– Вас что-то заинтересовало, синьора? – раздался за моей спиной голос. Знакомый голос, мастер… Вельди, да!
– Добрый день, – я повернулась к нему. – Да, очень красивое зеркало. Я таких больших здесь не видела…
– Мы их редко делаем, только если под заказ. Настенные пользуются куда большим спросом.
– А это?…
– О, это зеркало – особый случай. Дирекция решила расширить мастерские и поэтому стала сносить старый склад. Там, в одной из секций, его и нашли. Судя по орнаменту и тону отделки, это конец восемнадцатого века, работа, скорее всего, семьи Сальвиати.
– А для кого его делали, установить нельзя? – жадно спросила я.
– Можно попробовать… Вас оно заинтересовало? Должен сразу сказать, это очень дорого, даже без истории. Синьор Барузи, владелец фабрики, предварительно оценил этот предмет в восемь тысяч дукатов.
Восемь тысяч дукатов – это цена экипажа самой последней модели, с подкачкой энергии элементалей на десять лет. Да уж, недешево!
– Все равно, – решительно сказала я. – Такая вещь и не может быть дешевой. Конечно, я должна немного подумать, хотя бы о том, куда его поставить. Но, пожалуйста, на пару дней пометьте его как проданное!
– Да, синьора, до понедельника это зеркало будет ждать вас, – поклонился мастер Вельди и повесил на край рамы ярко-красный ярлык.
У меня хватило терпения найти Франческу, оценить ее приобретения – потрясающей красоты чайный сервиз и несколько блюд для фруктов – и неторопливо доплыть на ее лодке до Ка’Виченте, обсуждая предстоящую регату на Гранд-канале и шансы гондольеров на призовое место. Внутри у меня все кипело от желания скорее взбежать на чердак и увидеть то зеркало на портрете.
Да, я прыгала через ступеньку, и мне совсем не стыдно. Все равно никто меня не увидел, кроме Руди, умывавшегося на верхней площадке лестницы. Кот оторвался от задней лапы, посмотрел на меня, встал и подошел к чердачной двери, всем видом говоря: «Открывай давай, что тут тянуть?»
Привычным жестом сняв и сложив чехол, я посмотрела на Лауру. Нет, ее поза не изменилась, а вот зеркало теперь стояло совсем рядом, и нежный профиль девушки отражался в нем. Ну, точно, то самое! Рама, рисунок на ней, бронзовые лапы… Но позвольте, если зеркало нашли на складе совсем недавно, значит, его никак не могли изобразить? Или могли? Нет, глупо предполагать, что Лаура отправила бы его назад, на фабрику, – распорядилась бы отправить на чердак, и дело с концом.
Я стукнула себя по лбу. Да его же вообще не было на картине!
– Мр-р-р, – сообщил Руди, сидящий рядом с портретом.
– Дружок, – я наклонилась и почесала его за ухом, – я пока плохо понимаю по-кошачьи. Ты считаешь, нужно выкинуть кучу денег, купить загадочное зеркало и вместе с загадкой привезти его сюда?
– Мя, – подтвердил он и пошел к двери.
– Вот только этого приключения мне и не хватало, – вздохнула я. – Кажется, все остальные я уже обрела на свою голову…
В субботу утром, сразу после завтрака, я села в скоростной катер семьи Контарини и отправилась к Карло. Пора было оценивать результаты операции. Пьетро снял защитный купол, сиделки отключили все приборы, и доктор Тедеска произнес пробуждающее заклинание. Молодой человек открыл глаза.
Ну что же, без ложной скромности могу сказать, что работа мне удалась. Нам всем она удалась, не только мне, конечно. Это было именно то лицо, которое я видела на снимке: живое, красивое, с богатой мимикой. Карло улыбнулся, привычным жестом потянулся, чтобы дотронуться до скулы, и с тревогой взглянул на меня.
– Уже все можно! – я махнула рукой. – Умываться, тереть глаза, улыбаться и хмуриться. Вот, правда, бриться в ближайшие годы вам не придется…
– О, я не буду из-за этого плакать! – он вскочил с кровати, стиснул меня в объятиях и закружил по комнате. – Боги, я свободен наконец!
– Карло, вы помните о Дориане Грее? – спросила я, мягко высвобождаясь. – Теперь у вас будет такое лицо, которое вы заработаете…
– Да, синьора, – очень серьезно произнес он, склоняясь к моей руке. – Я буду просыпаться с этой мыслью и засыпать с нею же.
– Далее, – продолжила я, возможно, более строгим голосом, – никакого алкоголя в течение полугода. Потом еще год – не более бокала вина в день, лучше белого. До конца мая постарайтесь закрывать кожу от солнца. Потом можно потихонечку загорать – полчаса-час с утра и вечером. Впрочем, я все это распишу в подробностях.
– Я думаю, что мы уедем в свадебное путешествие в Данию и Норсхольм, – кивнул Карло. – Там у меня живут друзья, и в Христиании уж точно в апреле солнца будет немного.
– Прекрасная мысль, – одобрила я. – Ну что же, пойдемте? Я бы хотела где-нибудь сесть и написать в деталях показания и запреты.
– Спасибо, Нора, – Пьетро обнял меня. – И вот еще один важный момент. Через две недели свадьба этого мальчишки и Беатриче, согласитесь ли вы представлять семью невесты?
– А что говорит сама девушка?
– Она согласна, – ответил Карло. – В общем-то, если бы не вы, она бы в этом монастыре и до лета не дожила, я так думаю.
– Ну что же… Родственников у нее нет, ничьего места я не займу, так что – да, согласна!
