к вопросу.
– Можно. Но не хочется, – и поясняю. – Пока не с руки применять тот же фокус, что в старой школе. Некоторые учителя оценки слегка занижают, но не критично.
– Не может быть такого, что они хотят угодить директору? – напрягается папахен. Правильно мысль улавливает. Вот ведь! Выгони тему директора в дверь, она в окно влезет!
– Возможно. Но, во-первых, в пределах всё, откровенного фола не допускают. Во-вторых, не докажешь. Поэтому и говорю, разделаюсь с директором, возьмусь за учителей.
На мою кровожадность Эльвира только головой качает, папахен по-мужски равнодушен. Кивает в знак согласия. Закипает и заводит свистящую песню чайник, одобряя мои планы.
– Пап, а ты не мог бы помочь устроиться летом на работу? – спрашиваю, заваривая чай. Пить чай надо только свежезаваренный, уже остывший надо выливать, вкуса у него нет.
– А куда ты хочешь? Давай к нам, в цех контроля и отладки процессоров, – предлагает папахен.
– Не, не… ты забыл, куда я хотела поступать. Меня биология интересует, анатомия, генетика, всё такое, – наливаю ему чай в стакан, обязательно в стакан, чтобы видеть насыщенно янтарный цвет.
– И куда конкретно ты хочешь?
Говорю куда, Эльвира ахает:
– Дана! Ты что?!
– Интересные у тебя интересы, – от неожиданности папахен сваливается в тавтологию.
Короче, пусть мачеха глаза выпучивает, папахен обещает помочь. Да я и сама могу попробовать мосты навести. Я придумала, где мне поработать. Криминальная судмедэкспертиза, самое то. Анализы крови, спермы, потожировых следов, ядов. Не говоря уж об анатомии и массы хитростей, известных экспертам.
– Даночка, это же жуть какая-то! – восклицает мачеха. Больше всего её шокирует факт, что я в морге буду околачиваться.
– Мамусик, не нервничай, тебе вредно, – успокаиваю я, – что такого-то? Все врачи, когда учатся, через это проходят. Подумаешь…
– Действительно, странное у тебя увлечение, – да, папахен тоже слегка озадачен.
– Ой, вы как будто первый раз услышали! – меня начинает разбирать досада, – что вы как маленькие! Я с самого начала что сказала? Хочу на биофак, так ведь? Чему вы тут удивляетесь?
– Шла бы уж тогда в медицинский, – ворчит Эльвира.
– Я не хочу людей лечить, – заявляю я, – хочу разрабатывать новые методы лечения, изучать человеческий организм.
– Математика, выходит, тебе не нужна? – смотрит на меня папочка.
– Математика всем нужна. И без компьютеров скоро ни одна наука не обойдётся, – и, подумав, добавляю. – Математика – отличный тренажёр для мозга.
Забавно наблюдать ужас в глазах мачехи. Хм-м, а то я мало мёртвых видела. Да сколько угодно, во всех видах, ракурсах и разрезах, многие из которых сама и сделала. По живому резать, конечно, прикольнее, но за неимением живых целей поупражняемся на трупах.
16 декабря, воскресенье, время 13:20.
Москва, элитный ресторан в центре.
– М-да, удивил ты меня, Пал Петрович, прямо потряс… – замминистра откладывает в сторону лист бумаги, – неужто тебя сделала обычная школьница?
Насмешливо смотрит на директора Лицея, тот морщится.
– С таким огромным педагогическим и жизненным опытом ты не можешь справиться с какой-то девчонкой? – в голосе не только насмешка. Гораздо опаснее подозрение в несостоятельности, слабости.
– Мой огромный педагогический опыт говорит, что это вовсе не девчонка, – парирует директор.
– А кто? В неё вселился потусторонний демон? – насмешка достигает уровня, на котором начинается презрение.
Замминистра откидывается на стуле, давая возможность официанту расставить блюда.
– Расцениваю твоё заявление, как дезертирство, дорогой мой, – ужё жёстче продолжает замминистра.
– Тебя жалоба их пугает? – продолжает он после ухода официанта. – Плюнь и разотри.
– Анатоль Степаныч, либо я сам увольняюсь, – директор заправил салфетку в ворот, – либо вам выкручивают руки, и вы увольняете меня собственными руками, как не справившегося с обязанностями.
– Да брось! – отмахивается собеседник. – Максимум, выговор схлопочешь. Даже не строгий.
– Анатоль Степаныч, а вы что, не видели? – догадывается директор. – Точно, не видели… эх, надо было вас предупредить.
– Что не видел?
Уже не волнуясь, давно всё пережито, директор спокойно рассказывает о двух телепередачах, где показали выступление математиков и юристов. И дали возможность всем телезрителям сравнить. Только сейчас замминистра делается серьёзным. Настолько, что прекращает есть и хватается за бокал вина.
– Раз вы не видели, то вам придётся поверить на слово, – продолжает директор, – у юристов хороший номер, ничего не скажу. Но у математиков он такой, что они бы и на районе первое место взяли бы. Уникальное и талантливое выступление, между нами говоря. И разница видна невооружённым глазом, понимаете?
Замминистра ещё заставляет директора описать номер «Куклы», хмыкая и мрачнея по мере рассказа.
– Так что мой протекционизм юристам ясно виден всем. Если бы они ещё профессионально танцами занимались, а учёбу еле тянули, был бы шанс отбиться. Но я узнавал, Конти бросила танцы после шестого класса, а Молчанова никогда не занималась ни танцами, ни балетом. Они не скрывают, что брали уроки, чтобы номер сделать, так это даже приветствовалось.
