ема всплывает.
– А кем ты в прошлой жизни была? – вот это меня чуть с седла не снесло.
– Что? – удивляется Ледяная, – сейчас это модно. Реинкарнация и всё такое. Кем ты себя осознаёшь?
– А ты? – пока не пришла в себя, пытаюсь собрать мысли в кучу.
– Королева, конечно, – заявляет, ни на грамм не сомневаясь, – но кроме этого факта ничего не чувствую.
– Капитан лейб-гвардии его Величества, – неожиданно для самой себя салютую вытянутой вверх рукой. Это почти правда. Полная правда – командир боевой когорты мессира, но это близко.
– Мужчиной была? – смотрит Ледяная.
– Нет.
– Хм-м, фаворитка короля?
– Гм-м, да, – присматриваюсь к подруге, что-то выплывает в голове. – Но ты не королева. Принцесса Роксана Ольденбургская, я как-то видела её. Только она намного старше тебя нынешней была. Но если отбросить возраст, одно лицо. И волосы точно такие же белые.
– Ты всё помнишь? – от удивления Ледяная останавливается.
– Нет, конечно. Разрозненными обрывками, которые всё больше и больше тают. Не завела б ты разговор, я бы через год всё окончательно забыла и считала детскими фантастическими снами.
Едем дальше.
– Надо же… – негромко произносит Ледяная, – вроде веришь во что-то, а когда реально сталкиваешься… удивительно. Реинкарнация, прошлые жизни, неужто это всё правда?
– Наверное, время от времени такое случается. Вряд ли всегда и со всеми.
24 июня, понедельник, время 10:40.
Небольшой актовый зал Сокольнического РУВД.
– Среди направлений, нуждающихся в ускорении работы, – вещает с трибуны полковник Курбатов, начальник РУВД, – отмечу судмедэкспертизу. Мы все знаем, как нам нужны прямые и веские улики для принятия важных оперативных и следственных решений. Убийство или самоубийство, отравление или удушение, зачастую ответ может дать только экспертиза. Недопустимо, я считаю, ждать результатов до трёх суток. Уважаемый Семён Григорич, что вы нам скажете, как наш главный авторитет в этой области? – сидящие вокруг офицеры согласно кивают и вместе с докладчиком дружно и строго смотрят на полноватого и лысоватого мужчину в первом ряду.
Конечно же, он уважаемый, очень уважаемый человек и специалист, Дана может подтвердить.
– Господин полковник, ну, это же не ко мне вопрос, – разводит руками Семён Григорьевич, привстав. – Тщательное и всестороннее обследование трупа, когда вы его запрашиваете, требует целого рабочего дня. А если мне три тела привезли? Или больше? У нас, простите, не конвейер.
– С ответами на запросы на уже проведённые экспертизы вы тоже не торопитесь, – прохладно замечает один из офицеров.
– Тоже не ко мне, – отмахивается Семён Григорич, – это нашей бухгалтерии претензии предъявляйте. Там полторы недели моя заявочка на спецтехнику без движения лежит. Если вам надо ускорить нашу работу, ускорьте сначала прохождение этого заказа. Нет? Тогда и спроса с нас никакого быть не может. Интенсифицировать работу можно только за счёт новой техники.
– Что за техника? – строго спрашивает полковник.
– Вычислительная, компьютер в специальном исполнении, заказ компании «Инфотехн». Тогда нам не придётся перепечатывать данные из архива, быстро сможем выдать дополнительный экземпляр, и само заключение будет оформляться значительно быстрее.
– И вы сразу улучшите свою работу? – скептически скривил губы полковник.
– Сразу даже кошки не родят, – парирует Семён Григорьевич, – придётся осваивать, переводить наш архив в компьютер. Сам он туда не переселится. Но сейчас у меня временно ассистентка работает, она лихо с компьютером обращается, не откажется нас поучить. Но вы тяните с заказом, тяните! А моя помощница только до конца августа работает. После этого я сам от компьютера откажусь. Самостоятельно мы новую технику не освоим.
Полковник что-то бурчит, сидящие за столом офицеры, в форме и без, дружно осуждают взглядами Семёна Григорьевича. Опять он выкрутился!
3 июля, среда, время 14:40
Москва, «СМЭ № 3».
Мы сегодня почти не работаем. Зато трое мужчин в спецовках трудятся в поте лица, в ударном темпе. Осуществляют задуманное моим папочкой. В прозекторской компьютер ставить нельзя, там всё электрооборудование в водонепроницаемом варианте. Зато соседнее помещение – чисто техническое, нет, тела туда изредка заносят, когда совсем некуда девать. Но такое бывает раз в десять лет. А так, там что-то вроде кладовки, хранилища инструментов и реактивов. Самое то для нашего дела.
Мой головастый папахен придумал, прям горжусь им. Компьютер будет стоять здесь, в инструментальной. Стол, на котором он стоит, частично загородим ширмой. В стене рабочие делают проём для экрана. Уже сделали, я смотрю, раму с толстым стеклом вставляют. В отверстие выпущен кабель для клавиатуры. Кроме неё в прозекторской ничего не будет. Клавиатура под плёнкой, плесни водой – ничего не случится. Работать на компьютере будем в прозекторской, а сама машина будет в соседней комнате.
Очень непросто в таком месте компьютеризация проходит.
Рабочие наносят последние штрихи на свою работу. Разравнивают штукатурку вокруг рамы со стеклом. Эдакое окно в мир компьютеров из мира мёртвых.
Кругленький на мою шутку про окно хохочет, рабочие нервно переглядываются.
