Кальмар закивал, а Ковалёв продолжил объяснения:
— Я вижу, ты хочешь спросить, долетит ли такая хилая капсула до Олоса от того места, где мы вас сбросим?
Кхэлиец утвердительно кивал, а вся его свита с ужасом смотрела на Лёху, ловя каждое его слово.
— Если честно, я не в курсе, — ответил комедиант. — Вроде должна. Но её только что поставили и ни разу не проверяли. А эти идиоты ещё в неё автоматную очередь выпустили и прикладами лупили. Поэтому ничего не обещаю. Но попробовать стоит. Тем более, других вариантов у тебя всё равно нет. Но если что, не обессудь — ты сам до этого довёл.
— Лёха, ты с ними долго ещё болтать собираешься? — крикнул Жаб товарищу. — Лететь надо. Если коридор закроют, будем здесь до вечера сидеть.
— Мы быстро! — ответил Лёха и опять обратился к кальмару: — Видишь, мой друг нервничает. Лететь пора. Давай уже выбирай. Если вдруг испытал непреодолимое желание прямо сегодня превратиться в космическую пыль, то подними простреленное щупальце, если хочешь домой — целое.
Кальмар сразу же поднял целое щупальце.
— Ну, вот и хорошо! А теперь подними два!
Господин Чэроо не понял, зачем это нужно делать, но на всякий случай поднял второе.
— Молодец! Умница! Умный кальмар, умный! Получишь карасика!
Лёха рассмеялся — он просто глумился над своим номинальным хозяином, и тот, поняв, что его цинично унижают, стал уже сам лупить щупальцами по стеклу капсулы.
— Ну дурак, нет? — искренне удивился Ковалёв. — Говорю же, хрупкая штука! Я ведь её делал не для того, чтобы в ней летать, а чтобы сброд всякий с корабля выпроваживать. И, как я уже ранее сказал, не обещаю, что она в том виде, как есть, выдержит более двух-трёх часов в открытом космосе. А ты, балбес, её ещё и ломаешь.
Кальмар прекратил бить по капсуле, а Лёха продолжил:
— Под сиденьем есть аптечка. Перемотай себе ласт, или как он там у тебя правильно называется. Там же под сиденьем вода и галеты.
Референт тотчас полез под сиденье искать аптечку, а кальмар продолжал сверлить комедианта ненавидящим взором. Лёха, не обращая на это ровным счётом никакого внимания, подошёл к небольшой панели, выпирающей из поверхности капсулы немного левее двери в рубку, и нажал на ней две кнопки.
Сразу же материал, из которого была сделана капсула, начал темнеть и приобретать некоторую зеркальность, и менее чем через минуту капсула выглядела уже как большая зеркальная полусфера. Позже, во время автономного полёта этот защитный экран должен был защищать кальмара и его спутников от космического излучения, а до этого спасать Лёху и Жаба от ненавидящих взглядов пленников капсулы.
Ковалёв, не скрывая удовольствия, подошёл к Жабу, который уже сидел в настоящей рубке и прокладывал курс.
— Вот видишь, — гордо сказал бывший штурмовик другу. — А ты не понимал, зачем я столько денег ухлопал на эту капсулу. Весь мозг мне тогда вынес. Как она выдержит открытый космос? Ну, как она выдержит открытый космос? Вот сейчас, положа руку на сердце, скажи: тебе не всё равно, выдержит ли она вообще открытый космос?
Лёха расхохотался, а Жаб его серьёзно спросил:
— А зачем ты его заставил второе щупальце поднимать?
Ковалёв прекратил смеяться.
— Потом объясню, когда операцию тебе сделаем. Ты лучше скажи: ничего не забыл?
Амфибос вздохнул, встал с кресла и подошёл к товарищу. Он немного наклонил вперёд свою круглую лысую голову и придвинул её прямо к Лёхиной груди. Ковалёв размял кисти рук, затем медленно, явно получая от этого невероятное удовольствие, лизнул подушечку среднего пальца на правой руке. После чего приложил ко лбу товарища правую ладонь так, что её основание плотно упёрлось в верхнюю часть лба амфибоса. Потом Лёха левой рукой оттянул напряжённый средний палец правой и резко отпустил его. Палец с невероятным треском соприкоснулся с головой Жаба.
Затем улыбающийся комедиант медленно поднёс правую руку ко рту, нежно подул на средний палец, словно перед этим обжёг его, и с тем же спокойствием и величавостью повторил процедуру ещё два раза. Амфибос за это время не проронил ни звука. В конце он лишь потёр рукой голову, после чего спросил:
— Но как ты смог так угадать?
— Жаб! Я не угадал, а знал наверняка! И именно поэтому пожалел тебя и не стал спорить на деньги. А голова у тебя всё равно чугунная, так что считай: на интерес спорили.
— Но почему? Мы же сделали ему очень хорошее предложение, — не успокаивался амфибос. — Зачем ему было так себя вести? Тем более, вон оно как для него всё закончилось. Сидит сейчас в капсуле, с простреленным щупальцем и ждёт отправки домой без гарантий, что долетит.
Лёха посмотрел на товарища, как на ребёнка, и сказал:
— Дружище! В этой галактике меня больше всего удивляют две вещи. Первое — это удивительное разнообразие разумных рас, большую часть из которых составляют существа гуманоидного и близких к нему типов. А второе — что из всех этих рас нам, людям, ментально наиболее близки не какие-либо гуманоиды и даже не отдалённо похожие на них рептилоиды, а вот эти бесформенные мерзопакостные кальмары. Улавливаешь, к чему я клоню?
