Когда я сел писать эту историю, идея была простая: написать историю, которую захочет прочитать каждый (по крайней мере дагестанец); историю, к прочтению которой обяжут каждого школьника от четырнадцати лет; историю, которую должен будет прочитать каждый родитель младше сорока лет. Я не могу сказать, что у меня сперва родился сюжет, нет. Признаюсь, что в этот раз я вначале подумал, если выражаться языком кино: «Хочу вирусный фильм» (но, конечно, уже на второй день написания история забрала своё, и я забыл о вирусном плане). Хоть историю о ребёнке в дагестанских реалиях я задумал сам, в основе этой истории была формула, которую я подсмотрел в невероятном фильме «Кролик Джоджо». То есть мальчик плюс выдуманный друг, сотканный из идеалов современности (в фильме это был Адольф Гитлер). Я подумал, а почему бы и моему мальчику не выдумать свой идеал современного дагестанца (в конце концов, подражательство кому-то — это ярко выраженная черта наших земляков)? Если идеал и будет, то кто это? В каком человеке есть всё то, за что его уважал бы современный дагестанец, и кто сегодняшний герой молодёжи? Я решил, что это Хабиб Нурмагомедов (без сомнения, хороший парень и, вероятно, на момент написания истории лучший боец в мире, но я бы предложил альтернативные варианты на звание человека, которому молодёжь должна подражать). Но затем из воздуха родился Крутой Али, который со второй попытки обрёл свой характер (первая попытка сделала из него Грута из «Мстителей»).
Хоть я и пишу достаточно много, но знаю, что в целом я чисто технически плохой писатель (надеюсь, что хороший рассказчик историй), так как мой читательский опыт наискуднейший — к тридцати годам прочёл в лучшем случае сорок книг, и большинство из них, мягко говоря, не классика мировой литературы (не говоря про словарный запас). С другой стороны, мне кажется, я неплохо ловлю чужой ритм повествования. Так как у меня не было опыта написания истории от лица ребёнка, я решил прочитать что-нибудь похожее на мою идею и по инерции сходу начать писать своё. Мой выбор пал на отличную книгу «Жутко громко и запредельно близко», и я не удивлюсь, если кто-нибудь заметит что-то общее в произведениях (кроме того факта, что герои обеих историй в течение всей книги что-то ищут).
Инерция от прочитанной книги отправила меня в тринадцатидневное путешествие по миру мальчишки, которому чего-то не хватало в реалиях дагестанской жизни.
Отвечаю сразу на самый популярный вопрос, который получают авторы что книг, что фильмов: нет, этот выдуманный мальчишка не я и не кто-либо из моих знакомых. Прототипа нет, а если и был бы, его бы давно уложили в какую-нибудь клинику. Артур родился из побуждений создать глубоко травмированного и совершенно уязвимого в современном Дагестане мальчика, который видит единственным способом защиты в агрессивной среде выдумать свой мир, свои правила и свои закономерности, с помощью которых он сам себе объясняет происходящее (надеюсь, это и оправдывает чересчур детское, даже для восьми лет, мышление ребёнка). Но, конечно, в любом герое всегда есть кусочек нас, и, закончив историю Артура, я могу проследить в его жизни проблемы, с которыми сталкивался я сам. Первая (и самая простая) проблема — это матерные слова. В детстве у меня был комплекс неполноценности, потому что я в силу воспитания не мог говорить плохих слов, в то время как все вокруг меня спокойно выражались, и я ощущал до лет десяти-одиннадцати свой изъян, из-за которого выбивался из коллективов (при этом в целом оставаясь компанейским болтуном). Я просто был недостаточно крут и «слишком хороший мальчик» для крутых ребят. Затем я начал материться иногда, но мозг всё равно через год-другой вытолкнул мат из моей жизни.
Размышляя о самых детских и наивных ощущениях, я черпал вдохновение из своей детсадовской жизни. У меня есть друг по имени Русик, с которым мы оказались в одной группе в садике, когда нам было по два с половиной года. Тогда, в детстве, когда мы с ним плечом к плечу дрались против всей остальной группы (мы были милиционерами, а остальные бандитами), наверное, он не подозревал, что спустя двадцать шесть лет он будет другом жениха на моей свадьбе (выбранным путём выдёргивания палочек в кафешке за пару дней до свадьбы). Те садиковские времена, через которые мы прошли вместе с Русиком, мне запомнились не событиями, а, скорее, атмосферой. Хотя было одно интересное событие: я вернулся в садик после некоторой паузы и вызвал на бой самого сильного мальчишку — Шамиля, который был на полголовы выше меня и всех остальных. Я во всеуслышание заявил, что, несмотря на моё отсутствие, я стал значительно сильнее, и вступил в неравный бой (скорее, невинную и совершенно незлобную детскую борьбу), в котором меня всё равно уложили на лопатки. Но всякий раз, когда я обдумывал детские разборки в истории Артура, я вспоминал то событие и те бесконечные садиковские битвы двух милиционеров и кучки злодеев (я могу ошибаться, но, кажется, мы всегда выигрывали. Слава мне и Русику!).
