Фамильярно хлопаю труп по заднице. Что это у нас в кармане нащупывается?
– Тэк-с… мелочь мне не нужна. Мелочь с собой забирай, – чуть больше восьмидесяти рублей мелкими купюрами и металлом мне не нужны. Это я, конечно, зажралась. На эти деньги разок можно и в ресторан сходить. Не слишком пафосный, но всё-таки.
– А это у нас что? А это у нас ключики. От авто? – брякаю небольшой связкой с брелком.
Машину надо посмотреть, пока светло. Оглядываюсь на окно, время есть, минут тридцать-сорок. Беру висящую на другом стуле тонкую сумку-папочку. Потрошу. О, это у нас что? Квитки, бумаги… это договора. В рабочем варианте, малость измусоленные. Три штуки. Один на имя тра-та-та, посёлок Озёрный, второй – коттеджный посёлок Дубна, третий – село Галаховка. Районы указаны, адреса… а вот это то, что надо!
Машина подождёт, управлять ей не умею. На максимальной скорости несусь на чердак, по металлическим трубкам лестницы стучат толстые подошвы.
– Папа!
Папахен откликается почти мгновенно.
– Мы уже выехали, дочь! Примерный район уже знаем.
Это прекрасно, и, надеюсь, карта у тебя есть.
– Пап, слушай внимательно. Я нашла три адреса в документах. Это какие-то договора на ремонтные работы. Запиши… – старательно диктую адреса.
– Мне не звони, пап, – инструктирую напоследок, – мобильник разряжается, я его на чердаке держу, а то плохо сигнал ловит. Позвоню сама через двадцать минут.
М-да, через двадцать минут. Если б у меня ещё часы были. А, у Стёпы есть!
22 июля, понедельник, время 22:05
Особняк где-то за городом.
Выбрала самое удобное окно для наблюдения за улицей. Стемнело, но света хватает, летом даже глухой ночью не совсем темно. Фонарь рядом светит, Луна, звёзды. От неглубоко нырнувшего солнца слегка светится небо в закатной стороне.
Слегка напрягаюсь. По улице осторожно, будто осматриваясь, едет незнакомая машина. Это явно не папин автомобиль. Фургон, окна только в кабине водителя. На крыше мощная антенна чуть меньше метра. Хлопает дверца, из кабины выходит мужчина, водитель остаётся на месте. Открывается дверь фургона, выпрыгивают ещё один. Оба направляются к особняку. Замираю.
Отскакиваю от окна, опрометью, громко стуча ботинками бегу к лестнице, скатываюсь вниз. От резко распахнутой входной двери оба мужчины отпрыгивают. Бросаюсь на того, что справа, висну на шее.
– Папа!!! – Дана на пару секунд берёт контроль над телом в свои руки. Только этим могу объяснить свой неосторожный порыв и то, что я мгновенно орошаю его грудь слезами. Откуда только взялось в организме такое количество влаги!
Так. А ну, хватит!
– Где они? – голос отца слегка напряжён. Чего это он? Вглядываюсь, и меня раздирает острый приступ любви, замешанной на ностальгии. Совсем не похож внешне на патриарха, но так напоминает его! Жёсткостью выражения лица и глаз сильного и взбешённого нападением на его женщину мужчины.
– Не надо туда заходить. С ними всё, – удерживаю его от движения в сторону входа, – пап, ну, ты чего? Хочешь, чтобы потом тебя обвинили в надругательстве над покойниками?
Второй мужчина, стоящий поодаль, фыркает. Отец прекращает рваться в особняк.
– С ними точно всё?
– Точнее не бывает, пап.
Силу он всё-таки применил. Ко мне. Взял на руки и понёс к фургону.
22 июля, понедельник, время 22:40
Квартира Молчановых.
Оба, я с отцом, немного с ума сходим. Он больше, я – меньше. И пока ехали, поднимались по лестнице домой, входили, телесного контакта не разрывали. Держал меня за плечи, просто за руку, только внутри отпустил, навстречу встревоженной Эльвире.
– Дана, мерзавка рыжая, как мы волновались! – и я тут же тону в мягкой, сладко пахнущей груди мачехи. Тёплое спокойствие разливается внутри, я, рыжая мерзавка, дома.
– Я есть хочу, – извещаю родителей о своих потребностях, – меня там как-то плохо кормили. Несколько бутербродов у них реквизировала и всё.
На моё «у них» мачеха чуть вздёрнула брови. Желание узнать всё и как можно быстрее у неё закипает, но крышку пока не срывает. На мой запрос реагирует немедленно, отрывается от меня и уходит на кухню. Я со вздохом огромного облегчения, – не от её ухода, конечно, – загружаю и папочку:
– Па, сделай мне ванну. Знаешь, такую с пеной в полметра, – показываю рукой желательную толщину пенного сугроба.
Шлёпаю босиком в комнату, мне надо одежду подобрать.
По дороге нас не останавливали, как я боялась. В кабине ж меня не видно. А так, техническая машина, едет себе по делам. Кому она интересна? Главное, что мы обсуждали, как известить полицию?
– Да позвоню сейчас Карганову, он твоё дело о похищении ведёт, и всё, – предложил отец.
– Не в климат, – употребляю принятый у нас сленг, – сразу меня за жабры возьмут. Мне несколько дней надо…
– В себя прийти?
– Ничего не кончилось, па. Угрозы убийства нет, но проблемы с правоохранителями будут, как нарыв в чувствительном месте. Вроде не опасно, а жить невозможно. Надо Семёнову позвонить, он должен эти два трупа первым получить. Он дело маньяка ведёт, поэтому соберёт нужные мне доказательства.