— То есть, ты хочешь сказать, что он поступил, как человек, и поэтому ты угадал? Выходит, любой человек поступил бы так же? — удивился амфибос.
— Ну, не любой, но мысли твои в этот раз пошли в верном направлении.
— Ты бы так поступил?
— Я — нет. Скорее всего, нет. Но девяносто пять процентов моих собратьев поступили бы только так. Исключительно так! А то и хуже!
— А куда хуже-то?
— Поверь, дружище, есть куда — плохо ты людей знаешь.
Амфибос разочарованно развёл руками, да так печально, что Лёха решил его немного приободрить.
— Но не могу не отметить, что идея замаскировать капсулу именно под лжерубку была твоя, и она лишний раз подтвердила твою гениальность. Сколько у нас времени до прыжка?
— Минут сорок. Уже почти покинули орбиту; как только выйдем из зоны видимости поста орбитальной охраны, сразу же прыгнем. Не хочу, чтобы они засекли момент прыжка и проследили курс.
— Перекусить успеем? Или сначала скинем балласт, а потом устроим вечеринку?
Жаб пожал плечами.
— Ладно, давай сначала скинем, — согласился потерпеть с обедом Ковалёв. — Пока этот беспозвоночный тиран на корабле, я не чувствую себя свободным. А ты как? Ощущаешь ещё железные оковы рабства на своей серо-зелёной шее?
— Нет, — ответил Жаб. — Не ощущаю, но что толку? Вольную он нам не дал. Значит, по закону мы — его рабы. Не нравится мне это.
— Как будто мне нравится. Но в Обитаемом Пространстве на подавляющем большинстве планет законы Кхэлиэ не действуют. Так что мы, как минимум, не загнаны в угол.
— Только действует Кодекс. Причём и на наших родных планетах тоже. Забыл про имущественную часть приговора? А мне не хочется всю жизнь прожить, отдавая каждый заработанный юань этому кальмару.
— Жаб! Какую всю жизнь? Надо быстро искать настоящего убийцу — это и будет нашей вольной. А что касается Кодекса, так для нас сейчас важно не то, что он действует на наших планетах, а что он не действует на Шорке. И это намного важнее!
— Да на Шорке вообще ничего не действует, — заметил Жаб.
— Не скажи, там действует Закон о Неразглашении банковской тайны. На данный момент важнейший для нас закон.
Лёха был прав. Банковские законы Шорка, а именно Закон о Неразглашении банковской тайны, позволил комедиантам скрыть от кальмара основную часть своих сбережений. После того, как суд Олоса признал их самих имуществом господина Чэшээ Чэроо, всё их движимое и недвижимое имущество автоматически перешло кальмару. И Кодекс Пятой Конфедерации гарантировал кхэлийцу исполнение этого решения на всех планетах, входящих в эту самую Пятую Конфедерацию.
И что самое важное, даже те планеты, которые не признавали рабства, и те, на которых оно было официально объявлено вне закона, признавали решения суда в имущественной части. Прилети комедианты на такую планету, их самих хозяину бы не выдали, а вот корабль конфисковали бы и передали кальмару. И не важно, что Жаб летал по доверенности от Армии Альянса.
Но Шорк был планетой нейтральной. Он не входил ни в Пятую Конфедерацию, ни в Альянс Независимых Планет, и потому на Шорке действовали только законы Шорка. И один из них гласил: «Гражданин любой планеты, а также любое лицо без гражданства, имеющее банковский вклад на Шорке, во время его пребывания на Шорке находится под защитой Шорка. Такое лицо ни при каких условиях не может быть выдано никакому государству, организации или частному лицу».
Лёха с Жабом вклады на Шорке имели. И именно эти вклады позволяли им надеяться на осуществление их планов. Первый их пункт был таким: долететь до окрестностей Олоса, сбросить капсулу с кальмаром, потом отправиться на Шорк, снять там часть сбережений на предстоящие расходы, немного отдохнуть и придумать следующие пункты плана.
И эта первая часть хоть и состояла из нескольких этапов, но казалась вполне осуществимой. И Жаб её уже вовсю осуществлял — корректировал курс корабля и готовил его к гиперпрыжку.
Ковалёв, наблюдая за работой друга, сглотнул слюну и робко спросил:
— А может, всё-таки сначала пожрём, а потом прыгнем?
— Нет, — отрезал Жаб. — Сначала прыгнем, затем скинем капсулу с кальмаром, а потом поедим. У меня нет аппетита, пока он на борту.
— Но у меня-то есть! — возмутился Лёха. — Я не могу, как ты — полдня ждать, пока мы их скинем!
— Перекуси галетой!
Ответил амфибос и полностью сконцентрировался на управлении кораблём. Ковалёв галету есть не хотел — он вздохнул, уселся в кресло и завёл разговор на другую тему:
— Знаешь, Жаб, когда нам присудили всю жизнь работать на кальмара, я первым делом представил, как у Ваньки на выпускном моя бывшая, заметив, что меня нет, скажет свою фирменную фразу: «Ковалёв не меняется!»
— Я думаю, как-то удалось бы заранее сообщить ей причину отсутствия, — заметил Жаб. — Через Айрис, например. Но, конечно, намного лучше приехать, чем сказать сыну, что отец попал в рабство.