Если говорить о серьёзных и драматичных идеях этой истории, то я, наверно, руководствовался самой обычной мыслью: хочу написать то, что я сам прочитал бы в возрасте двенадцати-четырнадцати лет. К середине написания я обновил свою мысль: хочу написать то, что прочитает мой сын через двена-дцать-четырнадцать лет. Но, конечно, я надеюсь, что нас будет окружать уже другой мир, который не будет нуждаться в высмеивании стереотипного жителя республики и в поднятии тем травли в школах, пьянства и т. п.
Я знаю, что уже затянул это послесловие, поэтому собираюсь заканчивать. Для меня в этой истории есть одна самая главная проблема и боль, и я очень хотел раскрыть её подробно, но без явных попыток указать пальцем на эту проблему. Я хотел показать ребёнка, выпавшего из общества уже во втором классе. Мальчика, который, как и множество сегодняшних детей, старается искусственно сделать себя популярным, крутым и плохим. Он совершает вещи, которые не хочет совершать, говорит то, чего не хочет, потому что ищет одобрение со стороны «крутого» окружения. Так случилось с одним из моих лучших друзей и одноклассников, чьё имя я, конечно, не назову. У него была хорошая жизнь, но семью постигла беда, которая (возможно) изменила его. Он в некоторой степени потерял одного из родителей. Обладая сдержанным и добрым характером, он начал замечать, что внутри классной иерархии ничего не значит. Никто с ним толком не считается, никто его не замечает (его никто не обижал, он просто был обычным тихоней, никому особенно не интересным). Вероятно, он начал по этому поводу комплексовать и часто спрашивал меня в наших бесконечных беседах по дороге домой со школы, как он выглядит со стороны и что ему надо сделать, чтобы стать более заметной фигурой в жизни класса. Я давал ему банальные советы, хоть и не был с ним согласен, но и переубеждать его не стал (мы были в седьмом-восьмом классе). Я не мог тогда знать, к чему приведут его искусственные попытки стать крутым спустя многие годы. Всё началось с заметного проседания в успеваемости, затем маски пофигиста (постоянный поиск одобрения и радость, если вызвал смех) и лёгких, но системных нарушений школьных правил (опозданий, прогулов и разговоров во время уроков). Он чаще начал крутиться вокруг «крутых» пацанов нашего класса, и вскоре все темы для общения сузились до похождений по девушкам, машин и шалостей с курительными смесями. В течение года мы перестали ходить вместе домой, потому что у него появлялись планы сразу после уроков, планы вечером вместо нашего дворового футбола, планы вместо тренировок. Ну и закончилось это тем, что мы поссорились и не говорили несколько лет (по весьма глупой и детской причине). К двадцати годам, когда мы снова сдружились, курительные смеси, девушки лёгкого поведения и машины стали единственно важной частью его жизни, а ещё была сверхзадача — «присесть на хорошее кресло в наркоконтроле, чтобы и зарплата текла, и было что дунуть». Мы стали ближе общаться, но в течение пары месяцев я понял, что не вижу смысла даже пытаться держать с ним какой-то контакт.
На сегодняшний день к его репертуару прибавились практически мгновенный развод после свадьбы, откровенные пьянки в хлам на каждой возможной свадьбе и вишенка на торте — увольнение и проблемы с законом. Всякий раз, увидев его (или просто подумав), я вспоминаю о том времени, когда мы могли часами стоять у меня в подъезде и обсуждать всякие мелочи от «кто в кого влюблён» до… Мы могли говорить обо всём и ни о чём одновременно. И, конечно, я думаю, что мог, наверное, хотя бы попробовать удержать его, но ничего не сделал (мне просто нечего было предложить ему взамен всех бонусов от общения с крутыми ребятами). Он разжёг маленький костёр внутри себя, а закончилось это пожаром всей его жизни.
Я посвящаю эту повесть другу детства Русику (который сегодня жив и здоров, хвала Всевышнему) и однокласснику, который застыл добрым и тихим четырнадцатилетним лучшим другом в моей памяти.
Через полгода после написания книги я увидел моего плохого друга после пятничной молитвы, входящего в исламский фонд. Я всегда стараюсь надеяться на лучшее, но, признаюсь, в случае со своим другом не верил в хороший исход. Рад, если ошибся.
Номинация Поэзия. Второе местоМихаил БордуновскийВ оптическом паркеСборник стихотворений
Преображение птиц над пыльной
провинциальной Аллеей Славы —
и поливальные тракторы обезоружены, и
дикие гроздья Су-24 над городом
в штурмовом фехтовании застывают:
республика светотени, любовь моя,
брось камень в стекло проезжающего автомобиля,
или он выйдет из рук твоих, говоря: «Поздно,
раньше я камнем был, но ныне я самый
камень камня и требую власти». Вещи
и мы вслед за ними вдруг обнаружили — всё это время
за нами из окон следил надломленный
зверь: зной. Слипаясь в страхе пред зноем,
мы стали едины со всем, мы и думать забыли,