— Заложить квартиру, — подбрасываю я.
— Накурить детей…
— Продать детей.
— …Да, пропьёт детей и бросит меня одну. — Соня задумалась.
Проходим мимо парка, где валялись в снегу, — сейчас там полно людей.
— Но не могу я хотеть того, к чему меня не тянет. Это как есть шпинат, потому что это здорово. Кто станет есть шпинат по собственной воле?
— Тот, кто понимает, что болен, — отвечаю я.
На этих словах мы зашли домой. Сегодня я поняла три вещи. 1) Соня мне доверяет. 2) У Сони нет серьёзных планов на Никиту. 3) Я до сих пор не понимаю, к чему всё идёт у нас троих.
Почему Никита к нам зачастил? Может, он в меня влюбился? Довольно нескромно с моей стороны. Я никогда не считала, что в меня просто влюбиться, но Соня уверена, что я красивая. Мне бы её уверенность. У Сони есть качества, которые не помешали бы многим мужчинам: она смелая, решительная — настоящая ведущая сила. Когда на концерте мы пробираемся через толпу к сцене, Соня берёт меня за руку и идёт впереди. Так всегда: я, она и её рука, которая куда-то меня ведёт. И вот Соня убеждает меня, что я симпатяга. «Посмотри: куда бы мы ни заходили, все мужчины смотрят на тебя». Я замечала, но всегда думала: «Видимо, с причёской что-то не так». И медленно поправляла волосы, как в рекламе. Мужчины от этого смотрели дольше. Теперь я понимаю: может, и так. Может, я действительно ничего. Все мои прошлые парни говорили мне то же самое, но я им не верила. Ведь они любили меня; с чего вдруг человеку, который любит тебя, говорить тебе правду, так?
Может, и Никите понравилась моя внешность. Хорошо бы. А что, если не хорошо? А вдруг Никита такой, как Глеб? Глеб — это молодой учёный-политолог, лучший друг Сони. Сейчас будет немного пошловато, но мы же тут все взрослые люди, да? Когда я увидела Глеба в первый раз, мы мило побеседовали, он сказал мне, что я интересный человек с хорошим чувством юмора, а как только я отошла, спросил Соню: «Как ты думаешь, она согласится на секс втроём?» Это мне потом рассказала Соня, с таким вопросом-утверждением: «Ну ты же не согласилась бы?» Нет. Ты что. Глеб несимпатичный, и у него совсем нет вкуса в одежде. Помнишь ту его шапку, которая была настолько ужасной, что ты её спрятала, ахаха. Да и вообще, я… ты… мы… это… как-то странно… Нет, не согласилась бы. Ты ведь тоже отказалась? И тут Соня здорово замялась.
И вот теперь Никита появляется у нас каждый день. Не то чтобы я очень против, но мне нужна информация, чтобы быть готовой ко всему.
Нет. Нет. Ну нет же. Всё-таки Глеб — чёртова питерская богема. Никита не такой, он намного серьёзнее и… чище. Вот он сидит передо мной. Мы втроём на кухне, ужинаем. Никита ест, и у него всё остаётся на губах: кусочки петрушки, специи. Нет, этот парень не может замыслить что-то коварное. Я смеюсь над ним, показываю, где нужно вытереть, он вытирает, но всё не там. В итоге вытираю сама. На ужин вок-лапша с острой курицей, овощами и пряным соусом, который нужно добавлять отдельно. Но Соня не добавляет, жуёт всухомятку, хотя… Я говорю: «На, добавь соуса», — а она: «Нет». Не понимаю, почему она капризничает. Всё же было нормально. Соня напряжена.
Но нам хорошо втроём. Знаю, что уже десять раз об этом говорила. Это не потому, что я тупая (хотя от этого никуда не денешься); просто хотела сказать, что сегодня тоже. Если бы Вселенная состояла из нас троих, в ней была бы гармония. Кажется, я поняла, как можно это описать. Сейчас попробую. В детстве я посмотрела фильм про переселение душ и подумала: «Да как так?!» Население Земли постоянно растёт. За какой-то период, небольшой по вселенским меркам, численность людей выросла в три раза — что получается? Две трети рождается без души? Или, может, каждый рождается с одной третьей частью души. Душа распыляется по миру? И вот сейчас как будто бы одна такая душа, рождённая в трёх разных местах, скитаясь, собрала себя в одну точку, здесь в Москве. Это и есть мы.
И, хотя Соня сегодня ведёт себя с холодком, всё круто.
— А давайте поиграем в свободные ассоциации, — предлагает она. — Я буду говорить вам слова и записывать первое, что вы скажете. Отвечать нужно быстро, игра на время.
— Психоаналитик научил? — подшучивает Никита.
Я молча поворачиваюсь к нему и понимаю, что Никита, чёрт побери, тоже знает секрет про психоаналитика. И, видимо, узнал об этом раньше, чем я. И, видимо, Соня считает его более близким другом. Хотя они знакомы… месяц! А мы — два года. Ну здравствуйте. Успокойся, не подавай виду.
Ладно, играем. Соня настроена серьёзно. Включила секундомер, взяла лист бумаги и ручку. Она называет слова, рандомные и простые. Никита хорошо справился. А вот мои ассоциации ей не понравились.
— Ты портишь игру.
Что? Как? Нельзя же винить человека в ассоциациях — они же бессознательные!
— Это нечестно, — налегает Соня, — зачем ты отвечала в стихах?
— Но это первое, что приходило в голову! — оправдываюсь я и тихо добавляю: — Может быть, у меня стихотворный дар…
— Послушай, что ты ответила:
Мир — мечта.
