Бёрден велел ему изложить все это в письменном виде и сказал, куда послать жалобу. Как только Робсон закончил эту обвинительную речь, он перешел к рассказу о своем бедре. Боль усилилась после смерти жены, она в десять раз сильнее, чем неделю назад, и он слышит, как скрипит сустав, стоит ему только сменить позу в кресле. Конечно, ему теперь приходится двигаться гораздо больше после смерти жены, она его от всего этого избавляла. В нашей стране есть графства, сказал Ральф, где можно добиться замены бедра за счет государства за несколько недель. И он слышал, что, если ты живешь в другом месте, тебя могут переместить в одно из этих графств, но его врач об этом и слышать не хочет, говоря, что это невозможно. Вчера Ральф велел отвезти себя в его кабинет, и вот что этот доктор ему ответил. Все было бы иначе, он уверен, если б его жена вступилась за него.
– У Гвен все сдвинулось бы с места, – вздыхал старик. – Гвен объяснила бы ему, что к чему. Если б она узнала, что меня можно отвезти в какую-нибудь больницу на другом конце страны, она бы не успокоилась, пока не добилась от него разумного решения. Но что толку говорить об этом теперь, когда ее нет? Возможно, это у меня на долгие годы, до тех пор, пока я уже не смогу вынести ни одного проклятого дня и не приму слишком большую дозу лекарства.
У Бёрдена промелькнула мысль, что Робсон просто помешался на своем артрите. С другой стороны, если у тебя подобная болезнь, возможно, она и вправду вытесняет все остальное из жизни. Эта физическая боль может даже отвлечь от душевных страданий после потери жены. Твердо намереваясь не задавать Ральфу наводящих вопросов (как выражаются судьи), полицейский спросил у него, когда они уселись перед правдоподобно синими языками пламени в камине, не помнит ли он каких-нибудь замечаний жены о ее бывших «клиентах». Робсон, как и ожидал его гость, тут же ответил, что это было очень давно. Бёрден надавил на него, но добился только того, что тот опять заговорил о своем бедре и о замечаниях Гвен о том, почему у него начался артрит, а у нее – нет. На этот раз Майкл сказал, что, по его мнению, вдовец мешает следствию, и предположил, что он не хочет, чтобы убийца его жены был найден.
– У вас нет оснований так со мной разговаривать! – возмутился Робсон, стукнув палкой об пол и скривившись от боли.
– Тогда постарайтесь вспомнить, что вам говорила жена об этих людях. Она была разговорчивой женщиной, как мне говорили, и ее интересовала жизнь разных людей. Вы же не будете утверждать, что она возвращалась домой на обед или вечером и ни слова не говорила вам о стариках, на которых работала? Что, она никогда не приходила домой и не рассказывала, что старая миссис Такая-то держит все свои деньги в чулке под кроватью или старый мистер Как-его-там завел себе подружку? Ничего похожего, никогда?
Бёрдену не нужно было беспокоиться, что он подсказывает Робсону ответы. Эти примеры, далекие от того, чтобы стимулировать его фантазию или воспоминания, по-видимому, вызвали лишь резкое непонимание.
– Она никогда не рассказывала, будто какая-то старая дама хранит деньги под кроватью.
– Хорошо, мистер Робсон, – сказал инспектор, с трудом сдерживаясь, – а о чем она говорила?
Ральф сделал видимое усилие – словно давно неиспользованный двигатель пришел в движение, и в нем завертелись ржавые колеса.
– Через дорогу жил один старик – Гвен была к нему очень добра, – начал вспоминать он. – Она все время заходила к нему, день за днем, после того, как прекратила работать в Совете. Родная дочь не могла бы сделать больше.
Эрик Своллоу из дома 12 по Берри-клоуз, Хайлендз, подумал Бёрден, подбадривая Робсона кивком.
– Еще была миссис Гудрич – так ее звали. Она была не так уж стара, но стала инвалидом из-за какой-то болезни, которую называют просто буквами, MS[6] или MT. Раньше была хорошенькая женщина, пианистка, давала концерты, как говорила Гвен. Она рассказывала, что у нее в доме красивая мебель – ценные вещи, по мнению Гвен, дорогие.
Джулия Гудрич с Пастон-авеню, она уже переехала из этого района.
– Не могу вспомнить остальных, – продолжал старик, – их были десятки, и я не могу помнить их по именам. Там жила одна женщина; по словам Гвен, у нее было трое детей от трех разных отцов, и она ни за одним не была замужем. Это очень огорчало Гвен. И еще один старик, у него не было ничего, кроме пенсии, а он давал Гвен пятифунтовые банкноты только за то, что она стригла ему чертовы ногти. Она много времени тратила на него, по целому часу у него торчала…
– Кто-то платил вашей жене пять фунтов за стрижку ногтей? – Заинтересовавшись, Бёрден представил себе реакцию Вексфорда на эту странную картину. Не присутствовало ли в этом сексуальное возбуждение или даже удовлетворение? Наверное, да.
– В этом не было ничего плохого, – сразу же занял оборонительную позицию Робсон. – Он просто снимал носки и сидел, а она стригла ему ногти кусачками. Он не прикасался к ней. Она была не из таких. У него ноги безупречные, говорила она, чистые, как у младенца. А еще кого-то – не могу вспомнить имени – она регулярно купала. Тот человек выздоравливал после какой-то болезни, он был не старый, но терпеть не мог, чтобы его купали районные медсестры, и говорил, что Гвен такая добрая, как его собственная бабушка, когда он был совсем маленьким.
