— Куришь?
— Нет.
— Ну понятно, кто бы сомневался.
— Надо — закурю, — ответил стажёр.
Как всегда, без стука в кабинет нырнул оперативник Жарков.
— Здаров, — сказал с порога и тут же без объяснений вышел. Постучался, подождал, снова зашёл.
— Здравствуйте, — произнёс максимально серьёзно, обратившись к неизвестному, даже не к молодому человеку — больше к его костюму и галстуку. — Проверка, да? Проверка? — шёпотом спросил Степнова, будто проверка бы не расслышала.
— Садись, Гоша, не паникуй. Знакомься с пополнением.
— Алексей. Здравия желаю, — поднялся стажёр и протянул руку.
— А, ну это хорошо. Думал, управа опять приехала. Такой ты, конечно, в пиджаке, все дела, — объяснился Гоша, — очканул немного.
Принялись обсуждать наверняка важную тему. Стажёр не очень понимал, о чём говорят его старшие товарищи.
«Граммеры сдали магазин. Скоростухи больше, чем на Гидре. Там — всё: шихи, клады, таблы, диски с фактурой, камень зачётный. Короче, стаффа на пятую часть».
К такой лексике полицейская академия не готовила. Лёха растерянно забродил по страницам Уголовного кодекса, хотя знал, наверное, каждую статью и каждый подпункт.
— Информацию надо проверить, — объяснил оперативник, — человек нужен.
Не сговариваясь, посмотрели на стажёра, но Степнов возразил:
— Нет, не думай даже. Я против.
— Да ладно! Самый вариант. Барыги нас каждого знают. Кто ты, где ты, на какой машине, где ночуешь, где водку пьёшь. А это — свежачок! Лёха! Ты готов?
— Готов, — ответил стажёр, — а что надо?
— В первую очередь надо переодеться. Свитер у тебя есть?
Нужный свитер Лёха не нашёл. Выбирали между кардиганом на трёх пуговицах и шерстяным пуловером с дугообразным воротником.
— В таком на работу не ходи, — усмехнулся опер, — гардероб, конечно, так себе, не очень ментовской.
Стажёр растерянно пожался, предложил на выбор несколько рубашек, но Гоша обозначил ещё раз: только свитер.
Нашли дома у Степнова. Старый, вытянутый, с затяжками, на груди — прописная буква «Д».
— Динамо! Не запалится?
— За кого болеешь, Лёха?
— За Краснодар, — гордо произнёс тот.
Пришёлся по размеру. Стажёр намекнул, что свитер неплохо бы простирнуть. Степнов напомнил, что впереди не званый ужин, а полевой выход.
— Причёска ещё. Выбритый весь. А ботинки-то… снимай!
Нашли старые «адидасы», в которых следак иногда ходил на футбол. Протёртый нос, худая подошва.
— Так, значит. Ещё раз. Ты — кто?
— Я Лёха Старый. Пришёл от Дохлого.
— Что нужно?
— Камень нужен. Камень — это гашиш.
— Пояснять не надо. Узнаешь, что ещё там. Должен быть мефедрон и химия. Особо не нагнетай. Плавно работай, естественно. Понимаешь? Оперативная работа — это искусство, это театр. А ты — актёр, вот и действуй.
— Я так-то на следователя учился, — заметил Лёха.
Не стали выяснять. Дело за малым. Всего-то нужно зайти, передать меченую купюру и получить товар. Проверочная закупка, а дальше видно будет.
Пока ехали на точку предполагаемой наркозаставы, Степнов раза три повторил, что будет рядом, припаркуется у соседнего дома. Бояться не надо, но бдительность не терять, никакого героизма. Получится — хорошо, нет — ушёл спокойно, и ладно.
— Я за тебя отвечаю, если что. С меня Калеч спросит.
— Да забей ты, Коля, — трещал оперативник, — такого пацана вырастим, в розыск его заберу.
— Заберёшь, размечтался.
Стажёр не выдал радости, что всё-таки понравился наставнику. Главное — результат. Потом будет легче. Он, скорее всего, особо не переживал. В академии рассказывали что-то похожее, про такие вот операции, и вроде бы каждый через это проходил. Обычная служебная обязанность.
Гоша сопроводил до места и скрылся. В отделе его ждал агент с какой-то важной информацией.
— Ну, сами понимаете, — оправдался и пообещал, что вечером обязательно проставится за услугу.
Степнов ещё раз провёл инструктаж. Прикинул, стоит ли, нет… но уже приехали, уже обговорили, и ладно. Махнул рукой и на выдохе бросил: «С богом!»
Минут через двадцать позвонили с городского. Степнов высокомерно обронил: «Слушаю» — и тут же потянулся к замку зажигания.
— Состояние ухудшилось, ухудшается. Приезжайте, если можете.
Он ответил — конечно, может, какой разговор. Уже надавил на педаль сцепления. Сейчас, сейчас. До десяти буквально досчитаю. После считал до пятнадцати, ещё минуту, две, три… Подъезд сыто молчал, проглотив стажёра.
«Туда и обратно, — вслух произнёс, — ничего уж, наверное, не случится». Рванул по внутреннему двору, минуя предупреждающие знаки дорожного движения, судьбы, предчувствия.
