Возвращаюсь и узнаю от девушек, что меня ждёт генеральный директор. В голове на секунду мелькает мысль, что тайна моего курения раскрыта. Но быстро вспоминаю: здесь за это не ругают.
— Смотри, чего у меня есть, — говорит она мне с порога, — иди сюда, покажу.
Подхожу. От неё пахнет церковными духами. От меня, надеюсь, не пахнет сигаретами. Она протягивает мне телефон и объясняет: подписываешься по этому номеру, и каждый день тебе приходит цитата святых отцов. Крутая вещь. Эсэмэс такая штука — не пропустишь.
Каждый день новая хорошая цитата, подходящая для того, чтобы запостить её во «ВКонтакте» или на «Фейсбуке» и собрать много лайков. Супер. Я подписываюсь, в подтверждение приходит первая эсэмэс:
«И потому, что мы любимы, потому, что с нами
случилось это чудо: что кто-то в нас увидел
не дурное, а прекрасное, не злое, а доброе,
не уродливое, а чудесное, — мы можем начать расти,
расти из изумления перед этой любовью,
расти из изумления перед тем, что этой
любовью нам показана наша собственная
красота, о которой мы не подозревали».
Мысленно взвешиваю, на сколько лайков она потянет. Выхожу из кабинета и сразу замечаю на стене репродукцию древней иконы в серебряном окладе. Обычный сюжет: Богородица с Младенцем. Одной рукой она поддерживает Христа, а двумя другими… Двумя другими? Думаю зайти обратно и сказать: «Эм, у вас тут на иконе лишняя рука». Но вспоминаю опыт с «Иверской», машу на это и ухожу. Пусть сами разбираются.
Глава 9
На выходе из метро «Белорусская», на своём любимом месте, сидит бомж с собакой. На площади мужчина опять играет на ситаре. Изо дня в день. Уже немного достал. Почему его не гонят? Он оплатил полицейским абонемент?
На светофоре, возле кофейни, стоит паренёк, на поводке у него белый шпиц в ботиночках. «Милашка», — подумала я про парня. Если есть нимфетки, то есть и фавнята. Но это другая возрастная категория, примерно 19–23, между фавном и фавнёнком. Фавни-бой. Это как зрелый плод, но который ещё не упал и не набил синяков. Это же идеально. Нагло-непосредственный взгляд. Смотрит большими от готовности влюбиться глазами. Взрослые люди не открывают глаза так широко. Хотя могут.
Обогнула метро, чтобы положить денег на телефон в магазинчике. А магазинчика нет. И здания этого нет. Одни руины. Москва.
Прихожу домой и включаю свет в комнате. За окном черно, и я вижу в нём себя. На секунду вспоминаю, как в тот первый день, когда Никита пришёл к нам в гости, я всё пыталась смотреть на него незаметно: на его тень на стене, на отражение в ночном окне. А сегодня смотрела несколько часов совершенно свободно. Мы сидели в очередной «Шоколаднице», в этот раз на Старом Арбате, и смотрели друг на друга, периодически что-то произнося.
Соня вернулась из спортзала, и всё очень плохо. Она ещё никогда не была такой хмурой и грубой. Это не моя Соня… почему она не смеётся и не рассказывает про смешных загорелых парней, которые бегают по соседней дорожке? Она даже не смотрит на меня. Никита… Что же ты сделал… Чуть не плачу. Я хочу жить с той весёлой Соней, которая возвращается домой и начинает очередную забавную историю про то, как она где-то опозорилась.
Сейчас слёзы потекут. Нет. Пойду сделаю спагетти с курицей. Ох. Она принесла бутылку пива. Она смотрит сериал и не разговаривает со мной. Всё очень плохо.
Когда хожу из комнаты на кухню и обратно, слышу, как она говорит с мамой по скайпу и рассказывает смешные истории про спортзал. Мои любимые смешные истории! Рассказывает не мне. Она говорит про преподавательницу, которая вела у неё занятия в РЭШ. Как встретила её сегодня в бассейне. Они стояли в купальниках, и та Соню не узнала. И, чтобы как-то обратить на себя внимание, Соня спросила: «А вы холодной водой умываетесь или горячей?» А она, конечно, не поняла, потому что не знает русского, и ответила: «Excuse me?» Забавно, Соня могла спросить что угодно: «Это у вас лак на ногтях или фломастер?», «Вы выглядите такой старой, потому что курите?» Но спросила довольно скромную чушь. Не похоже на Соню. Я слушала её, но это был не её голос. Как будто зажат, как голос из-под маски.
Я отправляю сообщение Никите. Он обещает написать ей и всё решить. Выхожу. Эта ситуация называется «Вернусь домой, когда сядет плеер».
Плеера хватило на двадцать минут. Но, когда возвращаюсь домой, Соня встречает меня приветливо, и всё сразу становится хорошо. Видимо, Никита поработал. Она даже согласилась пойти на Соррентино в кинотеатр «Соловей», о чём мы думали пару недель назад.
Спускаемся на лифте в чёрную жёлтофонарную Москву. Доходим молча по Большой Грузинской до пустой площади и закуриваем. Соня впервые спрашивает, как у меня дела. Потом свернули на Садовое. Поспорили на пять рублей, что в том банкомате Сбербанка спит бомж. Его там не оказалось. Я выиграла пятёру. В пустом переулке кидаемся снежками в рекламный щит с портретом Елены Ваенги. Я попадаю всего раз, Соня больше, она даже так треснула, что вырубилась одна из ламп. Мимо идёт женщина довольно испуганного вида, она не понимает, что мы делаем, странная такая женщина — сначала мне показалось, что она хочет нас обругать. Мы говорим ей, что ремонтируем плакат снежками. Она идёт дальше, приоткрыв рот.