«Не задавай наводящих вопросов, – велел себе полицейский. – Ты должен воспользоваться своим шансом».
– Погодите-ка, я вспомнил одно имя: старая дева по имени мисс Мак… что-то там.
– Мисс Макфейл, – произнес Бёрден, считая подсказку оправданной. Кажется, Робсон не заинтересовался, откуда он это узнал – подобно многим людям, он считал само собой разумеющимся, что полицейские всеведущи. Они задают вопросы только для того, чтобы подловить тебя, или ради забавы. – Мисс Макфейл из Форест-парк.
– Да, это она. Она была состоятельная женщина, имела большой дом, который разваливался на части из-за отсутствия ухода, и огромный, прекрасный сад. Один юноша обычно приходил и немного работал в саду во время каникул в колледже. Она хотела, чтобы Гвен работала у нее постоянно. Нет, спасибо, сказала Гвен, мне надо заботиться о муже. Я дам вам сто фунтов в неделю, сказала Макфейл, и было это четыре года назад. Вы шутите, ответила Гвен, а она сказала – нет, она бы платила Гвен эти деньги за то, чтобы та стала ее постоянной кухаркой и компаньонкой… и я думаю, Гвен чуть не соблазнилась, только я решительно возразил.
Вдовец поерзал в кресле, и на этот раз Майклу показалось, что он услышал, как заскрипел его тазобедренный сустав. До него донесся какой-то звук, и он увидел, как исказилось лицо старика.
– Так это всё? Вы узнали достаточно? – спросил Робсон.
Бёрден не ответил, но встал и собрался уходить. Мисс Макфейл уже умерла, вспомнил он, когда уходил; против ее имени в списке стоял крестик. Проезжая мимо своего дома, Майкл зашел, чтобы позвонить и узнать, как дела у Вексфорда, а потом поехал дальше, на Ясеневую ферму, где уже два часа шел обыск. Клиффорд отсутствовал, но инспектор и не ожидал встретить его там, но Дороти Сандерс ждала его: на лице женщины застыло скорбное выражение, а глаза ее были широко открыты.
– Они сказали, два часа максимум. Сказали – два часа вокруг дома, а начали они в девять, – сказала она.
– Сейчас только десять минут двенадцатого, миссис Сандерс, – ответил Бёрден, и это было его ошибкой.
– Почему люди так говорят и не соблюдают своих обещаний? – набросилась на него хозяйка дома.
– Теперь уже осталось немного. Они вернут все на свои места, когда закончат; мы тщательно следим за этим, – заверил ее Майкл.
Он прошел наверх, на второй этаж, к Дэвидсону и Арчболду. Последний указал на узкий лестничный пролет, ведущий на верхний этаж, и сказал, что комнаты там заставлены старой мебелью – старьем, хламом, накопленным за долгие годы. Осмотр всего этого и задержал их. Бёрден решил посмотреть снаружи, где Диана Петтит занималась обыском гаража и чего-то вроде сарая для инструментов, пристроенного к забору за домом. Он двинулся вдоль прохода, ведущего, должно быть, к кухне и черному ходу. Дороти Сандерс прижалась лицом к окну и следила за поисками. С прямой спиной, скрестив руки, она стояла совершенно неподвижно, и ни один ее мускул не дрогнул в ответ на появление инспектора. Бёрден вышел через черный ход.
За участком Ясеневой фермы – едва ли можно было назвать это садом – простиралась залитая дождем земля, поля, тянущиеся во все стороны. Холм, похожий на верблюжий горб, заслонял вид на Кингсмаркхэм, и тяжелые облака висели на его вершине.
Диана оглянулась, когда вошел инспектор, и сказала:
– Здесь ничего, сэр.
– Это зависит от того, что ты ищешь, Диана, – отозвался тот. – Полагаю, тебе сказали, что ты ищешь?
– Гарроту, хоть я и не очень понимаю, что это такое.
Бёрден сунул руку в ящик с инструментами. Это была одна из специальных металлических коробок, разделенных на отсеки на двух уровнях. Верхние выдвижные ящики раскладывались наподобие гармошки. Майкл взял два предмета со словами:
– Вот это может вполне послужить в качестве гарроты.
Глава 8
И Диана Петтит, и констебль Мартин сказали Бёрдену, что такие вещи можно найти в любом ящике для инструментов во всех садовых сараях. В таком месте можно также найти молоток или отвертку и назвать их оружием для нападения. У всех есть моток провода в пластиковой оплетке, а у многих и садовая веревка для ровной стрижки живых изгородей. Майкл сказал на это, что у него такой нет и что он никогда даже не видел раньше садовой веревки. Уверена ли констебль Петтит, что это именно она?
Два металлических колышка с головкой в виде кольца, соединенные шпагатом. Шпагат просто привязан к колышкам, и его легко заменить куском провода в пластиковой оплетке, изготовив таким образом удобную гарроту. Бёрден забрал эти предметы и поручил Диане выписать Дороти Сандерс на них квитанцию. Провод отправился в лабораторию на анализ и для сравнения с кусочками пластика, найденными в ране на шее Гвен Робсон. Бёрден же после этого зашел в магазин купить провод в пластике такой же длины, привязал его к железным колышкам, заперся в своем кабинете и стал тренироваться, сначала пытаясь задушить лампу на столе, а потом ножку своего письменного стола. Но ни то ни другое по размеру не соответствовало шее человека.