В эту душную двушку под самой крышей они переехали после свадьбы. Святых перевозили в коробках, чередуя с книгами, чтоб не треснуло стекло. Выходило неловко: Святитель Николай — «Любовь живёт три года» — Троеручица — «Дневник Бриджит Джонс» — Святой Христофор — «Священная книга оборотня»… Так они и лежали в коробках на антресолях.
«Как думаешь, Бог помогает?» — спросила однажды Саша, вернувшись от врача. У них уже был Ваня. Она выучила молитву, нашла среди святых нужного, поставила на прикроватную тумбу и молилась ему. Остальные иконы Руднев развесил на стене. Он подчинялся, делал всё, что она просила. И пошутил в ответ: «Эти святые не отвернулись от нас во грехе, не отвернутся и в молитве».
Он не заметил, как оказался в спальне и без звука ходил по ковру. Он разглядывал прошлое. Под столом, на котором до сих пор лежали начатые Сашей книги, Руднев нашёл коробку с игрушками. Он покопался в ней и достал машинку с красными полосами и крестами на боках. Руднев покрутил модельку в руках. Когда-то, в самом начале пути, когда был дураком и верил, что дежурство в скорой даст ему отвагу и выдержку, он разъезжал по городу именно в такой машине. Такую же подарил и сыну.
Руднев достал телефон. Он позвонил ей. Голос на той стороне был сонный.
— Я вас не разбудил?
— Кто это?
— Доктор из детской областной.
— Ой, что-то случилось? — испугалась Дарья.
— Нет, всё хорошо, я звоню поинтересоваться…
— Доктор, я ведь совсем забыла спросить, нужна ли какая-нибудь помощь. Вот дура! Мальчику что-нибудь надо?
— Ничего. Может быть, после…
— Да-да, я всегда готова, доктор. Чтобы вы знали! Всегда готова помочь! Как вас зовут? Сегодня я даже не узнала, как вас зовут.
— Илья Сергеевич. Можно просто Илья.
— Илья Сергеевич, — повторила она, запоминая. — А меня…
— Дарья. Я помню. Дарья, я звоню с таким странным вопросом.
— Он очнулся?
— Да, он пришёл в себя.
— О! Какое счастье. Могу я его повидать?
— Мальчик очнулся, но ничего не говорит. Поэтому я и звоню вам. Понимаете, мы до сих пор не знаем его имя, не знаем, где его родители. Я подумал, может быть, вы могли бы помочь найти родственников.
— Я?! — Голос её поднимался. — Но каким образом?
— Если вы скажете, где случилась авария, я попытаюсь найти кого-нибудь, кто знает мальчика.
— Я думала, этим занимается полиция, разве нет?
— Пока от них мало толку.
— Мне действительно очень хочется помочь… Если нужно, я готова дать денег!
— Скажите, в каком месте вы… Где произошло столкновение?
— Ох, — она задумалась. — Я совсем не знаю ваших дорог. Помню, был лес… Всё это я уже рассказывала полицейским!
— Они нашли, где это случилось?
— Говорят, нашли.
— А вас туда возили?
— Нет, больше я там не была. Послушайте, вы точно доктор? Это разговор напоминает допрос.
— Вспомните, что показывал навигатор.
— Навигатор показывал, что я сбилась с маршрута. Он искал выезд на трассу. Что вы ещё хотите?
Руднев узнал панику в голосе Дарьи. Он всегда мог разглядеть, расслышать её первую поступь.
— Простите. Но важно выяснить, что случилось в тот вечер. — Он стал придумывать, почему это в самом деле важно. Получалось слабо. На ум приходили только фразы из брошюрки для посетителей детской реанимации. — Родитель всегда должен быть рядом с ребёнком, чтобы ребёнок понимал, что он не брошен. Поэтому крайне важно поддерживать связь.
— Илья Сергеевич, — сказала она, задержав дыхание. — Сожалею, но я… Там был лес. Он выскочил прямо под колёса. Я ударила по тормозам… Понимаете, я даже не сразу поняла, что это было. Выбежала. Увидела мальчика. Он лежал на боку.
— Он был в сознании?
— Мне показалось, что он мёртвый. Но когда я стала набирать скорую, он зашевелился…
С её слов Руднев постарался представить, как было дело. Но у него не получалось. Точнее, он представил себе, что всё было иначе. Он увидел женщину, мечущуюся от машины к сбитому ребёнку. Она кусает губы, соображая, что ей предпринять. Осматривает бампер, фары, капот. Всё цело, гладко. Глядит дикими глазами по сторонам, глядит на дорогу, не едет ли следом свидетель. И она делает выбор. Решает бежать. Оттаскивает мальчика к канаве, но тот вдруг поджимает ноги, свёртывается от боли. Мычит.
— И я решила отвезти его сама…
Сама.
Теперь ей ничего не остаётся, кроме как положить ребёнка на заднее кресло и отвезти в больницу. Она проклинает себя, что мчалась с недозволенной скоростью и отвлеклась от дороги. Наверняка мальчик шёл обочиной и махал издали руками, думая, что водитель его заметит. Правда, которую видел Руднев, была в том, что ребёнок пытался остановить машину, а не скрывался от неё.
— Зря! Зря я это сделала. Нужно было дождаться полиции и врачей!
— Вы всё сделали правильно, — сказал Руднев, рассматривая в руках модельку скорой. — Пока они приехали бы из города, мальчик мог умереть.