Мы вышли в коридор, и от стены тенью метнулась Беатриче, схватила Карло за руки, вглядываясь в лицо, и наконец радостно рассмеялась:
– Совершенно такой! Синьора!.. – она присела передо мной в глубоком реверансе.
– Пойдем, милая, – обнял ее жених. – Тебе тоже нужно выслушать все, что скажет доктор Хемилтон-Дайер.
Ка’Контарини я покинула уже поздним вечером. Слегка нетрезвая и перегруженная информацией о своих обязанностях в качестве представительницы стороны невесты. Что нужно делать и что категорически нельзя, какое должно быть у меня платье на венчании и на приеме, что подавать правой рукой и что левой – все детали смешались в моей памяти в разноцветный клубок. Ну и ладно, на свежую голову расспрошу Франческу, она истая латинянка, все должна знать. Я сладко зевнула, представляя себе, как приму душ, полчасика послушаю музыку и лягу спать. В этот момент за открытой шторкой кабины я увидела гондолу, поравнявшуюся с моей и двигавшуюся. Гондольер что-то крикнул Массимо, тот ответил – оба говорили на местном диалекте, почти непонятном для меня. Кабина этой гондолы была наглухо закрыта темными плотными занавесями. Я невольно обратила внимание на небольшой золотой герб на дверце: павеза, рассеченная вертикально, с соколом в левом поле и оливковой ветвью в правом. Где-то я слышала о таком гербе, но вот где? Есть там внутри кто-то, отдавший лодочнику приказ, или, может быть, этот молодой человек просто знакомый Массимо? Тут шторка отодвинулась, и в окошке я увидела человека в бауте и треуголке. Невозможно было даже понять, мужчина это или женщина; впрочем, а для чего ж еще и придумывали бауты, если не для того, чтобы носящий ее оставался неузнанным?
Чужая гондола прижалась к моей практически вплотную, и я услышала учащенное дыхание неизвестного, почувствовала даже запах духов, резкий и горький. Рука в белой перчатке ловко перебросила мне на колени конверт, шторка задернулась и черная длинная лодка мгновенно, без рывка или всплеска весла, ушла вперед. Почти сразу же я почувствовала, что Массимо остановился возле причала, а через мгновение он открыл дверцу и встревоженно спросил:
– Синьора, вы в порядке?
– Пока да. Что это было, Массимо? – спросила я несколько заторможенно. Могла бы и не спрашивать, и так понятно, что таким образом признания в любви не передают, так что угрозы, скорее всего…
– Тот гондольер предупредил меня, что его хозяин настроен очень решительно и чтобы я не пытался уйти. Вам, мол, хотят только передать известие.
– Ну, ты и не стал пытаться… я поняла.
– Нет, синьора, вы именно что не поняли. На веслах той лодки был Антонио Лукани, он трижды побеждал в гонках. Я бы все равно не сумел, от него не уйти. Он поклялся, что вам не причинят вреда.
– Если ты знаешь его имя, значит, знаешь, как зовут хозяина? – оживилась я.
Массимо только покачал головой.
– Антонио перешел к другому proprietario, и никто не знает к кому.
– Ясно. Ладно, Массимо, поехали домой.
– Слушаюсь, синьора!
Он исчез, и гондола отошла от причала. Я задумчиво повертела в руках конверт. Заклеен, вроде бы никакой магией не веет, а там кто его знает? Если б я еще умела это определять! Нужен кто-то из серьезных магов. С Пьетро я рассталась полчаса назад, и, судя по его состоянию, он немедленно отправился спать; кстати, у меня самой легкое опьянение прошло, будто я не пила вина неделю. Лавиния будет здесь только во вторник. Так, минуточку! Лавиния – это Служба магической безопасности. В Венеции глава этой Службы Джан-Марко Торнабуони, младший брат Джан-Баттисты. Так какого же Темного я торможу?
Набрав номер на коммуникаторе, я выждала несколько мгновений, пока пойдут гудки. Один, два, три… Вот же тьма, неужели он занят? Ну, понятно, вечер субботы, мало ли что…
Но тут сигнал в коммуникаторе прервался, на экране появилось раскрасневшееся лицо Джан-Баттисты, и его встревоженный голос спросил:
– Нора, что-то случилось?
– Все в порядке. Ну, почти. Я… мне нужно поговорить с Джан-Марко. Это возможно?
– Минутку, – он исчез, уступив место старшему брату, впрочем, такому же взмокшему. В футбол они там играют, что ли?
– Джан-Марко, я получила странное письмо, и опасаюсь его вскрывать, – сказала я быстро. – Вы могли бы…
– Я буду у вас через час, – тут же ответил он. – У вас найдется противоударный бокс Коркорана?
– Вряд ли.
– Тогда… знаете что, суньте письмо в сейф и уйдите из кабинета. Пожалуйста. Я скоро буду.
В сейф! В кабинете! А если оно взорвется? Мои лаковые шкафы с очаровательными китайцами и золотыми карпами, мой компьютер, моя новая зеленая лампа!..
Я мысленно дала себе подзатыльник, пообещала Джан-Марко, что все сделаю, и отключилась.
Гондола остановилась у причала Ка’Виченте, я вышла, поблагодарила Массимо, и тут у меня будто что-то щелкнуло в памяти. Ну, конечно же – рассказ Беатриче, злое лицо Чинции, неизвестный нобиль – любитель молоденьких девочек, вот почему рисунок показался мне знакомым. Такой же герб девушка видела на подушках гондолы, и Пьетро собирался выяснить, кому же он принадлежит. Как все странно сплетается…