Кажется, всё отдашь за одиночество. Не спеша поесть, побриться, просто посидеть одному — и всё это без лишних глаз. Наконец, у меня есть такая возможность, причем так ненадолго, но я бегу от неё. Отвык от своей квартиры, ёжусь от холода, несмотря на безжалостное майское солнце. Я заметил — первое солнце почти всегда какое-то ядерное. Чешусь от него, как ненормальный.
Звоню Игорю, зову в гости. Он пришёл с мамиными книгами под мышкой.
— Мог бы и не возвращать. Раз они тебе так нравятся, — кивнул я на книжки.
— Я так рад тебя видеть. Жалко, что в следующем году уже не вместе будем учиться, — сказал Игорь.
Да, из-за болезни мне ни за что не сдать летнюю сессию. У меня академ. Я второгодник.
— Болезни — очень несправедливая вещь, — продолжал Игорь. — Но когда-нибудь наука достигнет высшей точки своего развития, и болезней не будет вовсе. Ты веришь? Я верю.
— Что-то не очень, — ответил я.
Как же без болезней? Я вот без своей болезни — и не я.
Он посидел еще немного. А потом спешно засобирался:
— Лео, слушай. Дело в том… ну, в общем… Я встречаюсь с одной девушкой… Блин, она просто улётная!.. Но мама против. Ей двадцать пять лет. Мать говорит — она старая для меня, и что она никто и звать её никак… Ей нашептали коллеги про наши отношения, Ленка-то у мамы на фирме работает… Вернее, работала — мама ее уволила. И теперь мы скрываем, что мы вместе. Я сейчас пойду к ней. Ну, на ночь… Мать, конечно, не доверяет, отпускать не хотела, подозревает, что я к Лене… Я сказал, что к другу. И дал твой адрес. Сказал, мол, надо поддержать товарища, он болеет, его отпустили из больницы всего на пару дней и всё такое.
— Ха! А что, если она сюда приедет?..
— Она? Сюда? Да в жизни она сюда не поедет… От нашего коттеджного посёлка до твоего района пилить часа полтора. Да и по субботам она обычно бухает… За руль не сядет.
Я жму плечами.
— Ну, счастливо потрахаться, — говорю.
— Не завидуй, — улыбается Игорь. — Будет и на твоей улице праздник.
Около полуночи в домофон позвонили. В голове промелькнуло: «Арина!». А что, она ведь может. Взять, всё бросить и приехать…
— Кто там? — спросил я.
— Ты Лёва? Игорь здесь?
Всё-таки его мама приехала с проверкой. Вот это поворот.
— Вы поднимайтесь, — я начал судорожно сочинять: — Он здесь вообще-то, но он… он… в магазин вышел. Поднимайтесь.
По рассказам Игоря, я представлял его мать какой-то там Надеждой Крупской — суровой неприятной грымзой. Но она оказалась молодой жизнерадостной женщиной. Есть такое пошлое слово «цветущая» — вот к ней оно прекрасно подходило. Рост чуть выше среднего, а вес — чуть ниже. Основательный, но не очень заметный макияж, хорошо прокрашенные волосы. Черное платье, но не скучное: оно имело причудливую форму, каскадно-асимметричную, и я принялся, наморщив лоб, пристально его рассматривать, и, конечно, увидел всё: высокую грудь, в меру прокачанные руки, строго очерченную линию талии. Чёрт побери.
— Куда он попёрся посреди ночи? — тараторила она, сходя с каблуков. — У вас тут район не дай боже…
— Ну да. Зона близко.
— Зона? — похолодела она.
— Но вы не переживайте. Я тут всю жизнь живу, с криминалом не сталкивался. Как вас зовут?
— Марина… Вот не знаешь, говорить при общении с молодежью отчество или нет. Странный у меня возраст.
— Тридцать восемь?..
— Вчера исполнилось тридцать девять.
— Знаете, думаю, можно без отчества.
