняка, большинству мужчин хотелось бы немного помыть ее перед использованием. Было интересно предугадывать, на что она могла бы быть похожей, будучи вымытой, причесанной, надушенной, одетой в узкий лоскут рабского шелка, ну и соответственно в ошейнике. Подол платья, которое было на ней, мало того, что был разрезан по бокам, так еще и бесстыдным образом обрывался высоко на ее бедрах. Платье имело высокий лиф, и было подпоясано шнуром прямо под ее грудями. Да, в целом это был весьма привлекательный ансамбль. Тот мужчина, что разработал его и заставил ее носить это, должно быть, обладал хорошим вкусом на женщин. Единственное, что хоть как-то намекало о ее статусе свободной женщины, так это то, что оно было непрозрачным. Случись мне владеть ей, подумал я, пожалуй, можно было бы дать ей подобный предмет одежды, но только из прозрачного шелка. Только, стоило его еще немного укоротить. Обитательницы такого платья, кстати, будучи в подходящем ошейнике, также превосходно смотрятся украшенные варварскими гореанскими рабскими драгоценностями. Некоторые женщины, по началу, отчаянно возражают против таких украшений, но вскоре сами начинают просить об этом. Трудно было не заметить, что и волосы женщины были распущены. И это, несомненно, кое-что да значило. Только рабыни должны носить такие прически.
Она ударила меня своей плетью еще дважды.
— И Волосы твои распущены, — напомнил я ей.
— Слин! Слин! — истерично закричала она.
Снова и снова плеть упала на меня. Пришлось закрыть глаза, чтобы не лишиться зрения. Радовало, что у нее не было силы мужчины. Вспотевшая от усилий, сердитая, она прикрепила плеть обратно к своему седлу.
Я хорошо поиздевался над ней. Да, она соблазнительно выглядела бы, должным образом одетая, или точнее должным образом раздетая, съежившаяся у моих ног, в моем ошейнике, знающая, что за мельчайшее ее несоответствие абсолютному совершенству рабыни она немедленно получит удар пяти ремней рабской плети, или даже что-нибудь похуже.
— Смейся, дурак! — немного успокоившись, крикнула она. — Это — Ты теперь тот, кто закован в наручники! Это — Ты теперь мой пленник!
Я, молча, с видимым интересом, разглядывал ее.
— Ты стал причиной того, что меня понизили в должности, — продолжила кричать Леди Янина. — Ты стал причиной потери моего статуса в Брундизиуме, потери мной расположения моего Убара, Белнара. Ты — причина того, что мне отказали в праве скрывать лицо, моем неотъемлемом праве свободной женщины, причина того, что я вынуждена наряжаться в эти короткие, позорные одежды, ясно дающие понять мужчинам мою женственность, причина того, что я не могу носить иную прическу, кроме той, что могла бы носить какая-нибудь мерзкая рабыня. Но теперь это все закончилось. Теперь все изменится! Нет, дурак, теперь Ты будешь причиной не просто восстановления моих привилегий и положения в Брундизиуме, но причиной нового подъема моей карьеры, причиной достижения мной, там, во дворце и на службе моему Убару и городу, новых высот престижа, статуса и власти! Пусть Фламиниус плачет от зависти! Я буду в тысячу раз выше его!