– Кто? Конти? – напрягается замминистра.
– Одна «кукла» – Конти, вторая – Молчанова, – информирует директор, гоняя остатки супа в тарелке.
– Что ж ты сразу не сказал?! – от возмущения замминистра откидывается на спинку стула.
– О чём? О том, что они у нас учатся? Так у вас есть список в министерстве. А кто и какой там номер на концерт делает… – директор пожимает плечами, – это мы только на «Осеннем балу» и видели. Когда уже всё решено было.
– Что? – директор прямо смотрит в глаза своему патрону, – вы бы дали задний ход, если бы узнали, что Конти участвует в концерте? Так вы фактически это знали.
– Нет, не дал бы. Наверное… – замминистра тяжело вздыхает.
– И дело вовсе не в Конти, – уточняет директор, – что вы так напряглись на неё? Молчанова, вот кто всю бучу затеяла. И даже не в ней дело, Анатолий Степаныч.
– А в ком? В слабом директоре, который своих учеников не контролирует? – ехидничает замминистра, принимаясь всё-таки за суп.
– Может, я и слабый директор, – Павел Петрович обгоняет патрона, принимаясь за салат, – но и не в директоре дело. Будь я административным гением, лучше не стало бы.
– Думаю, стало бы… – холодно бросает замминистра. «Ах, как удобно всё валить на подчинённых!», – думает директор, – «Сам грешен».
– Вы сами сказали о моём опыте. Так вот весь мой опыт говорит, что Молчанова это не школьница и не подросток. То есть, она и то и другое, но главное – в другом. Молчанова это Петрушка.
– Какая петрушка? – не понимает замминистра.
– Куклы такие есть, – невольно директор думает, насколько символично оказалось название номера математиков, – на руку надеваются, знаете?
Замминистра опять отставляет ложку, сужает глаза.
– Мы не видим настоящего артиста, мы даже голос его настоящий не узнаем, он же его меняет. Нам кажется, что это Молчанова действует, а на самом деле ей управляет кто-то взрослый и опытный. Некоторые вещи обычная школьница просто не может знать.
– Что такого она знает?
– Думаете, она сама придумала жалобу в министерство отправить? С припиской, что в случае непринятия мер, они обратятся в газеты? А как думаете, кто им даст возможность связаться с журналистами?
Директор останавливается и принимается за рагу из лосятины. Прокручивает остальные события.
– Одну неделю меня изводили непрерывными звонками родители математиков. Потом бац! И как обрезало. Прямо чувствуется закулисный режиссёр. И это не Молчанова. Она прима, да, но она не режиссёр.
Замминистра молчит. Ест, молчит, из глаз уходит и насмешка и холодок к собеседнику. Зато директор останавливается и тоже молча смотрит на патрона.
– Что, Пал Петрович?
– Анатоль Степаныч, а это не по вам удар? Конти и Молчанова, они же из клановых, – осеняет директора свежая мысль. Очень выгодная для него, он ведь в таком случае не при делах.
– Из каких?
– Конти – орден святой Ольги, Молчановы – Варвары Илиопольской.
Замминистра замирает, как колом пригвождённый. Директор с чувством лёгкого злорадства понимает, что угадал. Точно, он ни при чём, удар наносят по патрону. Чуб трещит у него, но это как обычно.
– С кланом Илиопольских у меня трения, – и углублять тему замминистра не стал. Камень с души директора всё-таки окончательно снимается. Если удар не по нему, то он работает защитным буфером для своего патрона, и его судьба – его ответственность.
Мужчины переходят к фазе обдумывания полученных сведений. Да и обеду надо внимание уделить. Когда тарелки пустеют, и настаёт очередь кофе, замминистра излагает план.
– Хорошо. Заявление твоё принимаю. Как только рассчитаешься, высылаем в Лицей комиссию по расследованию деятельности тебя, нехорошего человека. Ещё немного потянуть можем, чтобы дать тебе время. Преемник есть?
Директор кивает, и так спокойный, совсем расслабляется. Шеф перешёл на «ты», значит, крайним его делать не хочет и, в принципе, это знак благоволения.
– Куда думаешь идти? – замминистра делает очередной глоток кофе, – Давай я тебя в МИУ устрою?
– Нет-нет, – мотает головой директор, – через полтора года там Молчанова появится…
Замминистра широко усмехается.
– Вот и присмотришь за ней… да шучу я, шучу. Юрфак с мехматом редко пересекаются.
– Если не брать в расчёт конкурсы и соревнования, – бурчит директор.
– Хорошо. В Академию МВД пойдёшь?
На том они и порешили. Опыт работы позволяет директору преподавание в высшем учебном заведении.
17 декабря, понедельник, время 12:50.
Лицей. Перемена после пятого урока.
– Ваше высочество! Колобок приказ вывесил! – заполошно выпаливает Гоша. Субординацию, кстати, нарушает. В присутствии королевы обращаться надо либо к ней, либо ко мне, но с её разрешения. А в кабинете английского ещё и на местном языке. Поэтому по пути на второй этаж, где находится стенд администрации, делаю Гоше выговор. Сопровождая лёгким подзатыльником. Хотя давно замечаю, с каким удовольствием мальчишки подставляют головы под мои лёгкие шлепки. Не делаю ли я из своих одноклассников извращенцев в лёгкой форме?