Урок первый — любовь неиссякаемая
Пятого декабря в мире отмечают День волонтёра. Я дала себе обещание полностью закончить книгу к этой дате. Понятно, что и после 5 декабря будет много заслуживающих внимание сюжетов и дорогих нам пациентов. Мне порой кажется, что они бы тоже хотели попасть в эту книгу. Если их будет слишком много, то придётся дописывать главы. И это мой первый урок от «короны» — даже видя смерть ежедневно, вполне реально не стать циником. Привязываться от всей души к каждому пациенту, не зная наверняка, поправится ли он и ты повезёшь его на выписку или ухудшится и ты будешь замывать опустевшую кровать. Неиссякаемая любовь к каждому — это отличительная черта волонтёров.
Сейчас в больнице у нас умирает Лидия Викторовна Сутуленко. Её добивает не ковид, наши врачи справились, — её убивает лейкоз. Родственники — муж и сын — не хотят забрать её домой, мотивируют, что она ещё недостаточно поправилась, что не смогут обеспечить ей ухода, что заразятся от неё. Они говорят неправду. Возможно, я слишком резко сужу, но у меня есть основания. Они не звонят сами жене и маме, хотя она не в реанимации и у неё есть телефон. Когда звоним мы, волонтёры, они постоянно куда-то торопятся и стараются побыстрее закончить разговор. Они не приносят ей передачки, хотя Лидии Викторовне очень хочется сладкого. Приносим мы, сами покупаем печенье и конфеты и радуем уходящую женщину. У нас нет иллюзий. Мы подбадриваем её при встрече, но понимаем, что это последние дни. И каждый из нас старается эти дни скрасить. Вот Лёня — он принёс ей плюшевого медведя; возможно, это не первый медвежонок, подаренный ей, но точно последний. На медвежонке бахилы от тайвека и импровизированный сестринский халат из голубой синтетики. Вот Юля — она приносит Лидии Викторовне печенье «Юбилейное» с ягодами. Вот Таня — ослабленной и отчаявшейся женщине она делает аккуратный маникюр и расчёсывает волосы. Каждый из нас до последнего дня будет стараться сделать её жизнь лучше.
Вот Григорий Иванович Сидоренко, он лежал в ОРИТ-9 без связи с близкими. С ними связались мы. Жена записала для него видео, а Лёня его ему показал. А потом со своего телефона позвонил жене и дал им пообщаться. Григорий Иванович очень радовался этому и ждал каждый день возможности пообщаться с семьёй. Шутил с волонтёрами, запомнился нам жизнерадостным и весёлым. Таким отчаянно весёлым, каким может быть только человек, понимая, что это последнее впечатление, которое он произведёт в своей жизни.
Вот образцовая старушечка Эльвира Максимовна — на седых волосах аккуратный платочек, на тумбочке недовязанный носок, говорит, что старается хотя бы по чуть-чуть каждый день вязать. Обещает, что, как только силы появятся, навяжет нам, волонтёрам, каждому по паре лучших, самых тёплых носков. Лежит она долго, поступила ещё в самом начале осени. Тогда была активней, чем сейчас. Прошла реанимацию, и не один раз, упорно возвращалась в палату. Но ковид подорвал и без того хрупкое здоровье — отказывают почки, необходим диализ. Эльвира Максимовна одинока — муж умер больше тридцати лет назад, своих детей нет. Есть племянники, но те далеко, в другой стране. И дела до умирающей тут женщины им почти и нет. Звонят редко, раз в неделю, а она им звонить стесняется — «чего людей тревожить?». Очень радуется приходу волонтёров, хотя мы помочь ей почти ничем не можем. Понимает, что вряд ли вернётся домой. Радуется, что не завела себе кошечку — «иначе как бы она там без меня столько». Разговоры про кошечку пробивают какую-то эмоциональную дыру во мне. Приношу ей игрушечную кошечку, нам ещё весной передали небольшой запас мягких игрушек. Эльвира Максимовна улыбается: «Вот кошечка, которая будет со мной до конца, а после конца скучать не станет». Игрушечная кошечка не скучает, скучаем мы.
