Было уже совсем светло, и он хорошо видел и тех, в грязных халатах, которые швыряли бутылки, и других, в серых шинелях, которых было гораздо больше. Но все они лежали, не проявляя никаких признаков жизни, и даже ощущение опасности стало как будто бы проходить.
Где-то громко закричал петух, ему отозвался другой, потом третий…
«Ишь, как голосисто кричат», — думал Чонкин, не замечая, что артиллеристы подтягивают свою сорокапятку, прикрываясь уборной Гладышева, на которой было написано «Water closet».
— Нюрка, — сказал Иван ласково, — отдохнула маленько?
— А чего? — Нюра утирала лицо концом полушалка.
— Принесла бы водицы. Попить охота. Только бегом, а то ишо подстрелют.
Нюра, пригнувшись, кинулась к избе.
Ахнул запоздалый выстрел, но Нюра была уже за углом.
Вбежав в избу, она первым делом обратила внимание на крышку подпола, но в этом смысле все было в порядке, пленники сидели внизу и никак не проявляли себя.
Нюра зачерпнула из ведра воды, и в это время раздался такой оглушительной силы взрыв, что пол под ней перевернулся, и, падая, она слышала, как летели со звоном стекла.
41
Выстрел был очень удачным. Единственный снаряд угодил точно в цель. Бойцы по-прежнему лежали, прижавшись к земле и ожидая ответа со стороны противника. Ответа не было.
И тогда временно исполняющий обязанности командира первого батальона младший лейтенант Букашев поднялся на четвереньки.
— За Родину! — прокричал он хриплым от волнения голосом. — За Сталина! Ура-а!
Вскочил на ноги и побежал по мокрой траве, размахивая пистолетом.
На какой-то миг замерло сердце, показалось, что он один и за ним никого. Но уже в следующее мгновение услышал он за спиной мощное «ура» и топот десятков ног. Тут же заметил он и второй батальон, который тоже с криком «ура» бежал рассеянной цепью по улице, третий батальон, обойдя деревню понизу, приближался со стороны реки.
Младший лейтенант Букашев со своими орлами первым перемахнул через ограду и ворвался на огород. То, что он увидел, показалось ему невероятным. Не увидел он горы вражеских трупов, не увидел сдающихся в панике солдат противника. Он увидел разбитый самолет, у которого правая верхняя плоскость была срезана осколком и висела на тонких тросиках, а хвост вообще валялся в стороне.
Недалеко от самолета на развороченной земле лежал красноармеец с голубыми петлицами, а над ним безутешно рыдала женщина в расстегнутой телогрейке и с растрепанными волосами.
Букашев остановился. Остановились и подбежавшие за ним бойцы. Задние привставали на цыпочки, чтобы рассмотреть, что происходит впереди. Младший лейтенант, смущенно потоптавшись, стащил с головы каску. Бойцы последовали его примеру.
Подошел и полковник Лапшин. Тоже снял каску.
— Как фамилия этого красноармейца? — спросил он у женщины.
— Чонкин это, Ваня, муж мой, — сказала Нюра, заливаясь слезами.
С грохотом подъехал бронетранспортер. Из него выскочили автоматчики и стали теснить красноармейцев, расчищая путь тяжело вылезавшему генералу. Разобрали часть изгороди, чтобы комдиву не пришлось задирать ноги. Заложив руки за спину, генерал не спеша прошел к самолету. Увидев лежавшего на земле Чонкина, медленно стянул с головы папаху.
Подбежал полковник Лапшин.
— Товарищ генерал, — доложил он, — задание по ликвидации банды Чонкина выполнено.
— Это и есть Чонкин? — спросил Дрынов.
— Да, товарищ генерал, это — Чонкин.
— А где же банда?
Полковник растерянно закрутил головой. В это время дверь избы отворилась, и несколько вооруженных красноармейцев вывели связанных людей в серых мундирах.
— Вот она, банда, — сказал сзади кто-то из красноармейцев.
— Какая же это банда? — появился откуда-то Ревкин. — Это наши товарищи.
— Кто сказал про них «банда»? — спросил генерал и вгляделся в напиравших друг на друга красноармейцев.
В рядах произошло некоторое замешательство. Бойцы попятились. Каждый старался спрятаться за спиной другого.
— Развязать их! — приказал генерал полковнику Лапшину.
— Развязать! — приказал полковник младшему лейтенанту Букашеву.
— Развязать! — приказал Букашев бойцам.
— Где же все-таки банда? — спросил генерал, всем корпусом поворачиваясь к стоявшему сзади Ревкину.
— А это надо у него спросить, — сказал Ревкин и показал на подъезжавшего в двуколке председателя Голубева. — Иван Тимофеевич! — закричал он ему. — Где же банда?
Голубев привязал лошадь к забору и подошел.
— Какая банда? — спросил он, с жалостью глядя на вчерашнего своего собутыльника.
— Ну как же, — заволновался Ревкин. — Помнишь, я тебе звонил по телефону, спрашивал насчет вот товарищей, кто их арестовал? А ты мне сказал: «Чонкин со своей бандой».
— Я не говорил с «бандой», — нахмурился Голубев. — Я сказал «с бабой». С ней вот, с Нюрой.
Услыхав свое имя, Нюра зарыдала еще пуще. Горючая слеза упала на лицо Чонкина. Чонкин вздрогнул и открыл глаза, потому что он был не убит, а только слегка контужен.