— Где твои родители?
— Мои, Марина, если можно так сказать, родители — конченые сторчавшиеся наркоманы. Мать умерла, когда мне было три месяца. Что с отцом — не знаю, но вряд ли он жив. Хотя даже если и жив, какая разница?..
На ее художественном лице появилось искреннее сочувствие.
— Бедный мальчик. И больше у тебя никого нет?
— Давайте выпьем.
— Я с детьми не пью.
— Да ладно вам. Посмотрите, мне на вид далеко не восемнадцать. Некоторые дают мне двадцать шесть…
Я достаю коньяк. Стоит на кухне еще с бабушкиных поминок. Отвратительный, пахнущий тараканами. Такая шикарная женщина рядом, что я ей предлагаю?..
Но она выпила и не поморщилась.
— Выпишут из больницы — пойдешь ко мне работать? — предложила она. — Менеджером по продажам. Умеешь уговаривать, я чувствую. Будешь хорошо работать — платить буду достойно.
Вместо ответа я кладу голову ей на колени. Она немного опешила. Но минута — и ее пальцы нежно забегали по моей свежевыбритой голове.
Дальнейшее было предопределено, хотя при каждом моём прикосновении она мягко пыталась вырваться:
— Что ты делаешь?
В ответ я громко шептал ей какую-то фигню, так, чтобы не было слышно моего безысходно бьющегося сердца. А когда я почувствовал, что попыток сопротивляться она уже не делает и увидел нашу одежду на полу, вспомнил:
— Презерватив… Нужен презерватив.
— Какой ты ответственный мальчик. У меня в сумке где-то был…
…Потом, лежа на моём плече, она сказала:
— Зачем ты всё это?.. Я в матери тебе гожусь.
— В том-то и дело. У меня Эдипов комплекс.
— Чего?
— Ничего. Не забивайте вы себе голову всякой ерундой.
— Ты со мной на «вы»? Мы только что переспали, и ты говоришь мне «вы»!.. Господи, всё-таки я старею…
— Да ладно тебе, — сказал я. — Ты прекрасна. Я запомню это на всю жизнь. И да — пусть Игорь встречается с этой своей Леной. Теперь-то ты понимаешь?..
Она отстранилась:
— Он мой ребёнок, как я могу так это оставить?..
— Ребёнок?.. Мы — ровесники с ним. Да и его девушке не сорок лет, — кольнул я её.
Она вздохнула:
— Да понимаю я… Всё правильно говоришь. Пусть он спит с кем хочет…
Начала собираться. Оказывается, муж за вечер позвонил ей одиннадцать раз.
— Да, зай, — извинительно щебетала она в трубку. — Я у Ильиных, зай. Они привет тебе передают. Сейчас приеду. Да не пила я, Господи!.. Ну ладно, ладно, немного, буквально глоток… Хорошо, я такси вызову, только не переживай. И я тебя, зай. Давай, пока.
Поспешно закончила разговор с мужем и процедила:
— С***, как же я его ненавижу…
— За что?
— За то, что такой хороший. Типа хороший. Живёт за мой счет. Не работает. Я его на хозяйстве держу, так сказать. Знаю, почему он со мной. Только из-за денег. Он так услужить пытается, настроение моё угадать… Видеть его не могу. Ничтожество… Молодой парень, тридцатник недавно отметил, но такой старик, чего не коснись. Можно я позвоню тебе как-нибудь?.. Игорь мне дал твой номер…
Не хотел я, чтобы эта чужая женщина мне когда-нибудь позвонила. Такая красивая, уверенная, полная жизни. Но чужая.
…Раскаяние стучало по темени. Арина! Оказывается, я не только трусливая сволочь, но еще и предатель.
— Я приеду завтра. То есть сегодня. Слышишь? Во сколько автобус? Утренний есть?!. — ору я в телефон.
— Лео, ты нормальный вообще?.. — Аринин сонный голос в трубке. — Сейчас пять утра…
— Скажи мне, есть автобус? Смогу я приехать к тебе?..
