– Синьора профессор, у меня не хватает врачей! Он просто устал после ночной смены! Я сам работал сутки и еще не успел посмотреть пациентку!
– Вы меня услышали, синьор дотторе. До свидания!
Я раздраженно отключила коммуникатор. Этот поганец нашел время и силы, чтобы добыть мой номер коммуникатора и позвонить. А на пациентку у него сил не хватило!
К Темному! Не буду ждать возвращения Массимо. Возьму водное такси и отправлюсь в старый порт сама.
Остров Rimembranze, или остров Воспоминаний в переводе на всеобщий, длинным языком выдавался в воды лагуны, словно стремясь дотянуться до Лидо; на конце этого языка, словно типун, виднелась слегка осыпавшаяся башня старого маяка. Все причалы и постройки этого некогда грандиозного сооружения располагались на противоположной от лагуны стороне, с видом на Isola La Certosa.
Катер водного такси подошел к причалу, водитель помог мне выйти и спросил, оглядываясь:
– Вы надолго сюда, синьора?
– Подождите меня полчаса, я думаю, мне хватит этого времени, чтобы осмотреться, – ответила я, отдавая ему оговоренные шесть с половиной дукатов.
Пожав плечами, он устроился удобнее на своем сиденье и включил погромче музыку, доносившуюся из небольшого кристалла – музыкального амулета. Я сделала шаг вперед и осмотрелась.
Четыре длинных мола, выложенных каменными плитами, отходили от берега; причальные столбы, почерневшие от времени, все еще крепко стояли на месте. Метрах в десяти от края набережной стояло длинное двухэтажное здание, ничуть не похожее на привычный уже стиль дворцов Гранд-канала – никаких стрельчатых окон, асимметрии, колонн, ничего лишнего. Только шесть дверей, равномерно расставленных по фасаду, слегка оживляли его вид. Пожалуй, более суровый критик назвал бы это здание унылым бараком, выкрашенным в грязно-желтый цвет. Левее располагались несколько отдельных домиков поменьше, тоже не большой красоты. Куда вел проход между ними, мне видно не было. Шагнув вперед, я оглянулась на свой белый с синей полосой катер: водитель дремал, свесив голову на грудь. Ладно, ничего страшного тут нет: пусто и заброшенно, вот и все.
Все двери в желтом бараке были одинаковыми, никаких табличек не сохранилось. Подергав за ручку одной из них, я убедилась, что заперты они на совесть. Ну и как искать здесь бывшую контору купца Ансельмо Виченте?
Проход между зданиями вывел меня на небольшую площадь с традиционным колодцем в центре и церковью в глубине. На доме справа сохранилась вывеска: «Trattoria Serena». Порыв ветра вдруг покачнул вывеску, проржавевшие петли заскрипели; я передернулась.
– Синьора! – раздался голос из переулочка рядом с церковью. – Синьора, минутку!
Оттуда показался высокий старик в длинном сером плаще и шляпе с мягкими полями, прихрамывающий и опирающийся на трость. Я подождала, пока он подойдет поближе, и поздоровалась.
– Прошу простить, синьора, что вы здесь делаете? – спросил хромой… нет, пожалуй, стариком он не был. Лет сорок пять, судя по въевшемуся загару – бывший моряк.
– Осматриваюсь, – честно ответила я.
– Извините, но вообще здесь закрытая зона. Небезопасно, – серые глаза из-под нависших бровей смотрели неприветливо.
– Ну, никаких запрещающих надписей нет, так что упрек не мне адресован.
– Так все-таки что вы здесь делаете?
Видимо, на меня набрел местный сторож. Если кто-то знает, где здесь что, так это он, подумала я, и решила, что вполне могу сказать правду.
– Я ищу дом, где в 1788 году была контора Ансельмо Виченте.
– Зачем? – вытаращился на меня хромой. – Капитана Виченте нет на свете уже почти четыре сотни лет!
Ага, значит, капитана, а не купца. И все-таки располагался он здесь, иначе откуда бы этот почти призрак знал фамилию Виченте?
– Мне принадлежит теперь Ка’Виченте, и история семьи меня заинтересовала, – пожала я плечами. – Так что, покажете мне, где он располагался?
– Нет, – неуступчиво ответил сторож и покрепче ухватился за трость. А трость-то у него непростая: черный лак, серебряная ручка в форме собачьей головы, какие-то значки золотятся на черном фоне.
– Почему?
– Не положено. Придете с разрешением от старшины Торговой палаты, тогда милости просим.
Я отвернулась с равнодушным видом, хотя внутри все пело: здесь, здесь надо искать!
К счастью, белый катер с синей полосой все так же покачивался возле причального столбика. Сказав таксисту отвезти меня к госпиталю, я откинулась на спинку диванчика и задумалась: кто такой старшина Торговой палаты, с чем его едят и кому он подчиняется?
В госпитале, к моей радости, все было хорошо: женщину привезли, сделали срочные анализы, и рядом с ней уже был маг-медик, постепенно очищающий кровь и сумевший снизить температуру до приемлемой. Синьора Пальдини сидела возле кровати и держала дочь за руку.
Я предупредила ее, что пока забираю Массимо вместе с лодкой, и отправилась домой, к компьютеру. Меня ждал очередной поиск в Сети: пришло сообщение от Пьетро, что личным врачом монсеньора Паоло Гвискари является доктор Руджеро Молоне из Университета Вероны. У меня нет там знакомых, но медицинский мир весьма тесен. Уверена, выяснится постепенно, что кто-то из моих коллег с доктором Молоне знаком, вместе работал, а то и соавторствовал.
