ак, желавших полюбоваться невиданным зрелищем, поэтому процедуру судебного разбирательства вынужденно перенесли на широкий двор, постиравшийся перед родовым замком клана эль-Реанон. Тысячная толпа, до отказа заполнившая сад и розарий, влекомая жаждой опорочить ту, которая осмелилась пойти против веками устоявшейся морали и семейных традиций, беспощадно вытоптала изумрудную траву и равнодушно переломала стебельки нежных цветов. Роза — сломленный родовой символ… Наверно, точно так же они хотели согнуть и мою свободолюбивую шею, но — в пику всем, я стояла спокойно, немного расставив напружиненные ноги, непринужденно положив руки на рукояти волшебных даг и надменно вскинув непокорную голову. Мой самоуверенный, полный достоинства вид, породил глухую волну недовольного ропота, шквалом прокатившуюся по рядам судий и зрителей. Отступница отнюдь не раскаивалась в содеянном, и вовсе не собиралась признавать проступки, вменяемые ей в вину! Неслыханная дерзость!
Сначала меня попытались лишить оружия, но верный Нурилон вырвался из рук моих обидчиков и снова вернулся к хозяйке, обжигая чужие пальцы и оставляя на них глубокие порезы. А две «Алаторы» полыхнули таким ярким импульсом магического света, что стража отступила в страхе, не смея более касаться того, что для нее совсем не предназначалась. Поэтому я так и осталась стоять полностью вооруженной, выведенная на высокое крыльцо, возвышаясь над растерянно гомонящей толпой и не скрывая язвительной усмешки, кривившей мои губы. Пресветлые боги, я же вижу — они меня попросту бояться! Меня, добровольно влившую в свои вены кровь демона и носящую под сердцем их будущего врага и наследника расы врагов. Да и сама я, совершенно не терзаемая угрызениями совести и не умоляющая о пощаде — стала для них демоном, посмевшим возжелать свободы и права выбора того пути, по которому я и намеревалась идти в жизни. «Поправшая судьбу» — эти слова все чаще и чаще долетали до моего слуха.
В первом ряду, рядом с королем, королевой, прокурором и верховным судьей, сидели мои верные друзья — грозно нахмурившийся Огвур и судорожно кусающий губы Ланс. Эткин разместился чуть поодаль, даже и не пытаясь притушить тоненький огонек гнева, непрерывно вырывавшийся из его приоткрытой пасти. Великие маги — Саймонариэль и Марвин, взошли на ступеньки крыльца, по обе стороны от меня, поклявшись, что ни за что не допустят вынесения несправедливого или пристрастного приговора. Марвин иногда поднимал голову, и подмигивал мне ободряюще и легкомысленно, а Саймон наоборот, неотрывно сверлил судью тяжелым, мстительным взглядом, заставляя того нервно ерзать в кресле и поминутно покашливать. Король Мор дал торжественное обещание, что — не смотря на связывающие нас кровные узы, подчинится мнению народа и безропотно примет любой вердикт суда, каким бы он ни оказался. Итак — сегодня народ Поющего острова судил меня — Сумасшедшую принцессу, наследницу древней крови, герцогиню Нарронскую, спасительницу и охранительницу обеих королевств, Ульрику де Мор, именуемую так же Моррой и Мелеаной — посмевшую полюбить демона и понесшую от него ребенка, которому до смерти предстояло носить клеймо незаконнорожденного. Все мои прошлые подвиги и свершения были забыты в одночасье, потому что теперь я стала отступницей и отщепенкой!
Судья требовательно постучал медным молоточком, и во дворе воцарилась мертвая тишина. Суд начался…
Верховный судья взволнованно помял рукой пересохшую гортань, поправил букли белоснежного парика и начал:
— Каждый из вас знает, в чем обвиняется принцесса! Прегрешения ее весьма многочисленны, как-то: — он развернул скрепленный печатями свиток, — вступление в сношение с врагами королевства, радение о личных интересах в ущерб политике государства, смешение крови эльфа с кровью демона, подрыв основ морали и самое страшное, — он обличающее поднял палец, подчеркивая смысл обвинительной речи, — внесение смуты в умы и прямая угроза для династии в следствие появления в ней ребенка проклятой крови!
— Неблагодарные! — возмущенно выкрикнул Огвур, вскакивая с места. — Быстро же вы забыли о том, что она спасла короля и королеву и помогла избавить народ Поющего острова от власти темного мага!
— Сядь, чужеземец! — властно приказал прокурор. — Не тебе оспаривать справедливость наших претензий к принцессе! Тебе не понять наших забот о чистоте крови правящей династии, ибо ты не принадлежишь к расе эльфов и к тому же, являешься близким другом подсудимой!
— Вы обвиняете Ульрику в преступной любви! — поддержал орка Ланс, как никогда прекрасный в гневе, окутанный облаком длинных, растрепанных волос. — Тогда судите меня вместе с ней, потому что я совершил еще больший поступок и полюбил мужчину! — выкрикнул он смело и звонко, вызывающе разглядывая толпу.
Народ ответил насмешливым улюлюканьем и непристойными репликами.
— Ты полукровка, — наставительно изрек судья, — и исторгнут из правящей фамилии, ты не стоишь так близко к трону как наследная принцесса и ее байстрюк.
— Я тоже бастард! — с достоинством парировал отважный Лансанариэль. — Неужели вы хотите загубить еще одну невинную душу и обречь ее на участь всеми презираемого изгоя?