Наша любовь к пациентам меняет правила игры, меняет даже внутренние распорядки больницы. Весной я узнала одну историю, волонтёры рассказывали её друг другу вполголоса. Уходила тяжёлая пациентка, чей ковид был осложнен онкологией. Ещё не старая, чуть за шестьдесят, в полном сознании. Все — врачи, медсёстры и волонтёры — понимали, что её не выпишут, а ещё что жить ей осталось считаные дни, если не часы. Пациентка была на связи со своей дочерью, она позвонила ей под вечер, понимая, что силы уходят. Настя — её дочь — тут же приехала в больницу, привезла маме какие-то памятные вещи, чтобы та хотя бы ушла в окружении любимых вещей. Но Настя опоздала — служба передач больше не работала, ей предложили приехать завтра. И вот, понимая, что она опоздала и до следующего дня мама, скорее всего, не доживёт, Настя сидела в коридоре и отчаянно рыдала. Там её и увидела наша старшая по волонтёрам. В нарушение всех инструкций того времени она пообещала Насте помочь. Старшая провела Настю на территорию и показала, как надевать костюм, прошла с ней в отделение и провела к маме. А потом вышла за дверь, чтобы не мешать им. Настя пробыла в палате полчаса. Так же тайно старшая её вывела. Пациентка умерла ночью, но мама с дочкой попрощались.
Тогда, весной, это была какая-то абсолютно редкая история. Такое не позволялось нигде и никогда. Коронавирус покушался на важное — на возможность быть с близкими до конца, пытался забрать у людей самое дорогое — оставаться людьми. Но мы это право отстояли.
Летом в больницу в качестве волонтёров пришли близкие пациентов. То, что удалось Андрею Гаврику весной — быть рядом с женой и помогать другим, — стало совсем не единичным случаем. Вот волонтёр Коля — он пришёл ухаживать за дедушкой. Дедушку выходили и выписали. Коля остался с нами. Вот сестра Корнеевой, дочь и сын Михайлова (приходят посменно), внучка Федотовой, супруга Желтова… Родственники учатся у волонтёров, а потом учат других родственников, а иногда остаются волонтёрами и берут под опеку других пациентов.
Не так давно меня попросили провести Юлию — её мама пролежала в реанимации больше месяца, а теперь переведена в отделение, и дочери разрешили за ней ухаживать. Учу Юлю надевать костюм, как и других волонтёров.
— Молнию — до конца, нижнюю пару перчаток — под тайвек, капюшон должен полностью прикрывать лоб, вот скотч — заклей швы.
Поправляю ей очки. Проверяю герметичность.
— Пойдём.
Есть мысль на краю сознания вначале зайти в палату-другую, чтобы Юля освоилась. Но нет, надо же поскорее, чтобы они встретились. При входе в палату держу Юлю за руку, чтобы не кинулась целоваться, сорвав респиратор. Не зря. Такой порыв есть. Напоминаю: «Мама выздоравливает, ей нужна помощь, поэтому ты не имеешь права заболеть». Респиратор на месте, вместо поцелуя — объятия. Разбираем вещи, рассказываю, что и куда положить. Проверяем функции конечностей — они невероятно худые, но всё работает. Суставы подвижны, просто ослабли мышцы. Показываю, как тренироваться. Объясняю, как менять памперс. Ничего сложного на самом деле — поворот, застёжка, поворот на другую сторону. Вот и всё. Видно, что Юле сложно. Знаю, что раз она пришла сюда, значит, справится. Поставит маму на ноги, спасёт. Я уже люблю и Юлю, и её маму. И даже незнакомого мне Юлиного мужа, который купил одноразовые пелёнки и влажные салфетки, хоть их не было в списке.
Интересно при этом то, что чем больше людей позволяешь себе любить, тем больше становится этой любви внутри. Словно бы каждый пришедший и ушедший отдаёт тебе мегабайты и гигабайты своего нерастраченного ресурса любви.
Урок второй — жить нужно без локдауна
Я не осуждаю и не обсуждаю тут эффективность противоэпидемических мер. Я в этом не специалист. Я говорю о локдауне внутреннем. Когда всё схлопнулось — закрыли кафе и бары, запретили домашние посиделки и выезды на природу — тогда, на первом энтузиазме, многие пообещали себе пустить освободившееся время на саморазвитие. В итоге большая часть этих планов не сбылась. Конечно, все мы были в сложном эмоциональном положении, но это не оправдание. Многие мои друзья и просто фейсбучные знакомые ушли во внутренний локдаун: «Я не сейчас, я когда-нибудь потом, когда станет хорошо». Эта отговорка действовала и летом, когда карантин начали смягчать. И это снова не белое пальто. Да, в эпоху тотального запрета на передвижение и цифровых пропусков я нашла способ сохранить мобильность и не сидеть в четырёх стенах. Но после августовской свадьбы мы с мужем всё планировали навестить бабушку, похвастаться кольцами, показать фотографии с торжества, откладывали, откладывали — и не успели. Из-за этого мне очень грустно.
«Корона» задала нам вопрос: а что останется от твоей жизни, если убрать из неё встречи с друзьями, походы в клубы, занятия в бассейне? Каждый отвечает на этот вопрос по-своему.