На самом деле мы пытались выбить снегом слово «вечность», но ничего не получилось, так что эта версия не для публики.
Мы идём по изнанке Садового кольца — по тихой улице с гирляндами. Ныряем в подземный переход и выныриваем снаружи: спускаемся по брусчатке Баррикадной. Здесь, как всегда, скользко, и Соня то и дело берёт меня под руку.
Она спрашивает: «Ты знаешь, что такое огни Москвы?» Водка с шампанским? Нет. Мы идём мимо зоопарка и смотрим на разноцветное небо: там оно розовое, здесь голубое, тут фиолетовое, тут зелёное. Красиво.
И хоть Соня весь сеанс переписывается в телефоне с Никитой, пропуская в фильме все важные сцены, меня это нисколько не смущает. Главное, что её лицо за фильм меняется от безразличия до лёгкой улыбки.
Не видела Соню настолько загруженной с тех пор, как она рассталась с бывшим. Они встречались недолго и ярко.
У меня тоже есть отношения в анамнезе. Но другие, продолжительные. Жуткая вещь. Живёшь, ешь-спишь рядом. Сначала вы влюблены и всё здорово. Потом обиды, чудовищные обиды, предательства, ложь, имитация близости, имитация радости. Безразличие, страх, унижение, ссоры, холод, отвращение, ложь. Такая ложь! Такая иллюзия, что человек тебе близок! С чего вдруг он близок? Вылез на свет один и умрёшь один. А самое главное — скука. Вот что меня пугало. Скука, которую можно пережить только во сне. Ни о чём не задумываешься, и тогда нормально. И впадаешь в такую жрёму. И речь не о еде. Можно всю жизнь прожить под разными простыми наркозами. И пока ты каждый день просыпаешься в полусон, происходят уродливые вещи.
— Сон разума рождает чудовищ, — подбрасывает Соня.
Мы стоим у спящего сказочного замка на входе в закрытый зоопарк.
— Не может быть жизнь только такой, — говорю я. — Я ведь чувствую, что родилась для другого.
Меня не радовала перспектива провести всю жизнь в состоянии жрёмы. Может быть, поэтому, в поисках, я оказалась здесь, в Москве. Жизнь не должна быть сытым сном. В той моей жизни не хватало жизни. В той любви не хватало любви.
— Даня говорит: «Чувствительные скоты», — усмехается Соня. — Гадим друг другу, нам больно, но продолжаем гадить.
Даня — наш общий знакомый из Питера. Мы закуриваем и смотрим, как перетекают один в другой цвета неба.
Это не то, какой должна быть жизнь. Год за годом шло по кругу одно и то же. Как пить воду, прокипячённую несколько раз. Я ей не напивалась. Однажды я и мой будущий бывший шли по гипермаркету. Вся та жизнь была прогулкой по гипермаркету, которая затянулась на несколько лет. Мы стояли в рыбном отделе, когда я сказала ему, что больше так не хочу. Рыба на льду повернула голову, открыла рот и сказала: «Эй, не говори так». Он открыл ей рот пальцем и говорил за неё.
Мимо меня, Сони и замка пролетает несколько машин с мигалками. Я спрашиваю:
— Если смысл моей жизни — одно лишь продолжение рода, то чем я лучше перегноя?
Как-то в Питере я снимала квартиру, настолько пустую, что в ней не было даже холодильника. Каждый день я приносила пакет и каждый вечер выносила его. Вот, собственно, к чему сводится человеческая жизнь. Но ты ведь носишь нечто большее внутри? Какая-то сила двигает тебя по планете. Что, если ты чувствуешь, что это огромная сила? Как вместить этот вихрь в график пять через два? В Питере я несколько месяцев возвращалась с работы домой, писала дневник, ложилась, чтобы ни о чём не думать, и засыпала. Я знала, что так не может продолжаться. Тогда Соня позвала меня в гости — на новоселье её друзей. И там сказала, что уезжает в Москву.
Мы поднимаемся из подземного перехода и проходим мимо пустого зимнего парка. Смотрим на красиво подсвеченное серое здание в тёмном небе. Я спрашиваю: «Это Дом правительства?» Соня отвечает: «Ага».
Когда возвращаемся домой, Соня уже совсем в норме. Она даже съела спагетти с курочкой, которые я приготовила. Успех! Я пишу Никите: «Ты волшебник». Не знаю, что он там ей наговорил, но это сработало.
На радостях я предложила открыть бутылку вина, которую нам ещё осенью принёс один друг. Чуть не сказала на эмоциях, что люблю её, но сейчас это прозвучало бы странно. Решаю подождать более удобного момента.
Чтобы её развеселить, вспоминаю прикол с «кожаными рясами», она смеётся, и мы тратим какое-то время, чтобы найти в интернете подходящую картинку с толстыми попами для иллюстрации мема.
Всё круто, мы сидим на подоконнике, пьём вино из бокалов и разговариваем. Но что-то не так. Чего-то не хватает.
«Давай позовём Никиту».
Я говорю: нет. Он учится. А мы пьём. Пусть занимается, давай не будем ему мешать. Я говорю так, потому что знаю: он точно не приедет.
«Я напишу ему!»