— Под исключительной мерой у нас подразумевается молекулярное распыление в камере принудительной утилизации.
— О как! — только и смог на это сказать обычно не лезущий за словом в карман стендап-комик.
В комнате повисло тягостное молчание.
— Но вы можете подать ходатайство, в котором полностью раскаетесь и попросите заменить исключительную меру на пожизненную отработку нанесённого ущерба у прямого наследника убитого.
— Это что за ерунда такая? — спросил Жаб.
— Слово «пожизненная», конечно, внушает оптимизм по сравнению с «утилизацией», но всё же как-то непонятно, о чём речь, — добавил Лёха.
— Объяснять долго, — сказал адвокат. — Но если вкратце, то вы перейдёте в собственность прямого наследника убитого, то есть его сына. И всё ваше имущество тоже.
— С ума сошёл? Типа, в рабство нас хочешь отдать? — Жаб чуть не бросился на кальмара.
— Ну, если вам больше по душе камера принудительной утилизации… — начал было адвокат, но Лёха его перебил.
— Слушай, ты, защитник хренов! А как насчёт версии, что нас подставили? Ты не предусматриваешь варианта оправдания нас?
Кальмар развёл щупальца в разные стороны.
— Это будет очень сложно доказать. Вас обнаружили более десяти свидетелей на месте преступления с орудием преступления в руках. Вы сами как прикидываете свои шансы на то, что вам кто-то поверит?
— Нормально прикидываем, — огрызнулся Лёха. — Будем защищаться в этом вашем суде, насколько это возможно, а если не получится, то тогда уж давай свою пожизненную отработку.
— Видите ли, суд может идти годами, и именно для того, чтобы избежать ненужных затрат на долгосрочные процессы, ввели возможность подачи ходатайства о раскаянии. Понимаете? Его можно подать лишь в начале процесса, в первый день заседания суда. Потом это сделать будет уже нельзя. Подавая ходатайство, вы избавляете общество от ненужных расходов. И в благодарность за это общество даёт вам возможность жить дальше, пусть и в новом статусе. Разумеется, подавая ходатайство, вы полностью признаёте всю вину и таким образом избавляете общество от возможного возвращения в будущем к этому делу.
— Не нравится мне это, — мрачно сказал Жаб.
— Нам бы на вашем месте тоже не нравилось, — согласился кальмар. — Но выбор у вас невелик. Мы не будем сейчас ни уговаривать вас, ни, тем более, давить на вас. Ваши жизни — вам и решать. Суд состоится через две недели, ещё есть время подумать. И также хотим вам напомнить, что судить вас будут по законам Кхэлийской Республики, но решение суда будет обязательным к исполнению на всех планетах Пятой Конфедерации.
— Это как? — удивился Лёха. — Кодекс запрещает рабство!
— В части пожизненной отработки приговор будет действовать лишь на территории Кхэлиэ и её колоний, а в имущественной — на всех планетах Конфедерации.
— То есть, если мы вылетим за пределы Кхэлийской Республики, то перестанем быть рабами?
— Теоретически — да, но кто выпустит своего раба за пределы Республики? На нашей памяти такого не было, — кальмар поглядел на часы, расположенные на стене. — Пожалуй, нам пора. А то мы тут теряем с вами время, а вы нас ещё даже не наняли.
— Нам точно потом не выставят астрономический счёт? — осторожно спросил Жаб, с недоверием глядя на адвоката.
— Говорим же, услуги общественного защитника для вас абсолютно бесплатны. Но даже если бы и нет, что вы можете потерять? И в случае принудительной утилизации, и если вам назначат пожизненную отработку, вы всё равно лишаетесь всего своего имущества и всех сбережений.
— Не поспоришь, — согласился Лёха. — Логика железная.
— Может, тогда наймём его? — спросил амфибос, в этот раз глядя уже на друга.
— Давай, наймём, — ответил временно заключённый Ковалёв. — Терять-то, как выяснилось, уже нечего.
— Полностью с вами согласны! Совершенно нечего терять! — радостно подтвердил адвокат, быстро достал из папки какие-то бумаги, развернул их и разложил на столе перед комедиантами. — Вот распишитесь здесь и здесь!
Обвиняемые в убийстве почётного гражданина Олоса подписали документы, кальмар спрятал их в папку и торжественно заявил:
— Поздравляю вас, господа, с хорошим адвокатом! Пожелания будут?
— Будут. Нас нельзя до суда в другую тюрьму перевести? — без особой надежды спросил Лёха.
— Мы вынуждены вас огорчить. Эта тюрьма — единственное подобное заведение на Олосе. Ещё будут пожелания?
— Материалы дела мы можем посмотреть? — спросил Жаб. — Записи с камер наблюдения приобщили? Там должно быть видно, что мы до последнего сидели в комнате ожидания. С момента, когда мы зашли в комнату отдыха, и до того, как нас там застали, прошло не более минуты. За это время просто невозможно никого убить.
— Мы вас поняли, — деловито сказал адвокат. — Мы напишем ходатайство с просьбой о приобщении к делу записей с камер наблюдения. Ещё пожелания будут?
— Насчёт дабл-бургера каждый день на ужин нельзя договориться? Желательно с беконом и карамелизованным луком, — сказал Лёха и тут же перехватил удивлённые взгляды кхэлийца и амфибоса.