Правда, может оказаться и так, что у них семейная вражда вот уже тыщу лет и они не здороваются даже на заседании какого-нибудь общего комитета…
Архиепископ Венеции, Фриули и Альто-Адидже, монсиньор Паоло Гвискари хохотал. Его обширное чрево, обтянутое фиолетовым шелком, колыхалось, он утирал слезы белоснежным батистовым платком и снова начинал хохотать.
Ну, честное слово, если бы я знала, что таким успехом будет пользоваться анекдот про монашек, одна из которых увлекается логикой, а вторая математикой, я бы еще пару-тройку аналогичных историй нашла и запомнила!
Наконец монсеньор отхохотался и сказал:
– Я знал, что наша встреча меня порадует, но не думал, что настолько! Итак, синьора Хемилтон-Дайер, расскажите же, зачем вам понадобился скромный пастырь?
Ну, насчет его скромности многое можно было бы сказать, только взглянув на упомянутое уже чрево, роскошную рясу тонкого шелка, кубки из рубинового стекла с острова Мурано… Кстати, уж не родственники ли эти кубки моему браслету? Задумавшись, я задала этот вопрос моему собеседнику.
– А можно взглянуть на ваш браслет?
– Конечно! С некоторых пор я ношу его не снимая…
Гвискари нацепил на нос изящное пенсне в золотой оправе и внимательно осмотрел браслет. Потом снял пенсне, потер переносицу и поглядел на меня внимательно и без всякой улыбки.
– Вы говорите, просто купили его в магазине при фабрике?
– Да, монсиньор! Правда, он не лежал в витрине. Мастер Вельди достал его из ящика…
– Эти вещички не так просты, как может показаться с первого взгляда, – проговорил он, поглаживая кончиками пальцев свой кубок. – И, если одна из них уже решила попасть к вам в руки, лучше и не сопротивляться.
– Я и не сопротивлялась…
Мы помолчали, думая каждый о своем, наконец я нарушила тишину.
– Монсиньор, в горах возле деревни Фоллоне есть монастырь святой Авеллии.
– Есть, да.
– Мне необходимо поговорить с одной из монахинь, а может быть, и вытащить ее оттуда.
– Однако, – Гвискари откинулся в кресле. – Вы не мелочитесь, синьора.
– Мне не к лицу и не по летам заниматься мелочами, – улыбнулась я. – От этой девушки зависит успех операции и жизнь пациента. Со своей стороны я готова любым доступным мне способом… э-э-э… возместить потери церкви. Скажем, щедрый взнос на строительство храма?
– Вы ведь не из нашей паствы?
– Нет, монсиньор. Моя семья исповедует веру в Пятерых.
– Да-да. Новый Свет, Бритвальд… Понимаю, – он вздохнул. – Вы выбрали монастырь с самым строгим уставом. Послушница из обители попроще не подойдет? Шучу, шучу!
Архиепископ встал, подошел к книжному шкафу, провел пальцами по золоченым корешкам, потом выдернул книгу, раскрыл на закладке и прочел вслух:
– «Добродетели ума суть следующие: правая вера, знание, благоразумие, смирение, непрестанная в сердце память о Боге, память о смерти, чистые помыслы, удаленные от житейских и суетных вещей мира, как то: разнообразной пищи и пития, стяжаний, безполезных связей с людьми и подобнаго сему, чем оскверняется душа безмолвствующаго». – Захлопнув том, он пояснил: – Это «Митерикон», послания аввы Исайи блаженной Федоре. Так вы хотите лишить послушницу всех этих чистых помыслов и возобновить ее «бесполезные связи с людьми»?
Глаза его теперь вовсе не улыбались, а были холодны и почти суровы. Столь же сухим и холодным тоном я процитировала в ответ:
– «Владыка всяческих, человеколюбивый Бог, всегда дает человеческому роду действительные средства к познанию будущего и, желая, чтобы каждый преуспевал, восходя к совершенству, вразумляет нас мановениями Своей благости, постоянно привлекая к добру созданного по образу Его человека». Это из наставлений преподобного Ефрема Сирина. Вы хотите лишить молодую женщину этого вот привлечения к добру и спасения ближнего?
Гвискари расхохотался, вновь превращаясь в добродушного и веселого толстяка.
– Синьора профессор, я восхищен! – он позвонил в колокольчик, и на пороге немедленно появился сухопарый монах в серой рясе, подпоясанной веревкой. – Серджо, дорогой мой, свяжи меня с матерью Прокопией, и поскорее. Как зовут вашу протеже?
– Беатриче. Ее зовут Беатриче Каталани, – ответила я.
Глава 4. Moretta
Удивительно, насколько эффективно работают службы церкви Единого, когда хотят.
Закатные лучи еще не позолотили окна моей гостиной, когда в дверях появилась синьора Пальдини и сказала:
– Синьора, возле дверей лодка. И, мне кажется, вам лучше спуститься.
Возле водного подъезда Ка’Виченте действительно покачивалась на волнах лодка – длинная, цвета охры, с довольно большой кабиной. Окна кабины были закрыты занавесками того же золотистого цвета, а на носу трепетал фиолетовый флажок со знаком Единого: двумя рыбками, будто нарисованными детской рукой. Личный транспорт архиепископа, надо полагать.