Урок третий — реанимация рыб
Нет никакого правильного времени для того, чтобы опустить руки. Ни в одну ситуацию не заложен страх — мы, люди, сами привносим его туда. Этот урок волонтёрство в больнице преподавало мне не раз, но выучила я его вне больничных стен. Как-то вечером в гости зашла соседка Маша. Она в слезах — у неё дома умирает рыбка, Маша не знает, что делать, боится ночевать одна с мёртвой рыбой, боится её куда-то деть, боится, как смерть питомца воспримет сын. Начинаем разбираться.
Утром, когда Маша уходила на работу, золотая рыбка по имени Залина была ещё жива. Сейчас она боится пойти и проверить. Тут приходит больничный опыт: живому — жить. Проверяем рыбу — она жива, но видно, что тяжело больна. Изучаем болезни рыб, делаем предположение о диагнозе, узнаём лечение. Машу потряхивает, но со мной она потихоньку успокаивается. Находим отдельную ёмкость — реанимационный бокс для Залины. Ставим новый фильтр — почти что подключили к ИВЛ. Начинаем почасовое наблюдение, к утру рыба немного оживает. Видно, что ей лучше. Маша уже не трясётся от страха, она готова действовать — искать врача-аквариумиста, подбирать лекарства и реанимировать Залину. Это будет долгий путь — с анализом проб воды и грунта, подбором средств для очистки, выведением паразитов. В конце этого пути рыбка будет вновь отпущена к своим подругам резвиться в общий аквариум, а не спущена в унитаз.
Именно коронавирусная пандемия научила меня бороться до конца. Я вижу ежедневную работу медиков: не действует одно лекарство — меняем, умер один пациент — лечи другого; нет правильного времени, чтобы сдаться. Эта же мысль передаётся и волонтёрам — мы не можем волшебной палочкой вылечить пациента. Мы можем сделать его пребывание в больнице комфортным и можем разгрузить врачей. Если пациент, несмотря на все усилия, уходит, не отчаивайся, это его судьба. Эта мысль помогла мне в последние сутки жизни бабушки — вместо бессмысленных метаний я готовила себя и берегла силы для следующего этапа. Я приняла факт, что ни врачи, ни я не могли уже помочь, смирилась.
Силы мне понадобились и в другой раз — когда ковид подхватили другие мои бабушка и дедушка. У деда было поражено более семидесяти пяти процентов лёгких, у бабушки чуть меньше. Вновь осложняло задачу то, что они не москвичи и попали в простую деревенскую больницу. Хотя даже больницей это было сложно назвать — перепрофилированная под ковид психиатрическая больница — вместо палат что-то вроде актового зала, решётки на окнах, более двадцати человек в одном помещении и две кислородные точки. То есть больные дышали кислородом не на своих кроватях, а должны были дойти до распределителя кислорода, сесть на стульчик, подышать и передать следующему. Когда я узнала, в каких они лежат условиях, то поняла — вот мой шанс на вендетту ковиду. Нашёлся и транспорт, и место в больнице, мне удалось перевезти их к себе. Они идут на поправку, коронавирус потерпел поражение. Увы, я знаю, что больниц, подобных этой деревенской, в России — подавляющее большинство. Там не хватает медикаментов и кислорода, там нет таких врачей, нет волонтёров, почти нет шансов…
В этот же урок включен некий фатализм — на моих глазах поправилась и выписалась из больницы женщина ста одного года от роду, а тридцатилетняя Юля умерла. Таких случаев много — хотя вирус более агрессивен к лицам старшего возраста, мы видим пациентов и в семьдесят, и в восемьдесят, и в девяносто лет, которые идут на поправку и уезжают домой. Вместе с тем регулярно от нас уходят те, от кого мы этого не ожидали. Масляченко — мастер спорта по дзюдо, весёлый парень тридцати пяти лет: приёмный покой — реанимация — отделение — снова реанимация — морг. Игнатова — бабушка с Chance от Chanel: реанимация — отделение — выписка — смерть дома спустя пару месяцев (непоправимо поражены почки). Обритая Мила: отделение — реанимация — морг (дома осталась трёхлетняя дочка).
Вирус, увы, не экспертное жюри, он не решает, кто достойней, а кто нет. Умирают многодетные матери, умирают награждённые орденом Мужества, умирают научные деятели и врачи, умирают совсем молодые и ничего не успевшие в жизни, умирают те, кого сильно ждут дома.
Я утешаю себя мыслью, что их смерть была настолько спокойной и безболезненной, насколько это вообще возможно.
Я говорю себе, что мы сделали всё доступное. Я знаю, что завтра мы сможем больше.