Поверженный боец открыл глаза и обнаружил себя лежащим на ринге. Попытался подняться, но ничего не получилось. Мышцы просто не слушались, и их можно было понять: получасовой бой почти без перерыва настолько истощил Лёху физически, что он веки-то еле разлепил. Когда мозг начал оправляться от перенесённого сотрясения, и картинка перед глазами приобрела чёткий фокус и очертания, бывший штурмовик заметил прямо перед носом пальцы рефери.
«Пошли все лесом, — подумал Лёха и закрыл глаза. — Всё, приехали. Признаю поражение. Можете меня теперь убить. Можете потом хоть сожрать. Можете сразу начинать жрать — живьём, я даже глаза не открою. Жрите!»
Однако глаза открыть пришлось почти сразу же, так как лежащего на полу комедианта окатили ведром ледяной воды. Лёха даже подскочил. Вода прогнала мрачные мысли, и временно заключённый Ковалёв даже подумал, что готов продолжить бой. Но, как оказалось, ощущение было обманчивым, сил ему этот душ не прибавил, да и бой уже объявили оконченным.
«Интересно, официальная часть будет? — подумал Лёха. — Будут объявлять победителя или сразу отпустят поспать? Судя по тому, что не расходятся, будут».
Но он ошибся. Не расходились вовсе не из-за этого. Пока сидящего на ринге бывшего штурмовика отпаивал водой его друг, охранники выгнали большинство зрителей, в том числе и секунданта с рефери. В спортзале остались только Лёха с Жабом, начальник, к тому времени окончательно пришедший в себя, кое-кто из офицеров, несколько охранников и некоторые, особо приближённых к руководству тюрьмы, заключённые. Все они, разумеется, были цванками и все смотрели на комедиантов очень недружелюбно.
Бывшего штурмовика сразу насторожило такое продолжение программы, но он ещё не знал, что совсем скоро это ему не понравится настолько, насколько вообще может человеку что-либо не нравиться.
Начальник тюрьмы подошёл к избитому комедианту и, усмехаясь, сказал:
— Не получилось? А я сразу говорил: в честном поединке человек против нашего народа бессилен.
«Монстра какого-то выставили на бой, жертву генной инженерии», — подумал комедиант, но в этот раз благоразумно промолчал.
Начальник тем временем повернулся к Жабу.
— А ты молодец! — сказал полковник с виду довольно искренне и похлопал амфибоса по плечу. — Настоящий боец! Дрался, как корхонский лев. Такому и проиграть не зазорно. Ты будешь жить.
Бывший штурмовик напрягся, последняя фраза ему очень не понравилась. Нет, он, конечно, был рад, что другу ничего не грозит, но тон начальника намекал, что жизнь решили оставить только Жабу. В подтверждение Лёхиным догадкам рептилоид показал на него рукой и добавил:
— А ты — нет!
— А почему это я нет? — понимая, что дело принимает паршивый оборот, комедиант попытался перевести ситуацию к диалогу.
— Потому что проиграл, — совершенно спокойно ответил цванк.
Он подал знак, и Лёху с Жабом посадили на небольшие стулья, скрепив им руки за спиной наручниками. Друзья попытались воспротивиться, но направленные в лоб автоматы охранников свели эти попытки на нет. Комедиантов придвинули друг к другу, плечо к плечу.
Начальник тюрьмы подошёл к временно заключённым поближе и посмотрел на них, не скрывая отвращения. Взгляд его был сам по себе не очень приятным, а в этой ситуации выносить его было особенно тяжело, практически невозможно. Обидчивого цванка просто распирало от ненависти к человеку, нанёсшему оскорбление ему и всей его расе. Амфибоса он, похоже, простил, потому что сверлил своим ненавидящим взором только Лёху. Рептилоид подошёл к бывшему штурмовику вплотную и прошипел прямо в лицо:
— Тебе, клоун, так нравится шутить про аппетит цванков, про то, что мы можем съесть что угодно и кого угодно. И ты на самом деле не сильно ошибаешься. Да, мы такие. Просто шутить об этом не стоило.
Цванк схватил своей когтистой лапой Лёху за подбородок и приблизился к нему ещё сильнее.
— Мы такие, какими были всегда! — продолжил шипеть начальник тюрьмы. — И что с того? Вы, людишки, прилетели в наш мир и пытаетесь тут насаждать ваши обычаи и правила. А у нашего народа свои правила! И одно из них гласит: победитель смертельного поединка имеет право съесть сердце побеждённого врага!
Рептилоид сжал лапой человеческое лицо, но не сильно, тут же отпустил и вытянул указательный палец в направлении заключённого, с которым бился Лёха.
— Он имеет право съесть твоё сердце! И я не буду ему мешать. Наоборот, я обеспечу ему такую возможность!
Чудовищного вида цванк жутко осклабился, явно предвкушая, как будет поедать сердце бравого штурмовика Алексея Ковалёва, и обычно не унывающему комедианту стало совсем грустно — ну никак не входило в Лёхины планы, что его в этот день будет кто-то есть.
«Стать закуской на тюремной вечеринке цванков — как же это мелко и позорно, — подумал бывший офицер Армии Тропоса. — Ладно бы ужином таргомского дракона или триамского землееда. Тоже неприятно, конечно, но хоть не стыдно».