— Молчи, извращенец! — больнее, чем камнем, прилетело из толпы. — Еще мы не слушали всяких…, — далее последовали совсем уж грязные эпитеты.
По рядам зрителей прокатились скабрезные смешки. Многим не терпелось сделать оскорбительные жесты, направленные в адрес Ланса. Огвур заскрипел зубами и, бешено вращая налившимися кровью глазами, схватился за нож. Обстановка накалялась.
— Народная мудрость гласит: любишь орка…, — словно невзначай громогласно выдал Эткин и выжидающе замолчал.
— Так чего там она гласит, а? — нетерпеливо уточнил грубый мужской голос.
Дракон лукаво прищурил сапфировый глаз.
— Народная мудрость гласит: любишь орка — люби и… терпи!
Толпа снова рассмеялась, но на этот раз уже не злобно, а снисходительно-добродушно.
— А про козлов она ничего не говорит, случайно, эта мудрость то? — с любопытством поинтересовался все тот же мужик.
Хитрая морда Эткина приняла лицемерно-постное выражение.
— Да я как-то сам сказал стаду козлов: любовь зла — могу случайно полюбить и козла!
— А что козлы ответили? — завопил тонкий, дотошный фальцет.
— А ничего они не ответили! — ехидно добавил дракон. — Разбежались они, во избежание так сказать…, — и столько скрытой угрозы прозвучало в этой фразе, что народ задумался и притих, боясь нарваться на опасную во всех отношениях «любовь» дракона.
Видя, что дебаты уходят не в ту сторону, я решила напомнить о себе:
— Эй, — насмешливо бросила я с высоты крыльца, — тут вроде бы меня сегодня судят, а не козлов!
Взоры сотен пар глаз снова устремились на меня.
— Козлов, говоришь! — довольно громко крякнул Эткин, и риторически процитировал: — А судьи — кто?
Судья сконфуженно прокашлялся:
— Однако, вернемся к нашему разбирательству! Какое наказание следует применить к преступной принцессе?
— Пусть маги лишат ее ребенка-чудовища, изведут его прямо в утробе матери! — выкрикнул сварливый женский голос. — А потом распутная девка искупит свою вину на следующей же войне!
Народ одобрительно загалдел.
— А ну, шаг назад и всем дышать носом! — свирепо прикрикнул дракон. — Этот ребенок не вашего ума дело!
Толпа тут же заткнулась и попятилась.
— Легче договориться с голодным тигром, чем с сытыми баранами, — чуть слышно пробормотал Эткин, ни к кому конкретно не обращаясь.
— Что скажешь, принцесса? — обратился ко мне судья, взглядом и жестами намекая — соглашайся, дурочка!
— Ребенка не отдам! — категорично отрезала я.
Толпа всколыхнулась вновь.
— Казнить ее! — послышались многочисленные требования.
Краем глаза я подметила, как помертвело лицо отца, а мать залилась слезами и уткнулась ему в плечо. Я насмешливо обвела твердым взором неистово орущую толпу.
— Казнить? Ха, ну попробуйте! Кто рискнет выйти против Сумасшедшей принцессы? — и оторопелые люди услышали, как тонко и протяжно запел Нурилон, требуя крови врагов.
Многие начали торопливо пробираться подальше от меня, уходя в задние ряды зрителей, толкая и тесня более слабых. Ощутимо запахло паникой.
— Да у нас и палача то нет! — ошеломленно шепнул прокурор.
Эткин гадко хихикнул.
— Ну вот и пошли бы вы! — невежливо послала я.
Марвин смеялся в открытую, даже не потрудившись хотя бы для приличия прикрыться рукавом.
— Дочка, разговаривай с судом корректнее! — попросил король-отец, пряча улыбку.
— А не пошли бы вы некоторым образом туда, где и подобает находиться таким как вы, в виду того, что я, в силу некоторых обстоятельств попросила бы вас туда отправиться! — галантно поклонилась я.
Лансанариэль не выдержал и прыснул, громко и весело. Утробным басом хохотал орк. Суд превратился в фарс.
— Не страшно, когда над тобой смеются, хуже — когда плачут…, — философски бубнил дракон.
Прокурор и судья стушевались окончательно.
Но, на беду, нашлись и те, кто по злобе или зависти не желал, чтобы я отделалась слишком легко.
— Нет, так дело не пойдет! — вдруг раздался спокойный, рассудительный голос. — Казнить — это конечно чересчур, но принцессу нужно сурово и публично наказать для примера всем, да для острастки другим, ибо закон — он для всех един!
— Правильно, это будет справедливо! — поддержали оратора многие из толпы.
Судья приободрился.
И тут вперед вышел Саймонариэль…
Одного взмаха руки великого архимага оказалось достаточно для того, чтобы толпа угомонилась. Все же, на Поющем острове Саймона знали и уважали все — от мала, до велика.
— Хватит! — негромко вымолвил магистр. — Не уподобляйтесь стаду тупых баранов! Нельзя вот так бездушно и опрометчиво судить человека, принесшего нам добро и благо. Не нам поднимать карающую длань на ту, которая не только уподобилась богам, но и стала одной из них. Провидение открыло мне сегодня — принцессе суждено свершить еще множество подвигов, а ее дитя окажется не наказанием и злом, а великим благом и истинным подарком судьбы! Ее сын станет одним из столпов глобального мирового равновесия между силами Света и Тьмы!