— Ну, раз уже пошли шуточки, то мы видим, что разговор можно закруглять, — сказал кальмар и начал слезать со стула. — До встречи в суде!
— Как в суде? — опешил Жаб. — Мы что, до этого дня тебя больше не увидим?
— Господа, мы бесплатный общественный защитник! — как к детям, обратился кальмар к комедиантам. — Хотите видеть адвоката каждый день — нанимайте частного. Вам выслать прайс-листы на услуги местных адвокатов?
— Нет, спасибо! — отказался амфибос.
— Тогда — до встречи в суде! У нас будет часик перед заседанием, чтобы согласовать наши итоговые позиции. Удачного вам пребывания в тюрьме и желаем дожить до процесса!
Адвокат нажал на небольшую синюю кнопочку на столе, и в ту же секунду в комнату вошли конвоиры. Кхэлиец выбрался из-за стола и выкатился из комнаты.
— Не нравятся мне его последние слова, — сказал Лёха, глядя вслед удаляющемуся кальмару.
— Мне тоже, — согласился с другом Жаб.
— Встать! Руки за спину! — прервал их диалог один из конвоиров. — По одному на выход!
Глава 7. Сатисфакция
Первые три дня заключения пролетели как один. Стоило отдать должное начальнику — он освободил комедиантов на этот срок от всех тюремных процедур и обязательных мероприятий, будь то ранний подъём, ежедневная прогулка или общественный труд. Лёху и Жаба поместили в просторную двухместную камеру и очень хорошо кормили. Помимо этого, начальник предоставил им спортивную одежду и возможность посещения зала для тренировок в любое время.
По всему было видно: цванк жаждет не мести, а реванша. Именно реванша — настоящего, честного, которым можно было бы гордиться. Видимо, начальник тюрьмы был неплохим бойцом и верил в свои силы, раз не боялся выйти один на один с отдохнувшим амфибосом, который — пусть ненамного, — но всё-таки превосходил рептилоида по физическим данным.
Лёха смог на эти три дня выбросить из головы мысли о суде и сконцентрировался только на подготовке к бою. Ведь не исключалось, что при определённых раскладах и неудачном исходе поединка до суда можно было не дотянуть. А забивать голову мыслями о том, до чего можно и не дожить, было глупо. Временно заключённые Алексей Ковалёв и Вэллоо-Колло-Чивво с утра до вечера только и делали, что занимались в спортзале, ели и спали. Занятия эти были важные, но достаточно однообразные, поэтому время пролетело незаметно.
Вечером третьего дня за комедиантами пришли и проводили их в уже знакомый спортзал. В этот раз на них даже не надели наручники, а конвоиры были на удивление любезны. А когда Лёха вошёл в зал, то сразу даже не поверил своим глазам: там находились почти все работники тюрьмы и большинство заключённых.
Бывший штурмовик знал, что в тюрьмах — свои порядки, и очень часто там проводятся подпольные гладиаторские бои. Это было в принципе понятно: заключённым надо как-то развлекаться. Но чтобы в подобном участвовал старший офицер из тюремного начальства, и не как организатор или тайный покровитель, а в качестве бойца, и не кто-нибудь, а сам начальник тюрьмы — этого даже привыкший к различным диким сюрпризам Лёха не мог себе представить. Но так оно часто бывает: ещё три дня назад не мог представить, а теперь принимал в этом самое активное участие.
В центре зала был установлен шестиугольный ринг, вокруг которого собрались цванки, образовав плотный круг. Причём все они стояли вперемешку: и заключённые, и сотрудники тюрьмы. Некоторые офицеры сидели на стульях. Представителей других рас в помещении было только четверо: Лёха, Жаб, заключённый пожилой амфибос, который решил помочь соплеменнику и его товарищу и вызвался быть их секундантом, и рефери — небольшой гуманоид, очень похожий на лакфанца. Даже в этом начальник тюрьмы постарался соблюсти принципы честного поединка, не поставив судить бой своего соплеменника.
Полковник вышел на ринг сразу же, как только привели его обидчиков. Жаждущий сатисфакции цванк был одет в спортивный костюм. Куртку он сразу же снял и остался в широком трико и с обнажённым торсом. Жаба отправили сразу на ринг, а Лёхе предложили единственный пустующий стул, на который он сел без раздумий. Силы перед боем стоило беречь максимально.
Амфибос снял майку и тоже остался с голым торсом. Драться собирались практически без правил, поэтому никаких дополнительных преимуществ вроде возможности ухватить себя за одежду Жаб сопернику давать не собирался. Он бы и брюки снял, и с удовольствием дрался в трусах, но решил, что это будет неучтиво по отношению к оставшемуся в трико начальнику тюрьмы.
За три дня заключения, готовясь к бою, комедианты прониклись к полковнику искренним уважением. А вызвать такое чувство не только у доверчивого добряка Жаба, но и у прожжённого циника Лёхи было непросто.
Разумеется, статус и положение начальника тюрьмы давили на невольных участников подпольных боёв, тут уж ничего поделать было нельзя — моральное преимущество было на стороне цванка, но во всём остальном соперники были равны, и сказать, что начальник тюрьмы использовал своё положение, было бы неверным. По сути, он его использовал лишь один раз — когда объявил комедиантам, что у них нет права отказаться от поединка. Во всём остальном полковник сделал всё от него зависящее, чтобы обеспечить своим оппонентам равные с ним условия.