Долго убеждать папочку не пришлось, он тоже к нашей полиции относится скептически. Вот только проблема, телефона Семёнова у меня нет. Вроде был в мобильнике, но на память не скажу. Я его не видела, он мне как-то звонил, но со служебного. Папочка выручил. Звякнул Карганову и выцыганил телефон Семёнова у него.
– Николай Дмитрич, у Семёнова с моей Даной любопытный разговор был перед её похищением. Мне очень важно детали уточнить.
Отцу похищенной Карганов не отказал. Когда в трубке прозвучал не очень довольный голос следователя, время одиннадцатый час, отец передал трубку мне. Пришлось выдержать первоначальный напор возбуждения и ажиотажа.
– Андрей Степанович, – он уже настаивал на обращении по имени, но принимаю его предложение только сейчас, – все вопросы потом. Я жива и невредима. Что и как произошло, не скажу хотя бы по причине нежелания влиять на следственные действия. Ни к чему вам заранее принимать чьи-то версии со стороны.
Моя аргументация его убедила.
– Слушайте меня внимательно. Примерно в тридцати километрах от внешней кольцевой дороги по Можайскому шоссе свернёте в посёлок Озёрный. На главной улице в конце двухэтажный особняк под красной черепицей. Ворота и калитку можно открыть вручную снаружи, охраны нет. Во дворе стоит автомобиль, белая «Самара». В особняке, на втором этаже в одной из комнат найдёте своих подозреваемых. Группу захвата брать не надо, возьмите труповозку.
– … – пережидаю невнятные возгласы. Кажется, это энергичный мат, невнятный из-за произнесения в сторону от трубки.
– У меня есть основания думать, что это они оприходовали нашу русалку. Ту девушку, что вы в Яузе недавно выловили. Надо обязательно загрузить экспертов, чтобы они сделали ДНК-дактилоскопию образцов спермы. И как можно быстрее, да что я вас учу…
– Да, тебе участвовать в экспертизе нельзя. Когда мы тебя саму увидим?
– Дайте мне неделю.
– Три дня, Дана, только три дня, – что-то прикинув, ультимативно требует следак. Ну, хоть так.
– Хорошо.
Всё это мы сделали по дороге. В будущем к нам никто не придерётся. Сообщили в полицию сразу, как только я нашлась. Позвонила ещё Яшке и велела прекратить все действия по моему поиску от имени моего отца. Самой мне светиться нельзя, но с утра придётся. Меня же ищут, надо отменить полицейские мероприятия. Вот так и приходиться загорать в одежде, невозможно, но надо.
Но теперь это не моя забота. Пусть Семёнов вопрос решает. А я пока в ванной отмокаю. Высовываю ножку вверх, придирчиво осматриваю, какая-то царапина чуть выше лодыжки. Где и что задела, хоть убей – не помню. Вторая нога, слава Луне, в порядке.
– Даночка, ты скоро! – в дверь скребётся мачеха. Что-то меня разморило. Потянулась.
– Секундочку, Эльвира, – накидываю полотенце размеров в полтора халата, открываю двери.
Мачеха мне чистое бельё и пушистый халат подгоняет. Помогает обтереться и одеться. Задерживает меня в руках, заглядывает в глаза.
– Даночка, страшно было?
Я впадаю в глубокую задумчивость. А ведь я почти не боялась. Дана, та да, не будь она фантомом, обмочилась бы и в обморок упала. Я жутко злилась. На себя, на похитителей, на Пистимеева, на полицию. Больше всего на себя. Отвечаю честно.
– Нет, Эльвир. Я в бешенстве была. И не собиралась прощать настолько хамского к себе отношения.
Выходим из ванной.
– Принцесса я или где? – задаю риторический вопрос в пространство. Мачеха с облегчением смеётся.
На кухне меня ждёт тарелка с горкой обжаренного картофеля, усыпанного золотистыми стружками лука. Сбоку щедрой толщины обжаренный же кружок кровяно-красной колбасы. Р-р-р-ы-в-в-в! – что-то такое я говорю, садясь за стол.
– Маньяки нонче пошли какие-то позорные, – выдаю сентенцию, утолив первый голод, – нет, чтобы девушку накормить, напоить, а уж потом…
Эльвира хихикает и тут же резко стихает. Папахен молчалив, шутку мою игнорирует.
– Даночка, может, ты хоть что-то расскажешь? – Эльвира настоящая женщина, любопытство в узде долго держать не может.
– Эльвир, а ты уверена, что хочешь это услышать? – смотрю на неё долгим взглядом, – ты ведь даже по телевизору сцены насилия смотреть не можешь, сразу глаза закрываешь. Ты точно хочешь услышать, как я их убила? Могу итог сообщить. Оба лежат сейчас в огромной луже собственной крови. Я им ножом разные артерии перерезала, но обе жизненно важные.
Мачеха бледнеет и смолкает. Любопытство её тоже захлебнулось кровью, хоть чужой и далёкой. Так что я спокойно доедаю и принимаюсь за компот, до половины стакана заполненный персиками.
– Они все мои вещи куда-то дели, – вспоминаю я, – ничего не нашла. Одежда, чёрт с ней, но мобильник, карточки, деньги… хотя деньги я вернула.
– Мобильник твой нашёлся, – успокаивает папа, – он сейчас в полиции. Надеюсь, карточки тоже найдутся. Я их на всякий случай заблокировал.