— Нет, они говорят, я нарушила…
— Он умер бы там от потери крови. Если будет нужно, я готов подтвердить это в суде.
— О, это было бы… Я была бы вам благодарна! Но я нарушила… Я довезла его до поста ГАИ. Они уже вызвали скорую. Врачи приехали очень быстро. Очень быстро! А теперь они рассказывают мне бог знает какие ужасы и разговаривают со мной, как… Как с зеком!
— Вы спасли ему жизнь. А теперь помогите мне.
— Хорошо, я готова.
— Я заеду за вами завтра, и мы постараемся повторить маршрут.
— Что?
— Мы вместе найдём место…
— Нет! — возразила она, не дослушав. — Мне нельзя уезжать из города!
— Мы никуда не уезжаем.
Тишина длилась минуту.
— Не могу, простите. Мне пора, я устала. Не спала три ночи кряду.
— Да, я понимаю, — согласился Илья. — Но всё же прошу подумать ещё раз.
— Пообещайте мне, что позвоните, когда можно будет навестить мальчика.
«Пообещайте мне» было похоже на «забудьте мой номер».
— Какого цвета у вас машина? — спросил Илья напоследок.
— Зачем вам это?
— Можете не отвечать.
— Красного.
— Я почему-то так и думал.
— У меня красный «Гольф».
Он зашторил окна, выключил свет, и комната погасла. Почернели иконы. Руднев захлопнул дверь, но она отскочила от рамы. Тогда он вспомнил, что замок сломан.
Пиликнул телефон, мелькнула бледная вспышка. Руднев посмотрел на экран и увидел, что это Дарья отправила ему сообщение. Снимок экрана — карта навигатора с обведённой красным овалом дорогой и подписью «Где-то здесь!».
6
Саша пила растворимый кофе. Сыпала две ложки сахара, заливала по края молоко. Ещё зефир, обязательно ванильный. Зефир был на завтрак, обед и ужин, а бывало, и вместо них. Она ставила перед ноутбуком ленивое питьё, подбирала под себя ноги, отламывала от зефира ватку и, растопив её во рту, облизывала сахарные пальцы.
И он, приходя с рассветом, заставал её всё в той же позе и ругал устало, что она не ела и не спала. Он подходил к ней — слова его тихие сыпались вслед по полу, как сухие листья, — целовал в макушку, скидывал одежду и зарывался в постель. Она зашторивала окна и ложилась рядом. И каждое подобное утро Илья засыпал легко и приятно, точно прожил цельную тихую жизнь, а Саша, отвернувшись от его спокойного дыхания, глядела перед собой и долго укачивала себя, ворочая ногой холодную простыню.
— Давай поедем в Париж, — сказала она однажды, так и не сумев заснуть. Саша приподнялась на локтях, запрокинула голову и смочила языком губы, будто пробуя зашедшую мысль на вкус. Лицо её прояснилось влажной блестящей улыбкой. — Мы едем в Париж!
Саша потрясла Илью за плечо. Потом поцеловала, упала на его грудь и ждала, когда он наконец очнётся ото сна.
— Сколько времени? — спросил он, поглядев на часы.
— Прошу тебя, поедем в Париж. Я умру, если мы не поедем.
— У нас нет денег, — пробубнил он, не разбирая идеи и отворачиваясь к стене.
— Отговорки!
Не бросая своей счастливой улыбки, она встала, прошла на кухню, налила полный стакан воды и выпила его жадными глотками. Потом вернулась в комнату и снова нырнула в постель.
— Иля…
Он резко обернулся. Он не спал.
— Что?
Смотреть было больно, и он глядел полузакрытыми глазами сквозь серую мерцающую пелену неслучившегося сна, смотрел на неё со злобой и досадой. Она похудела — он не замечал раньше, насколько сильно: выцвело, осунулось лицо, упали плечи, и голос Сашин от нервной вибрации казался незнакомым и фальшивым. И всё же больная худоба нисколько не портила, а только нагнетала её точную, чёрно-белую красоту.
— Я вдруг поняла, что нам нужно отдохнуть. Когда у тебя отпуск?
— Сильно ты устала?
— Август или сентябрь было бы здорово.
«Сильно ты устала, сидя месяцами без дела? — повторил про себя Илья. — Август, сентябрь…»
— В сентябре у тебя институт.
— Я решила его бросить.
— Отлично. И что будешь делать?
— Ты сам говорил, что институт бесполезен!
— Я говорил это, когда ты в третий раз решила сменить специальность. Любой институт будет напрасной тратой времени, если там не учиться. Когда ты последний раз была на занятиях?
Саша вырвалась из-под простыни и убежала в кухню, где опять стала пить, проливая на грудь.
— Значит, не институт бесполезен? Это я бесполезна?
Как он не терпел эти моменты, когда любой шаг вёл его в западню! Весь мир теперь, казалось Саше, ополчился против неё. А Илья не спешил становиться защитником и, значит, занимал сторону зла. Он всё это знал, но играл свою роль. Нельзя было прервать разговор, она — ребёнок, не он.
— Ты знаешь, что стоит взять себя в руки, и ты всего добьёшься. Ты талантливая, умная…
— Взять в руки?!
Войдя в кухню и увидев, как она прячет заплаканное лицо и трясётся мелкой дрожью, он на секунду поверил Сашиным словам, он действительно устал от бесконечных попыток вывести её из ступора. Он устал от чувства вины перед ней, причину которого не мог отыскать. И сдавался всегда и во всём, признавая отступление единственно