– Тебе придётся завтра прийти, Даночка, – огорчает меня Кругленький, – учить сменщицу.
– Не переживай так, Данусик, – утешает он, – там тоже молоденькая девочка, ординатор, быстро освоит.
– Будет тупить, возиться с ней не буду, – заявляю твёрдо.
19 июля, пятница, время 15:10
Москва, «СМЭ № 3».
– Ой! – только выйдя из бытовки, сталкиваюсь с каким-то мужчиной чрезвычайно озабоченного вида.
– Девочка, ты что здесь делаешь? Где Марченко?
Вопрос дуплетом и главное – в упор. Я тоже так могу.
– Вы кто такой? Кто вас сюда пустил? – кто пустил, знаю. Уборщица Софья Романовна, женщина преклонных лет, я её обычно «Басоня» зову. Сокращённо от «Баба Соня». Видать, знакомая личность, если дверь открыла. Хотя мог и так войти, когда она мусор выносила. Обычно кровавый и дурно пахнущий.
О, только теперь узнаю важного дяденьку, встречались. И не сказать, что по плохому. Хотя, как он думает, не знаю. Мне, так весело было.
– Господин Семёнов! Андрей Степанович! – расплываюсь в наисчастливейшей улыбке, – какими судьбами в нашу обитель юдоли и скорби?
Это я Кругленькому подражаю, он иногда любит так цветисто выражаться. Правда, хохочет при этом, как ненормальный. Сангвиник, что с него возьмёшь.
Семёнов смотрит ошарашенно.
– Э-э-э, – почти слышу, как щёлкают шестерёнки в его голове, – Молчанова? Ты что здесь делаешь?
– Работаю, господин Семёнов, работаю, – я в цветном свободном длинном топике, только узкая полоска живота открыта и в своих любимых джинсах. Платья, особенно летом, я люблю больше, но в них чувствую себя беззащитной, как овечка.
– А вы с какой целью интересуетесь? – подозрительно сужаю глаза и смотрю на него по прокурорски. Может, у меня извращённое чувство юмора, но мне кажется ужасно потешным подозревать в чём-то кого-то, для кого подозрительность – неотъемлемая часть профессии.
Ошалелости мой вопрос ему не добавляет. Некуда, верхний предел достигнут, больше не влезает. Пока не пришёл в себя, довожу до сведения. Благо догадалась, – каюсь, не сразу, – кто такой Марченко. Ни разу про себя так Кругленького не называла.
– Семёна Григорича сегодня не будет. Вы же сами его куда-то в командировку в область угнали. Будет ли завтра – неизвестно. Если будет, то, скорее всего, после обеда.
– В командировку? – морщит лоб следователь, – нет, это не мы. Городское управление припрягло… а Стелла?
– Стелла в отпуске. До конца месяца её тоже не будет, у неё ещё с прошлого года больше двух недель не догуляно.
– Ну, как так-то? – неприкрыто расстраивается мужчина, – всегда так! Как припрёт, никого на месте нет.
– А что случилось? – проявляю дежурное любопытство. Исключительно ради выражения сочувствия.
– Слушай, Молчанова, – в глазах следователя загорается отчаянная надежда, – ты же говоришь, что работаешь здесь. Может, ты поможешь?
Слегка морщусь, но любопытство разгорается. Чувствую, что-то интересненькое наклёвывается. Не по поводу ли хорошенькой девушки, что вчера вечером нашим сменщикам подогнали? Даже не сменщикам, дежурная санитарная смена приняла поздно вечером. Они ничего не делают, только оформляют приём доставки и упаковывают тело в холодильник.
– Не по поводу вчерашней русалки? – надо уточнить, и я угадываю.
– Да, начальство требует немедленных действий. Надо хоть что-то им на стол положить, а то со свету сживут, – он мне что, на жизнь жалуется?
– Девушка хорошенькая, – размышляю я, – нам такие красивенькие тела не часто подвозят. Прямо одно удовольствие с ними работать…
Придерживаю язык на этом месте. Хотела сказать, что даже резать их жалко. Я всегда стараюсь делать аккуратные разрезы хорошо сохранившихся тел. И аккуратно потом штопаю, Кругленький посмеивается, глядя на мои, ненужные на его взгляд, старания. Девочка, к тому же действительно красива, тёмно-русая, лет шестнадцати-семнадцати.
Ошалелость в глазах Семёнова меняется. Не уходит, но меняется, а надежда вспыхивает с новой силой. Кажется, понимаю, в чём дело. Непроизвольно я применяю тот же сленг и те же интонации, присущие Кругленькому и Стелле. Обозначаю себя принадлежащей тому же профессиональному кругу. Семёнов, возможно, еще не осознал этого, но уже почувствовал. Почувствовал мою уверенность законной обитательницы этого места. Хлопает и лязгает закрываемая дверь. Точно, Басоня на улицу выходила.
– Чем же я могу вам помочь, господин Семёнов? – в голосе прорывается лёгкое кокетство.
– Надо срочно дать заключение по трупу. Причина смерти, характерные повреждения, нет ли следов изнасилования…
– Резекцию мне Марченко запрещает делать самостоятельно. Нет, я часто вскрываю, но только не криминальные трупы. Определить инсульт или остановку сердца у престарелой бабушки, только так. Семён Григорич, бывает, даже не притрагивается. Но вам же нужно полное исследование? Проверка крови и органов на всякие вещества, алкоголь, наркотики, другую химию. У меня просто опыта нет, я обязательно что-то сделаю не так и могу важное пропустить.