— Не получится… Мама на выходных тут у нас…
— Чёрт. Просто я хочу, чтобы ты знала. Я тебя очень люблю. Даже если я косячу, я тебя люблю. Правда.
— Что-то случилось? Почему ты всё это мне говоришь? В пять утра…
— Да какая разница, пять утра или не пять!..
— Я тоже тебя люблю. Иди, пожалуйста, спать. Таблетки выпил?..
Уснуть я, конечно, не мог. Слонялся по этим сорока пяти квадратным метрам, не зная, куда себя деть. Схватил принесенные Игорем книги и с силой швырнул их в тумбочку. Из Уэлша выпала мамина фотография. Раньше я её не видел. Я вообразил, что сделана она, когда мама уже была беременна, но не знала… А когда узнала, избавляться от меня было уже поздно. На тот момент у неё уже не было ни работы, ни дома, ни семьи.
Мама на фотке совсем худая, и улыбка у неё ненатуральная. Вид у неё растерянный, будто ей четыре года, и её забыли забрать из детского сада. За всеми родители пришли, а за ней — нет.
Мамина арифметика. Сколько бы ей сейчас было? Двадцать пять плюс восемнадцать. Сорок три.
Много о себе думала, вот и получила… Много о себе думала, вот и получила…
Писала какие-то стихи (где все они? я искал, не смог найти ни одного), общалась с неформалами, не закончила диссертацию по творчеству Гребенщикова…
Много о себе думала, вот и получила… Много о себе думала, вот и получила…
Дело ведь не в том, что ты меня заразила. А только в том, что ты ушла.
Прости мне мою ненависть, мама, мамочка. И я тебя прощаю.
Я сегодня освободился, мама. Я победил.
Я так и думал, что Кирилл не вернётся. В понедельник днём его тётка рыдала у кабинета завотделением. Та всячески пыталась от неё избавиться:
— Что я могу сделать, если ему жить не хочется?! Вернётся — добро пожаловать. А вы идите домой и не мешайте мне работать. А ты что тут шляешься? — обращается врачиха уже ко мне. — Проводи даму к выходу, если тебе делать нечего…
— Он на море поехал, — сказал я Кирилловой тёте. — Ну, мечта у него такая. Вы сбережения свои проверьте…
Она возмутилась:
— Что, если наркоман бывший, значит, сразу вор?! Вот зачем клеймить? Я Кирюшу с рождения знаю. Он неплохой мальчик. Наркомания — это не порок, это болезнь.
— Конечно, болезнь, — киваю я. — А здоровый он вам и не нужен.
— Почему ты так решил?
— Ну, здоровому человеку, благополучному, нафига бы вы сдались со своими кошками?.. А так, он нуждается в вас. А вы — в нём.
— Да пошёл ты!..
И я пошёл.
Позвонил Санпалыч:
— Старина, тебе на приём пора… Помнишь?
— Честно говоря, забыл. Когда надо быть?..
— Да хоть завтра. Часов в девять сможешь? Подходи в одиннадцатый к Кузьминой.
— Зачем к Кузьминой? Почему не к вам?..
— А я с сегодняшнего дня, старина, в СПИД-центре не работаю. Вот такая штука…
— Вы с ума сошли?! — ору я. — С ума вы, что ли, сошли?!
— Вот так. А ты ещё спрашиваешь, почему не стоит учиться на врача? А потому что!.. Знаешь, когда мне работалось лучше всего? В самое голодное время. В конце восьмидесятых — начале девяностых. Только что откуда-то взялся этот вирус. Приходили люди, это было страшно, они были полутрупами, мы не могли их спасти, не знали, что делать с этими их убитыми хелперами… Мы не знали, но мы были полны решимости. Теперь мы многое знаем, мы многого добились. Но никакой решимости больше нет. Вот уж воистину, змея кусает собственный хвост…