— Жив! Жив! — прошелестело среди бойцов.
— Ванечка! — закричала Нюра. — Живой!
И стала покрывать лицо его поцелуями. Чонкин потер висок.
— Что-то я долго спал, — сказал он неуверенно и вдруг увидел над собой много любопытных лиц.
Чонкин нахмурился и остановил взгляд на одном из стоявших над ним людей, а именно на человеке, который держал в руке папаху.
— Кто это? — спросил он у Нюры.
— А бес его знает, — сказала Нюра. — Какой-то начальник, я в их чинах не разбираюсь.
— Так это ж генерал, Нюрка, — подумав, сказал Иван.
— Да, я генерал, сынок, — ласково сказал человек с папахой.
Чонкин смотрел на него недоверчиво.
— Нюрк, — спросил он взволнованно, — а я, случаем, не сплю?
— Нет, Ваня, ты не спишь.
Чонкин ей не очень поверил, но подумал, что генерал есть генерал и к нему надо относиться соответственно даже во сне. Он пошарил по земле рукой и, найдя лежавшую рядом пилотку, напялил ее на уши. Поднялся на нетвердые ноги и, чувствуя легкое головокружение и тошноту, приложил растопыренные пальцы к виску.
— Товарищ генерал, — доложил он, глотая слюну, — за время вашего отсутствия никакого присутствия…
Не зная, что говорить дальше, он замолчал и, часто хлопая ресницами, уставился на генерала.
— Послушай, сынок, — сказал генерал, надевая папаху, — неужели ты один сражался с целым полком?
— Не один, товарищ генерал! — Чонкин подтянул живот и выпятил грудь.
— Значит, все-таки не один? — обрадовался генерал. — А с кем же?
— С Нюркой, товарищ генерал! — Приходя в себя, рявкнул Чонкин.
Среди красноармейцев раздался смех.
— Кто там смеется?! — Генерал разгневанно стрельнул глазами по толпе. Смех сразу стих. — Смеяться нечего, мать вашу так! — продолжал генерал, постепенно припоминая все известные ему выражения. — Раздолбаи трах-тарарах… целым полком не могли справиться с одним говенным солдатом. А ты, Чонкин, я тебе прямо скажу, — герой, хотя на вид обыкновенный лопух. От имени командования, так твою мать, объявляю тебе благодарность и награждаю орденом.
Генерал сунул руку под плащ-палатку, снял с себя орден и прикрутил его к гимнастерке Чонкина. Вытянувшись по стойке «смирно», Чонкин покосился на орден и перевел взгляд на Нюру. Он подумал, что хорошо бы сфотографироваться, а то ведь потом никто не поверит, что сам генерал вручал ему этот орден. Он вспомнил Самушкина, старшину Пескова, каптенармуса Трофимовича. Вот бы перед ними сейчас показаться!..
— Товарищ генерал, разрешите обратиться! — Лейтенант Филиппов молодцевато кинул руку к виску.
Генерал вздрогнул и посмотрел на лейтенанта без особой приязни. Не успели развязать, а он уже лезет.
— Ну говори, — сказал генерал неохотно.
— Прошу ознакомиться с этим документом! — Лейтенант развернул лист бумаги с дыркой в правом нижнем углу.
Генерал взял бумагу и медленно стал читать. Чем больше читал, тем больше хмурился. Это был ордер. Ордер на арест изменника родины Чонкина Ивана Васильевича.
— А где же печать? — спросил генерал, надеясь, что ордер не оформлен законным образом.
— Печать прострелена в бою, — с достоинством сказал лейтенант и потупился.
— Ну что ж, — сказал генерал смущенно, — ну что ж… Если так, то конечно… У меня нет оснований не верить. Поступайте согласно ордеру. — Он отступил назад, освобождая путь лейтенанту.
Лейтенант шагнул к Чонкину и двумя пальцами, как гвоздодером, вцепился в только что полученный орден. Чонкин инстинктивно попятился, но было поздно. Лейтенант дернул рукой и выдрал вместе с орденом клок гимнастерки.
— Свинцов! Хабибуллин! — последовала команда. — Взять арестованного!
Чонкина схватили под локотки. По рядам красноармейцев прошел шум. Никто ничего не понимал.
Помня о роли командира как воспитателя, генерал Дрынов повернулся к личному составу и объявил:
— Товарищи бойцы, мой приказ о награждении рядового Чонкина отменяется. Рядовой Чонкин оказался изменником Родины. Героем он притворялся, чтобы втереться в доверие. Ясно?
— Ясно! — прокричали бойцы не очень уверенно.
Полковник Лапшин выбежал на дорогу и, встав спиной к деревне, вытянул руки по швам.
— Полк! — закричал он, дав сильного «петуха». — Побатальонно, в колонну по четыре, становись!
Пока полк выстраивался на дороге, генерал вместе с Ревкиным сел в бронетранспортер и уехал. Уехал от греха подальше и Голубев.
Наконец полк построился и занял всю дорогу от одной околицы до другой!
— Полк, равняйсь! — скомандовал полковник. — Смиррно! С места с песней шагом… — полковник выдержал паузу, — марш!
Грохнули сапоги о влажную дорогу. Из середины строя взмыл высокий голос запевалы:
Скакал казак через долину,
Через кавказские края…
И сотни глоток подхватили:
Скакал казак через долину,