Грех — бред.
Бог — пустота.
— Я всё объясню, — говорю, — смотри. Мир-мечта: это у меня с детства такая мечта — мир во всём мире. Дальше. Грех-бред, потому что грех — это бред, человек приходит в общество, а ему такие: «Слушай, мы тут придумали кое-какие правила, так вот по этим правилам ты — лох и всем должен».
— А почему Бог — пустота? — аккуратно спрашивает Никита, гораздо добродушнее, чем Соня. Они как злой и добрый полицейский на перекрёстном допросе.
— Не знаю. В детстве я ещё как-то представляла Бога, а сейчас у меня на этом месте пустота.
Никита вспоминает:
— Сартр писал: «У человека в душе дыра размером с Бога, и каждый заполняет её…»
— Вкусняшками? — обрываю я.
— Да.
Мы с Никитой смеёмся.
— Короче! — прерывает Соня наш милый смех и перетягивает внимание на себя. — Мы решили сделать паблик.
Никита заинтересован.
— Будет называться «Русский православный цирк». И там будут шутки про фокусы с появлением автомобилей у священников.
— И исчезновением часов у патриарха, — подбрасываю я. — Ну и спёртые из других пабликов, как обычно.
— Круто! — говорит Никита. — Админы делают миллионы на пабликах. Тем более на таких горячих темах.
— На то и расчёт, — говорю я, — срубим денег.
— «Мир во всём мире», — передразнивает меня Соня.
— Заработаем, — серьёзно отвечаю я, — станем миллиардерами, купим все страны и объединим в одну!
Эти двое смеются. Никита снова переключается на меня.
— Ты до сих пор веришь в свои детские мечты?
— Да. А ты?
— В общем-то тоже да. Я мечтал найти ответы на вопросы. Я и сейчас мечтаю об этом, но вопросы уже другие.
— Понятное дело. Я вот честно верю, что мир во всём мире возможен.
Да. Я правда так думаю. Не надо надо мной смеяться. У вас самих-то есть мечты и цели? Какие они?
— И вообще я люблю людей, — продолжаю я. — Всех люблю. Я бы хотела посвятить жизнь человечеству.
— Лучше умри за наши грехи, — злобно смеётся Соня.
— Заколебёшься за ваши грехи умирать.
— А ты попробуй.
— Даже пробовать не буду.
Никита хохочет над нами, а потом вдруг предлагает:
— А давайте посмотрим «Криминальное чтиво».
И это символично. Никита прервал наш диалог, такой же пафосный и комичный, как все диалоги в «Криминальном чтиве». Наверное, это продолжение ассоциативного ряда Никиты. Прекрасного ассоциативного ряда, ведь у него такие хорошие ассоциации, не то что у некоторых, правда, Соня? Она не читает мои мысли.
Хорошо, загружаем «Чтиво». Когда в фильме стреляют с вытянутой руки, а потом разговаривают о Библии, это всегда хорошо. Но мы дошли только до середины фильма, хотя лично я внимательно смотрела первые десять минут, а остальное время думала, специально ли Никита коснулся моей руки. Его территориальная близость меня с ума сводит.
Дальше хуже. Ему стало жарко, он снял рубашку и остался в футболке. Сейчас, когда он вышел, Соня зачем-то поднимает рубашку с дивана. Зачем-то протягивает мне. Наверное, чтобы я повесила в шкаф. Я зачем-то беру из её рук и зачем-то нюхаю. Я вообще всё нюхаю, что мне дают. Даже в гостях, когда меня чем-то угощают, я сначала понюхаю, а потом поем. Хозяйки на это обычно обижаются, но речь не о них, а вот о чём — я подышала рубашкой. С этого и начинается вся история. История про девушку-оборотня. У меня проступают жилы, вырастают когти, округляется спина. Подшёрсток лезет. Я втянула запах с закрытыми глазами, а когда открыла их, зрачок стал узкий как у змеи.
В комнате Соня, и она смотрит на меня. Всё окей. Все предметы на месте, как раньше, и я — это я.
— Э-э… ну как? — спрашивает она.
В моей голове одна фраза из фильма: «Вставляет точь-в-точь как первоклассная дурь».
— Нормально, — говорю.
Ой, зря ты, Соня, дала мне рубашку. Зря. Как только мы с Никитой на секунду остаёмся одни, я экстренно выпрашиваю рубашку. Он отдаёт её взамен моего любимого свитера с оленями. Его рубашка пахнет… красотой. Если бы у древнегреческих скульптур был созвучный их идеальной красоте запах, это был бы именно такой запах. А я бы больше времени проводила в Пушкинском музее.
А теперь момент истины этого дня. Соня и Никита вышли покурить на лестницу, пока я умывалась, и долго не возвращаются. Ладно, посижу на кровати, в пустой комнате. Нет, выйду. Иду к двери на цыпочках, немного качаясь от стука сердца и страха; первыми словами, которые я услышала, были: «Ты можешь серьёзно мне ответить? Только на полном серьёзе». Это говорил Никита. Соня молчала. «Что, если я… с Надей?»
Я затаила дыхание. Ну почему я не услышала самое важное, блин, слово?! Что это было за слово? Уйду? Останусь? Пересплю? Станцую? Ладно, тише, что Соня ответит? «Ну сам-то ты как думаешь?» Молчание. «Конечно, мне будет неприятно как девушке…» Дальше я не стала слушать, потому что побоялась, да и Соня говорила слишком тихо.
Возвращаюсь в комнату, быстро сажусь за ноутбук, надеваю наушники, как будто так и было. Заходит Никита и тоже садится за ноутбук, только за свой.