Отец, сколько помнил Степнов, всегда готовился к смерти. Умру молодым, не доживу до сорока. Когда отметил пятьдесят, решил, что будет жить вечно, раз такое дело. В принципе, любил жить, но не видел особой причины. Да, был сын, который вроде всегда крутился на расстоянии вытянутой руки и чуть что, приезжал, разговаривал, помогал. А так — ничего особенного: с первой женой развёлся, вторая ушла первой, с третьей в брак не вступил, но виделся иногда, очень редко. Потом пустота, пенсия, сбежавшие годы, отсутствие внуков, новые болячки и вот, пожалуйста, товарищ инсульт.
Степнов, пока ехал, представлял, как закрутятся ближайшие три дня, если всё-таки произойдёт сегодня. Уже обдумывал, есть ли знакомые ритуальщики и всё такое. А поминки… надо же организовать.
Он сначала не пропустил пешехода, потом тронулся на уверенный красный. Сигналили. Тяжёлые морды кричали что-то максимально откровенное.
«Мог бы подождать, — думал, — приспичило именно сейчас».
Мысли эти Степнову не нравились. Стало обидно за отца, себя и стажёра. Крикнул по слогам «су-ка», но вселенная не услышала и потому, наверное, не обиделась.
Отца срочно перевели в реанимацию, и Степнов опять не успел хоть краем глаза, хоть минуту, хоть сколько-нибудь там. Зачем тогда звонили. Наверное, так положено. Может быть, о случившейся смерти легче говорить в лицо, чем по телефону.
Пытался остановить медсестру, но медсестра не остановилась. Упорхнула, приподняв руки. Улыбнулась как могла, и всё тут. Пробовал заглянуть в палату — дверь закрыли изнутри. Хотел подняться к главврачу, передумал. Постоял, опустился на кушетку, ещё постоял. На первом этаже нашёл автомат с кофе. Выпил, захотел курить.
О чём он думал, зачем вспоминал. Когда Степнов только начинал работать, его забросили на неделю в пригородное село, где всегда было и тихо, и мирно, а потом случился масштабный ужас. Порезали две семьи, зацепок — никаких. Молодого следователя закрепили на точку в местной церквушке, потому как имелось наивное предположение, что убийство произошло почти случайно, а виновник обязательно придёт на исповедь. И вот днями и ночами Степнов крутился внутри, рассматривал иконы, роспись потолка и стен и надеялся, что убийца мудрее великозвёздных руководителей и не будет искать прощения.
— Я боюсь, — признался Степнов, а священник ответил: — Все боятся.
Наверное, стоило сказать, что страх — это грех и бояться ни в коем случае не нужно, лучше довериться Богу. Но священник предпочитал говорить правду.
Что-то ещё происходило в этой церкви, но Степнов не помнил. Точнее, помнил, но не хотел задумываться: отголоски чуда, присутствие того или этого, необъяснимое и ладное. Убийца не появился. Его нашли потом мёртвым, собрали наверняка важные доказательства. Степнов не вникал и забыл почти о той первой неделе и не думал, что придётся вспоминать.
Но вот сейчас пришлось. Совершенно к месту дрогнули колокола, и Степнов тоже дрогнул. Понёсся теплый пряный ветер, распуская аромат ванили, какой встречается в уютных домах только, может, в пасхальную неделю, но почему-то и сегодня случился, проступил, и стало хорошо, хотя ничего хорошего быть не могло, не должно, по крайней мере.
Телефон вибрировал в кармане. Степнов стоял у больничного цоколя, ни о чём не думая. Потом всё-таки осознал, что отключился, пришёл в себя и ответил на звонок.
— Коля, ты охренел? — разрывался оперативник. — Ты хоть понимаешь, что теперь будет?
— Да, да? Что?
— Стажёра нашего, короче, всё, мля… Ты где вообще, мать твою, находишься?
Колокола перестали, и всё опять пошло своим чередом.
На вечерней планёрке начальник спросил, почему не пришёл стажёр.
— Он, это… — замялся Степнов, — поехал разносить повестки. Я поручил там…
— Завтра пусть зайдёт, — потребовал Калеч.
— Зачем?
— Затем! Я докладывать должен? Тебе?
Вопрос не требовал ответа. Всё равно Степнову нечего было сказать. Он кое-как досидел, дослушал оправдания коллег по поводу нарушенных сроков расследования и отсутствия нужных показателей. Потом первым вылетел в коридор и поднялся к Жаркову.
Гоша работал с информатором — местным алкоголиком с тяжёлой седой бородой. Степнов открыл форточку, но ветер не справился со стойким запахом конченой жизни. Мужик неприятно икал и просил сто рублей.
— На фанфурик.
— Дай уже! — психанул Степнов, и Гоша достал деньги.
— Завтра придёшь — расскажешь. И смотри у меня, — оперативник проводил бродягу.
Не говорили, только спустились в дежурную часть и получили оружие.
— На задержание, что ли? — поинтересовался помощник дежурного и, не дождавшись ни полуслова, махнул рукой — все какие важные стали, послать некого.
Ехали тоже в тишине. Степнов не выдержал и разорался.
— А думать надо! Нашёл кого отправлять! Ты видел? Пацан ещё!
Право на разговор теперь стало официально разрешённым, хотя Жарков еле подбирал слова, всё больше вздыхал. Степнов тоже заткнулся и защёлкал пальцами. Громко, до дрожи и раздражения.
Помялись на лестничной площадке. Закрытая дверь пыталась их сбить с толку. Степнов предложил ломать. Жарков сказал, что бесполезно — в квартире никого.