Профессиональный военный знал: сдаваться нельзя ни в коем случае, и бороться за свою жизнь нужно до последнего, только вот в этот раз ситуация совершенно не оставляла ему никаких вариантов.
Лёха инстинктивно попытался высвободить руки, но браслеты наручников сидели крепко. И даже если бы он смог их каким-то чудесным образом скинуть, по два автоматчика держали его и Жаба на прицеле. А ещё около двадцати цванков стояло вокруг, и почти все были вооружены. Комедиант переглянулся с другом. Ошарашенное лицо амфибоса оптимизма не добавило.
И когда уже казалось, что испортить настроение ещё больше было просто невозможно, приговорённый стать ужином вспомнил, что через месяц у его сына должна состояться торжественная церемония выпуска в военном училище. Иван оканчивал элитное специальное заведение с отличием, и Лёха, как любящий отец, невероятно гордящийся сыном, должен был присутствовать в этот день рядом, несмотря ни на что.
Глава 8. Ещё один сюрприз
В последние несколько дней Лёха не вспоминал о том, что его сын заканчивает учёбу. Конечно же, он не забыл о таком важном событии, просто в свете произошедшего было не до того. Разумеется, любящий отец помнил о выпускном сына и непременно собирался на нём присутствовать, но мысли об этом временно были отложены на дальнюю полочку памяти. Ковалёв просто знал: в нужный день и час он будет на Тропосе и лично поздравит Ивана. Даже во время разговора с адвокатом и обсуждения пожизненной отработки он не допускал, что его планам может что-либо помешать. Но вот перед разделкой бравого штурмовика на субпродукты сомнения появились. И Лёхе это совершенно не нравилось.
Комедиант смотрел на цванков и не мог поверить в происходящее; впервые за долгое время ему было по-настоящему не до смеха.
«Что ж ты лыбишься, рожа безобразная? — думал Лёха, глядя на своего бывшего соперника. — Неужели эти антропоморфные крокодилы сожрут-таки меня?»
— Есть что-нибудь на языке смешное или остроумное, чтобы сказать перед смертью? — поинтересовался тем временем начальник тюрьмы. — Может, шутка какая-нибудь родилась по случаю? Нет?
Третий раз за несколько дней Лёха оказался в ситуации, когда ему нечего было сказать. Сначала нанизанный на кий господин Чылоо, затем встреча с недавним объектом насмешек у него в кабинете и вот вишенка на торте — поедание рептилоидами. Сказать было решительно нечего, к тому же стендап-комик понимал: что ни скажи — начальнику всё доставит удовольствие. А радовать цванка не хотелось.
Впрочем, полковник громко расхохотался, даже не получив никакого ответа. Временно заключённый Ковалёв смотрел на начальника тюрьмы ненавидящим взглядом, и ему казалось: выпусти его снова на ринг, и Лёха одолеет не то что одного, а целую дюжину этих ящероподобных монстров. Но бывший штурмовик был не на ринге, а на стуле и в наручниках.
— Сдохни, рептилия! — не весело, но зато от души почти прорычал Лёха.
— Не очень-то и смешно для такого прославленного клоуна, — совершенно спокойно ответил полковник. — На Ксине казалось, что ты в любой ситуации способен на смех. Нет?
«С другой стороны, терять-то уже нечего, потяну немного время», — подумал Лёха, при этом совершенно не представляя, что ему даст такая затяжка.
Но, с другой стороны, это было однозначно лучше разделки поваром — бывшему штурмовику очень не хотелось, чтобы его ели. Он посмотрел на начальника тюрьмы, усмехнулся и сказал:
— Не зря говорят, что цванки в любой ситуации способны на обман.
— Когда и кто тебя обманул? — искренне удивился начальник тюрьмы.
— Ты! Прямо сейчас. Если всё должно быть по-честному, то сначала Жаб должен сожрать твоё подлое сердце! Он же тебя победил и сделал это раньше, чем я проиграл. Поэтому он должен первый тебя заточить, а я с удовольствием посмотрю. Ну, а после такого зрелища, фиг с тобой, пусть твои крокодильи сородичи и меня жрут. Я-то уж всяко вкуснее пони.
— Не думаю, что твой друг пойдёт на это, — всё с тем же спокойствием ответил полковник. — У амфибосов нет такой традиции — значит, меня никто есть не будет. Из этого следует, что план у нас такой: есть сегодня будем только тебя! В следующем порядке: сначала победитель съест сердце побеждённого, потом все гости, то есть все присутствующие, его доедают. В смысле, побеждённого.
— Да я… — впервые вставил слово Жаб, но цванк его резко перебил, не дав выразить мысль.
— Что ты? Не бойся, тебя есть не заставим. Мы же не совсем монстры — понимаем, что ужин был тебе другом. Но поприсутствовать придётся. Всё же вечеринка и в твою честь, ты же тоже сегодня победитель. А дело небыстрое, сырым-то его никто есть не будет. Пока освежуют, приготовят. Но и времени у нас до утра много. Где, кстати, повар?
Начальник тюрьмы огляделся по сторонам.
— Где повар?
— Здесь я, — отозвался стоявший в сторонке невысокий цванк в униформе работника пищевого блока.
— Ну, так приступай, если здесь! Пока разделаешь его, пока приготовишь ужин… Я не собираюсь здесь до утра торчать.